Каждый день с утра в офисе технического отдела собиралось много людей. Менеджеры получали задания от своего начальства и тут же давали распоряжения своим подчиненным. Когда Бен перечислял, что я должен в этот день сделать, подошел главный механик сцены и сказал Бену: – Мне нужен ваш Антони на полчаса.

– Еще чего, – возразил Бен. – Вчера Аври Фишер холл потребовал водопроводчика, а у нас самих их не хватает. У тебя на поп-эстраде полно бездельников. – Механик сказал:

– Сегодня Пэна нет, а нам нужен кто-нибудь высокий. – Вмешался Джозеф:

– Бен, им нужно только ролики заменить. На левом занавесе. – И главный механик повел меня на сцену. По дороге он сказал:

– Ты у нас новенький. Ты никогда не был на сцене?

– Был один раз. Прослушал один акт «Кармен» из кулис.

– Ты на постоянной работе?

– Да, на постоянной.

– Тогда ты имеешь право на два бесплатных билета в месяц.

– Я этого не знал.

– Спроси в офисе. – Когда мы прошли на сцену, низкорослый рабочий с ящиком инструментов повел меня по переходным площадкам и лесенкам на самый верх сцены, где были железные фермы перекрытия. Над порталом сцены оказалось большое пространство, заполненное подвешенными площадками, блоками, осветительной аппаратурой, колосниками, на которых подвешивались декорации. Было интересно с высоты добрых ста футов рассматривать сцену со свернутыми декорациями и раздвижными люками. Под самыми фермами во всю ширину портала сцены на выгнутых рельсах простирался железный занавес, похожий на шторные ворота гаражей, только во много раз больше. Над самым порталом сцены проходила узкая перфорированная площадка с перилами. С нее то и нужно было заменять ролики, к которым крепился толстый бархатный занавес. Ролики ходили по полозьям. Рабочий, которого звали Шервин, подавал мне новые ролики и отвертку для крепления, объясняя, как их надо крепить.

– Не упади! – предупредил он, когда я перегнулся через перила. Тут я и понял, для чего им нужен был высокий человек. Во время работы Шервин держал меня за пояс брюк для страховки. Когда для проверки опустили занавес, он все равно опускался криво. Полоз в одном месте слегка прогнулся, поэтому то ролики и ломались. Занавес опять подняли. К нам поднялся еще один рабочий, который принес специальные тяжелые щипцы для выравнивания полозьев. Перегнувшись через перила, я выровнял полоз. Еще раз был поднят и опущен занавес. Теперь он шел ровно.

В офисе я спросил секретаршу миссис Нэш о своих привилегиях, и она подтвердила, что я, как работник театра, могу раз в месяц получать бесплатно два билета на спектакль. А Джозеф сказал, что я, как их работник, могу подать заявку на дешевую квартиру неподалеку от театра. Линкольн центр имел права на такие квартиры в нескольких жилых домах. И я тут же написал заявку.

При очередном разговоре с Бостоном я сообщил об этом Глории и объяснил: – Это будет односпальная квартира у Линкольн центра. Когда мы зарегистрируем брак, мы получим двуспальную. – Глория сказала:

– Натали нужна отдельная комната. – И тут Натали, очевидно, подслушивающая разговор, перехватила трубку:

– Папа, я согласна жить в любой квартире. Только бы мы были вместе. – И тут я не без удовольствия сказал:

– Я глава семьи, и мы будем жить там, где я повелю.

