— Великолепно. Я… Спасибо вам за все, что вы сделали, Ларри. Это, наверное, было великолепно.

Он мягко ответил:

— Прямо как в фильме. Но, полагаю, Лилиас захочет сама досказать остальное. Это, может, и будет великолепно, но наверняка нелегко. Ты в порядке?

— Да.

Ларри подошел к двери и отворил ее:

— Мне показалось, я слышу голоса — да, я не ошибся. Там возле машины приятный молодой человек беседует с Лилиас. Я слышу, как она смеется. Ей, должно быть, лучше.

— Это Дэйви Паскоу. Я как раз подумала, что он мог зайти. Это сын…

— Я знаю, кто он. Что ж, чудесно. Лед почти сломан, верно?

Ларри ласково взглянул на меня, остановившись в дверях:

— Да и способностей к «фигурному катанию» вам не занимать, если что. Может, мы с Дэйви побеседуем и погуляем некоторое время на свежем воздухе, а Лилиас придет сюда?

Глава 25

Ларри помедлил, вероятно, пересказывая ей наш разговор, затем он тактично остался с Дэйви у машины, а Лилиас пошла по тропинке одна.

Я поднялась. Я даже не пыталась придумать, что мне говорить. У нашей встречи не было прецедентов, разве что, вероятно, в каком-нибудь средневековом романе. Я оперлась обеими ладонями о стол, пока она шла к дому и, остановившись, застыла на пороге.

Лилиас было сорок один или сорок два года, и стройная девушка с фотографий теперь пополнела, но я все равно бы узнала ее — по-прежнему одну из самых красивых женщин, каких я когда-либо видела. Но теперь на живую прелесть, запечатленную на фотографиях, и неуловимое нежное обаяние, которое хранила моя память, наложились ощущение уверенности и глянец американской жизни. Уравновешенная и спокойная, Лилиас была прекрасна даже в слабом свете полупустой кухни, хотя пока она медлила на пороге, уверенность ее казалась несколько хрупкой.

Мать смотрела на меня так, как смотрел Ларри, потом мы улыбнулись друг другу, и на глазах у нее показались слезы:

— Ох, малышка… — Слова и акцент были определенно американскими, но нежный голос остался прежним, и я вдруг необычайно отчетливо вспомнила, как появляется и исчезает на ее щеке очаровательная ямочка. Вспомнила я и слезы, которые увлажнили мое лицо, когда в ту ночь она целовала меня на прощание.

— Я… Я думала, что ты умерла, — выговорила я.

Снова ямочка, и Лилиас поспешно прижала ладонь к глазам:

— Проклятие, я так счастлива, — сказала она. — Я не плачу. Что ж, я не умерла, даже не думала, но с тобой, с тобой могло случиться все, что угодно, и с мамой тоже. Господи боже мой, теперь мы должны броситься друг другу в объятия, но оставим это на потом, пока не познакомимся поближе, ладно? Просто скажи «привет».

Лилиас вошла в комнату, по-прежнему не сводя с меня глаз:

— Он сказал, что ты красавица. Да так оно и есть.

Ее короткий смешок тоже пришел из прошлого:

— Однако, добавил Ларри, с матерью ей не сравниться — как тебе это понравится?

— Я этого и ожидала, — сказала я, улыбаясь в ответ. Ее простое обхождение облегчило мне дело. — Трудно понять, что надо говорить, так ведь? Это было такое потрясение, все произошло так внезапно, прямо как… Я тоже счастлива, но просто не совсем понимаю, что сказать. Разве что… Мне ужасно жаль, что мы потеряли тебя и потеряли все эти годы, но это не наша с бабушкой вина.

— Неужто я не догадываюсь! Не тревожься, Кэйти, милая, мы с мамой разобрались со всем, что натворила старая ведьма, а сейчас Дэйви рассказывал мне, как вы сами обо всем узнали из моих писем, которые нашли в ее комнате, — Взгляд искоса. — Полагаю, ты их прочитала?

— Да. Извини. — Я все еще беспомощно подбирала слова. — Но нам пришлось. Я же ничего не знала, понимаешь? И так здорово было, когда мы убедились, что столько лет ошибочно считали тебя мертвой, хотя все вышло так кошмарно. Хуже всего пришлось вам с бабушкой, знаю. Я была совсем маленькая, мне ужасно не хватало тебя, но детям легче пережить такое. Но все равно, жить без тебя все эти годы…

И я гневно произнесла:

— Как она могла? Как мог человек сделать то, что сделала тетя Бетси?

