— И да и нет… — Катя нервно потирает руками ладони, подбирая слова, подготавливая меня и одновременно делая вид, что все не так плохо, все хорошо. — После того, как Дана уволили, он немного запутался в себе… Он… В общем, он вспомнил прошлое, Крис. Он вернулся к делам минувших дней, отказался от некогда близких друзей, замкнулся… Теперь у него иной круг знакомых, иные приоритеты… Он уже не тот учитель истории, каким ты его знала.
Машинально прижимаю ладонь к подбородку, пряча то, как закусываю губы, силясь не заскулить от того, что комок, до того сидевший в горле, самопроизвольно вырвался наружу, высвобождая неоткуда взявшиеся эмоции, выходящие из меня болезненными спазмами.
— Но быть может, все не так уж и плохо, — грустно улыбается Катя, наблюдая все то, что со мной происходит без прикрас привычного мне равнодушия. — Возможно, все это временно, ведь подобное он уже переживал после смерти родителей…
— Он живет там же? Как мне найти его? — этот вопрос не был обыденным, он шел из самой души, затмевая убеждения разума, перечеркивая весь последний год моей жизни.
— Я не знаю… — хмурится Катя, сама едва не плача, жалея о том, что вообще поднялась эта тема. — До меня доходили слухи, что вроде бы он переехал… Кристина, милая, я не знаю, как тебе помочь. Правда… А лучше выброси все это из головы, представь, что мы с тобой не виделись… Забудь…
— Да не забуду я ничего! — грубо обрываю я благие слова Кати, прижимая ладони к вискам, пытаясь сконцентрироваться на чем-то еще, кроме новостей о Левине. — Куда он переехал? Он хотя бы в городе?
— Скорее всего, да, но адрес я не знаю… — совсем растерялась Катя, по всей видимости жалея, что вообще подошла ко мне. — Крис, пожалей себя, береги себя в первую очередь… Дан… Он… То, что есть сейчас — тебя не обрадует. Ты только себе хуже сделаешь, если встретишься с ним.
Не говоря ни слова в ответ, я хватаю сумочку с барной стойки и стремительно ухожу прочь. Не могу больше слушать нравоучения. Не хочу и дальше находиться в неведении. Все мое нутро всколыхнулось, услышав одно лишь знакомое имя. Вся я была пронизана тысячью электрических разрядов, узнав, что что-то идет не так у самого близкого мне человека… Он им был и им же остался, несмотря на все мои попытки стереть его из своей жизни.
Весь остаток ночи я провела не сомкнув глаз. Все думала, анализировала краткий рассказ Кати, а лишь забрезжил рассвет, явилась в комнату матери.
— Мам, дай мне номер Льва Романовича, — прошептала я, когда мама едва разомкнула глаза с удивлением рассматривая мой нездоровый вид.
— Зачем тебе? — подорвалась мать с постели, напряженно всматриваясь в мое лицо с синяками под глазами.
Знаю, что мама рассталась с дядей Дани едва только наша с ним история вышла за пределы скрытности. Расставив приоритеты, мама решила, что так будет лучше.
— Нужно, очень важно, — шепчу я пересохшими губами. — Пожалуйста.
— Слушай, если у тебя очередной приступ безумия, то иди и выспись! Я не позволю мотать свои нервы, да и твои советую поберечь! Что задумала? Даже не порывайся снова вернуться в ту историю…
— Мама, дай мне этот чертов номер! — срываюсь на крик, смахивая с журнального столика хрустальную вазу, звон стекла которой эхом отзывается в каждом углу комнаты. — Мне очень нужно! Умоляю…
Мать стихает, безмолвно всматриваясь в мои глаза, в которых сейчас, я уверена, читалось лишь безумие. Мне же все равно. Я на коленях готова ползать возле нее, что бы узнать несколько цифр, от которых сейчас зависит моя жизнь. Возможно, не только моя.
Не знаю, чтобы я делала, если бы узнала, что у Дани все хорошо. Возможно, даже появилась семья. Да, несомненно, мне было бы плохо какое-то время. Я бы снова привыкала. Но узнав о том, что не все у него благополучно я не могу спокойно спать, жить, существовать… Я снова разбилась на куски, подобно той вазе, остатки которой орошали весь пол комнаты мамы.
— Девочка моя, ты снова совершаешь ошибку… — шепчет мама, стирая с глаз спонтанные слезы. — Ведь тебе опять будет больно… И даже больнее, чем тогда… Побереги себя.
Уже второй человек за сутки советует мне это, но никто из них не догадывается о той силе, что клокотала во мне, подгоняя вперед, затмевая любые мысли о том, чтобы отказаться, свернуть с пути, испугавшись банальной ответственности.
— Пожалуйста, мама, дай мне номер…
Разговор с Львом Романовичем был сухим и коротким. Надо же, теперь я готова стелиться перед этим некогда ненавистным мне человеком, лишь бы получить хоть какую-нибудь помощь. Не вдаваясь в подробности насчет своего племянника, он сухо продиктовал мне адрес, тяжело вздохнув и сразу же повесив трубку.
Новое местожительство Дани оказалось на краю города, куда я добиралась еще битых два часа. Старые дворы, запорошенные первым снегом, вели меня к небольшой старой многоэтажке. Сердце с каждым шагом гулко стучало, а голос разума призывал развернуться и убраться прочь, уберечь себя от того, что я могла увидеть здесь. Но уйти теперь я просто не могла. Я не знала, что ждет меня за стенами этого дома, откроют ли вообще передо мной дверь, но точно чувствовала, что назад пути уже нет. Ведь там, впереди через каких-то несколько метров поджидало меня мое сердце.
Обшарканный подъезд без домофона распростер передо мной распахнутые деревянные двери. Несколько обветшалых ступеней, сломанный лифт, порванный линолеум на полу… Этот подъезд в корне отличался от того, по которому я бежала более года назад, стремясь как можно быстрее оказаться рядом с дорогим человеком. Сейчас же я шла медленно, вглядываясь в каждую деталь, прислушиваясь к отрывистым глухим ударам своего сердца. Почему-то для меня сейчас было важно запомнить каждый нюанс, проникнуться полностью окружающей обстановкой, раствориться в ней.
Между пятым и шестым этажами я теряюсь, судорожно заглядывая в бумажку, на которой был нацарапан номер квартиры. Где-то немного выше через стенку залаяла собака. Тай. Этого пса я узнаю даже через десяток лет.
Последние несколько ступеней я преодолеваю почти бегом, останавливаясь у двери, за которой протяжно выл пес.
40. Однажды отвернувшись
Секунды, проведенные перед закрытой дверью, показались вечностью. Как же все это напоминало те страшные мгновенья, которые пережила я когда-то так же ожидая, когда мне откроют. Только теперь все было иначе. Я не молочу в дверь кулаками, не изнываю от желания оказаться по ту сторону двери. Наоборот, мне хотелось, как можно больше растянуть каждую секунду, каждый миг, чтобы хоть как-то собраться с мыслями, справиться уже с этим сумбуром в голове.
Слишком внезапно передо мной распахнулась дверь, выпустив в подъезд тонкую струйку света. Из прихожей потянулся шлейф сигаретного дыма, затем послышался какой-то шум, едва слышное копошение. Но я даже не заметила всего этого, увидев перед собой до боли родные глаза, утонув в их глубине и отчужденности, с которой смотрел на меня их обладатель.
И не было в этом взгляде удивления, какой-либо неожиданности… Читались лишь отрешенность, равнодушие такое, с которым встречают вернувшегося из недельной командировки друга, скорее даже знакомого. Судорожно хватаюсь взглядом за каждую деталь, всматриваясь в некогда родные черты, изучая их заново, сопоставляя со своими воспоминаниями. Трехдневная щетина, уставшие глаза, немного помутневший взгляд… Не мой учитель. Чужой. Другой человек.
— Входи, — коротко предложил Левин, распахнув дверь шире, пропуская меня внутрь. — Неожиданно, должен заметить.
Часто моргнув несколько раз, пытаясь развеять пелену воспоминаний, взметнувшую передо мной, я прохожу в прихожую, тут же окунаясь в обстановку действительности. Шумом, доносившемся из-за приоткрытой двери оказались чьи-то тихие разговоры, идущие, по всей видимости, из кухни, оттуда также слышалась негромкая музыка.
Виляя хвостом так, будто радовался приходу своего хозяина, Тай засуетился под ногами. Он рад этой встрече, в отличие от хозяина, прислонившегося к стене, сложа руки на груди с равнодушием и отчужденностью в глазах.