– Я согласна! – весело отозвалась Натали. – Папа, не слушай маму. Она любит покапризничать. – Разговор привел меня в хорошее настроение. В этот же день я позвонил Линн, и она сказала, что в этот вечер она занята. И это нисколько не огорчило меня. В эту ночь я переночевал у Розы. Хотя меня использовали как водопроводчика не только в Сити опера, но и в Мете и даже иногда в Аври Фишер холле, на моих обязанностях оставалась уборка уборных для зрителей на четырех ярусах и еще двух уборных первого стояка артистических помещений. В довершение всего ушли на пенсию один водопроводчик и один наш уборщик, и на их места уже никого не брали. Сокращение штатов. Теперь это модно. Приваривая новое колено трубы на втором этаже Мета, я обжег руку в запястье. В медицинском пункте Сити опера сказали: ожог второй степени, наложили повязку, но освобождения от работы не дали: оперный сезон в разгаре, и работы много. В плохом настроении я надел официальный костюм и отправился на верхний балкон слушать второй акт оперы «Волшебная флейта». Я уже один раз прослушал эту оперу, и мне понравилась ария царицы ночи в исполнении Беверли Хилс. Эта певица каждый раз улыбалась при встрече со мной. Все женщины мне улыбались. Но Беверли Хилс всем улыбалась, и улыбка ее всегда была лицемерной, а когда она не улыбалась, лицо ее было злым. Поэтому я с ней никогда не заигрывал, как с другими певицами, хотя фигура ее мне нравилась. На этот раз я пришел в зрительный зал прослушать только одну эту арию, чтобы потом уйти. Но в этот раз Беверли Хилс пропела арию неудачно. В середине колоратуры голос дал хриплую трещину. И я в плохом настроении спустился в технический отдел и переоделся в рабочую форму. В офисе Бен спросил: – Рука болит?

– А то как же, – ответил я мрачно. Бен хлопнул меня по плечу.

– Здоровый парень! На тебе как на собаке должно быстро заживать. – В этот момент в офис вошла Беверли Хилс. Без обычной лицемерной улыбки. Она уже отпела свою партию, и в последних сценах не участвовала. После неудачного исполнения ее коронной арии у нее тоже было плохое настроение. Она обратилась к Бену:

– Я уже просила не мыть хлоркой уборные. – Бен сказал:

– Я запретил Антони пользоваться хлоркой, – и он строго посмотрел на меня. Беверли Хилс обратилась ко мне:

– Антони, это невыносимо! Запах хлорки доходит до сцены. – У меня ныл ожог, и я сказал:

– Петь надо лучше, а не по уборным ходить. – Беверли Хилс тотчас вышла с надменным видом. Я подумал, что сейчас Бен разразится ругательствами, но как только за ней закрылась дверь, Бен расхохотался. Теперь я ожидал, что она нажалуется на меня мистеру Хогену за мою грубость, но она оказалась благородной, не нажаловалась. Все же через два дня Беверли Хилс жестоко отомстила мне. Она так обосрала мне унитаз во второй уборной первого стояка, что я десять минут отмывал его хлоркой. Да, все той же хлоркой, запах которой она, видите ли, не выносит.

Через месяц после подачи моей заявки на квартиру, мне был выдан документ на ее осмотр, а затем и ключи. Квартира на втором этаже девятиэтажного дома на Уэст Энд авеню сразу за Линкольн центром. Гостиная, кухня, отгороженная от гостиной, с местом для обеденного стола. Широкие окна. В ванной окно узкое. Американский стандарт. Это тебе не Париж, но меня устраивает американский стандарт. В Париже я был один раз. Я туда сопровождал своего первого босса. Это от него я попал на работу в Вашингтон по его же рекомендации. Зарплату в Сити опере мне повысили сразу после второго месяца работы, так что у меня были деньги на обстановку новой квартиры. Сперва я купил два письменных стола. Один для Натали, другой для моего компьютера. Затем последовали спальные места. Низкая аскетическая кровать с полированными спинками для Натали и большой раскладной диван для меня и Глории. Мы уже больше года не спали вместе. Для сиденья четыре табурета. А стулья и столовый стол пусть покупают Глория и Натали по своему вкусу, занавески и шторы тоже. Во время переговоров с Бостоном я сообщал им обо всем этом. Получив телефон, я тут же по записной книжке обзвонил всех знакомых, сообщая свой новый номер. Збигнев спросил:

– И как твоя новая квартира?

– Сам увидишь. Через пару дней приглашу на новоселье. – И еще я пригласил Шломо. Я пару раз заходил в его магазин. Он теперь был главным в мясном отделе. Збигнев приехал ко мне с женой Евой. Шломо приехал один. Они хорошо знали друг друга по синагоге. Когда мы втроем сидели на табуретах за письменным столом и пили коньяк, я объявил, что скоро женюсь. Шломо спросил:

– Антони, ты познакомился со своей девушкой здесь, в Сити опера?

– Нет. Мы много лет были в разводе. Нашей дочери уже четырнадцатый год.

– Это хорошо, что вы давно знаете друг друга. – Мне не хотелось больше ничего скрывать, и я откровенно сказал: