А денег она взяла с собой предостаточно. Тем более что вчера еще и своего коня продала – переправить его через Лилину было невозможно. Теперь в этой деревушке она планировала переночевать, приобрести какую-никакую лошадь и ехать дальше...

«Дальше, – думала она, уже сидя у печки в доме местного старосты. – Что дальше? Куда мне деваться?»

Хозяйка бегала от печи к столу, выставляя на него разную деревенскую снедь: яичницу, кашу в горшке, пузырящиеся шкварки на огромной сковородке. Из подполья выудила два оплетенных кувшина с вином.

– Далеко ль до Брокии? – спросила Кора старосту, что деловито набивал табачком свою вишневую трубку.

– День пути, если пешком. Верхом, конечно, быстрее.

– А лошадь у кого купить можно?

– У меня и можно. – Староста улыбнулся в густую пшеничную бороду – день обещал быть удачным.

Кора приуныла, когда хозяин показал ей ее будущего скакуна: мохнатую низкорослую темно-коричневую лошадку-толстушку. Звали ее Пава.

– Она бегать хоть умеет? – поинтересовалась девушка.

– Не так быстро, как длинноногие знатные скакуны, но зато она неутомима, – нахваливал староста, похлопывая Паву по широкому крупу. – А смирная какая! Просто ангел, а не лошадь.

То, что смирная, он не врал – Пава меланхолично сжевала свой овес и ухом не вела. За неимением ничего другого Кора, тяжко вздохнув, заплатила за мохноногую лошадку три золотых. Цена была назначена довольно высокая, но выбора не было. Либо Пава – либо топать пешком до границы, а там неизвестно, удастся ли купить коня.

Хозяйка позвала их ужинать. Кроме нее, ее мужа Коры за стол сели и дети хозяев: двое старших сыновей (рослые парни восемнадцати и пятнадцати лет) и две младших девочки (десяти и восьми лет), все были румяными, белесыми и широколицыми – старосту. Семейство выглядело счастливым. Младшая с тугими косичками и круглыми голубыми глазами, видимо, являлась любимицей отца. Он усадил девочку к себе на колени и подкладывал лучшие куски на ее тарелку. Кора невольно вспомнила своего отца, и ей взгрустнулось.

– Ешьте, ешьте, – приговаривала хозяйка. – Постелим вам на печке – там тепло и сенник мягкий. А утром после завтрака и ехать дальше можно.

Кора согласно закивала. Ей было приятно, что ей уделяют столько внимания, хоть она и заплатила за это деньги.

Лежа вечером на мягком душистом сеннике и слыша, как посапывают хозяйские дети, которым постелили на полу, она вдруг остро почувствовала, насколько одинока. Будет ли у нее когда-нибудь уютный и просторный дом? И муж, и дети...

«Как все странно получилось... Может, даже глупо», – думала девушка.

Ее вновь понесло в воспоминания...

Их первый танец, первый поцелуй, первая ночь... Он ошарашил ее, постучав далеко за полночь в окно, тем более что это был третий этаж. Когда она открыла, легко спрыгнул на паркет с охапкой белых сонных роз. Ошеломленная девушка не знала, что делать. Он же закружил ее по комнате, напевая что-то нежное, усадил на кровать и положил цветы на ее колени. Сам наклонился и шепнул в ухо «я люблю тебя», поцеловал и так же быстро взлетел на подоконник, намереваясь оттуда прыгнуть на ветви раскидистого клена, что рос под окном.

– Постой! – обрела она наконец голос. – Ты ничего больше не скажешь?

Фредерик обернулся, чуть наклонив голову, подошел и сел рядом. Кора почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии, а губы коснулись волос. Он зашептал:

– Скажу, многое... Ты как восходящее солнце, твои волосы – шелковое пламя, что греет душу, а глаза – притягательней морских глубин... Я никогда ни к кому ничего подобного не испытывал. Но разве имеет значение то, что было раньше. Я теперь весь лишь в этом миге, рядом с тобой. – Он нашел ее губы и поцеловал. – А ты? Ты что скажешь?

– Что мне сказать, кроме того, что я сама тебя выбрала, – улыбнулась Кора и доверчиво прижалась к нему.

– И ты не пожалеешь. – Фредерик крепко обнял ее.

Он был нежен и ласков в эту первую ночь. Да и в последующие тоже. Приходя тем же путем, обязательно приносил какие-нибудь цветы и изящные подарки, а лицо его светилось счастьем. И Кора была на вершине блаженства: она любила, ее любили – казалось, больше ничего не было нужно. А потом все резко изменилось...

Кора уткнулась лицом в подушку, набитую чабрецом. До сих пор воспоминание о той последней ночи причиняло ей сильную боль...

– Что ты еще скрываешь? Что скрываешь, кроме того, что ты дочь убийцы моего отца?! – Эти слова ножами вонзались в нее.

Откуда он узнал? Какое это имело значение? Он – Судья, ему положено все знать.

– Зачем ты здесь? Все это смахивает на заговор против меня! Говори! Я заставлю тебя говорить!

Она не оправдывалась – просто сидела, зажав уши ладонями. Он грубо оторвал ее руки от головы и затряс за плечи, цедя сквозь зубы «говори!» Их глаза на какое-то мгновение встретились, и он отшатнулся, отпустил ее, отвернулся к окну.

– Все, что я могла сказать, уже сказано. Теми ночами, что мы провели вместе. И ни слова лжи не было. С моим отцом я не имею ничего общего... Если тебе мало моей любви... – Тут она вздохнула и не стала больше ничего говорить.

– С твоим отцом у тебя есть общее – кровь, а со мной отныне не может быть ничего. Прощай... Я тебя не знаю...

И он надолго пропал. Изредка Кора видела его на королевских приемах и то мельком: он переговаривал с нужными ему людьми и исчезал, не удостаивая ее даже взглядом. И так два года. Они были для девушки сплошной зимой. Много красавцев-придворных пытались за ней ухаживать. Но Кора ни к кому не была благосклонна. Даже ее подруги указывали ей на это, говоря, что самое главное – удачно выйти замуж.

– А как ты можешь выйти замуж, когда с первого же слова отшиваешь потенциального жениха.

– Просто я не хочу замуж, – отмахивалась Кора.

Нет, конечно же, она лгала. Просто каждую ночь видела во сне улыбку Фредерика, его серые глаза, которые становились бархатными и теплыми при взгляде на нее, и губы Коры вспоминали его жаркие поцелуи. Сколько слез пролилось в эти ночи...

И вот наконец-то мосты восстановлены. Два зимних года позади, она мечтала о нем, она доказала Фредерику, что любит его и ради него готова на все. Ах, как же это было трудно. Но он оценил, он вдруг признался, что ни на миг не переставал ее любить, что думал лишь о ней и что его ночи и дни в эти два года были такими же печальными... И вот уже один шаг до того, чтобы стать его женой, его единственной навечно...

Но теперь Фредерик казался ей стоящим на вершине высочайшей горы в мире, а она сама – у ее подножия. И не было возможности, чтобы подняться к нему. А он, разве мог он спуститься к ней, бросив на произвол судьбы целое государство?

«Я сама, сама отказалась, – прошептала девушка в душистую подушку. – И всегда надо об этом помнить. И надо постараться забыть о нем и обо всем, что было, и побыстрей».

С такими мыслями Кора задремала лишь под утро. Вскоре проснулись хозяева; зашумел, зашевелился дом старосты. К девушке на печь заглянула старшая девочка:

– Завтракать пожалуйте.

Завтрак был не менее сытным, чем ужин. После староста проводил ее на конюшню, где ждала накормленная, оседланная и навьюченная Пава. Здесь же был и младший сын хозяина. Он держал под уздцы похожего на Паву низкорослого мохнатого коника.

– Грег покажет вам дорогу, – сообщил староста. – К тому же здесь не всегда безопасно ездить одному.

Кора скептически глянула на подростка. Он ей не особо понравился – низколобый, насупившийся. Правда, он выглядел старше своих пятнадцати лет: широкоплечий крепыш с большими руками.

– Тогда поехали, – пожала плечами девушка – она хотела отправиться пораньше, чтобы не привлекать внимания целой деревни.

По улице рысили молча, также молчали на заснеженной дороге, и лишь когда въехали в лес, Грег нарушил молчание:

– Вы ведь из большого города?

Кора кивнула, чуть улыбнувшись.

– А может, из самой столицы? – продолжил, оживляясь, мальчик.