— Ревность, — мудро ответила Лилиас. И глядя на нее, красивую, все еще молодую, прекрасно одетую женщину, изящной походкой движущуюся по кухне, глядя, как она осматривается по сторонам, прикасаясь к вещам, словно помогая себе вспомнить, было нетрудно понять, как Лилиас пробудила бездну негодования в бесплодном ограниченном сердце. Она обратилась ко мне через плечо:

— Не принимай так близко к сердцу, малышка. Все прошло, мы снова здесь, и у нас всех еще много лет жизни впереди.

— Я знаю. Все в порядке. Но это трудно принять. Легко объяснить, почему она хотела прогнать тебя из дому, но когда ты ушла, зачем было отрывать тебя от нас, меня и бабушки — вот так, умышленно?.. — Я вздохнула поглубже, пытаясь взять себя в руки. — Бедная бабуля. Что она сказала, когда обо всем узнала?

— Когда перестали звонить небесные колокола, а мы вернулись с неба на землю и стали размышлять о случившемся? — Склонив голову, она улыбнулась, приподняв краешек ситцевой занавески и разглядывая его. Потом снова перевела взор на меня, и ее глаза внезапно посерьезнели:

— Я передам тебе, что именно она сказала. Ни я, ни Ларри никогда этого не забудем. Она сказала так: «Бедная Бетси. Она думала, что поступает правильно, защищая Кэйти от греха, а меня — от беды. Она была добрая женщина, милая моя Лил, — в своем роде. Помни это». — В лукавом взгляде сквозила печаль. — Когда я передала это Ларри, знаешь, что он сказал? Упаси меня господь от добрых женщин! — В ее прелестном смехе прорезались нотки серьезности. — Он и упас, нам ли с тобой об этом не знать!

Несмотря ни на что, я тоже засмеялась вместе с нею:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что твой «уважаемый джентльмен» из Айовы — я прочла письма, помнишь? — что он еще не знает… не знает правду обо мне? Интересно, откуда, по его мнению, я взялась? Ларри не особенно удивился, увидев меня.

— Мы знали, что ты здесь. Мама нам сказала. — Она взяла со стола гроздь сирени и, умолкнув, стала водить благоухающим соцветием по губам. Поверх белых цветов ее глаза смотрели, подумалось мне, с осторожностью. — Нет, я поняла, что ты имеешь в виду. Ладно, тебе об этом надо знать. Он считает, что ты дочь Джейми.

— Понятно.

Она поспешно продолжала:

— Я не то чтобы прямо ему об этом сказала, но я знаю, какие в ту пору ходили слухи. А потом мы с Джейми поженились, так что догадка вроде бы и соответствовала истине, и я промолчала. Об остальном я, конечно, рассказала Ларри — ну, может, и не обо всем, но о большей части точно. Он знает, почему мне пришлось уйти из дому и о том письме, которое написала тетя Б. И почему я боялась возвращаться домой, несмотря на то, что так хотела увидеть маму и узнать про тебя, — Лилиас сделала паузу. — Я понимаю, самое плохое, что я сделала — это оставила тебя, но я знала, что наша с Джейми жизнь… кочевая, я хочу сказать… Ладно, так тебе будет лучше — вот что я тогда думала. И я собиралась вернуться, если моя жизнь изменится, но все сложилось иначе. Ты понимаешь меня, правда же?

— Да.

— И поверь мне, я никогда не забывала про тебя, про маму, про Розовый коттедж… Правда. Ларри об этом догадался. Я, если честно, думаю, что он ради меня и устроил наше путешествие — а вовсе не для того, чтобы искать свои корни. Он… в общем, я удивилась, когда поняла, что человек может быть добрым, придерживаться строгой морали, но все же быть таким добрым.

— Я рада. И, конечно, верю тебе. Я из писем поняла, каково тебе быть отрезанной от дома.

— Я думаю, надо глянуть, что в тех письмах. Где они?

Я качнула головой в сторону «Незримого Гостя»:

— В тайнике.

— Что ты скажешь насчет того, чтобы развести огонь и сжечь их? Ключ у меня с собой в кошельке.

Она быстро повернулась к очагу и взяла сверху коробку со спичками, как будто вчера сама ее там оставила. Потом зажгла спичку и наклонилась разжечь огонь, затем встала у камина спиной ко мне, глядя, как загорелась бумага, а пламя ярко запылало, приятно потрескивая. Я знала, что она уклоняется от разговора, но сама никак не могла найти слов для того, что хотела сказать, и потому молчаливо ожидала, глядя на нее, взирающую на пламя. Наконец она, избегая, однако, моего взгляда, повернулась за своей сумочкой, которую перед тем положила на стол, но прежде чем она открыла ее, я сказала: