— …преждевременно чувствовать похмелье, — сквозь полуоткрытую дверь предположил ее муж, который очень любил ее поддразнивать при всей своей любви к ней.

— …кто-то один, или оба начинают относиться друг к другу критически. «В самом деле, это, кажется, обещает быть совершенно ужасно!» Интересно, по какому же из двух путей пойдет роман Рекса и этой девушки?

— Ты этого не знаешь? Мне кажется, что ты с твоим богатейшим опытом никогда не ошибаешься относительно подобных вещей.

— Эта не похожа ни на одну из помолвок, что я разорвала. Я не могу понять, то ли Рекс наконец влюбился без памяти, то ли просто он хочет завести своих собственных детей, то ли что? Не могла же я спросить…

— Неужели не могла?

— …и я не могу понять, то ли девушка отчаянно скромна, то ли просто холодна? Так или иначе, у меня не сложилось впечатления, что они венчаются в трехнедельный срок оттого, что безумно влюблены. А ты что скажешь, Джок?

— Черт! — воскликнул ее муж с яростью человека, который никак не может сладить со своим галстуком. Поймав отражение взгляда жены в зеркале, он жалобно попросил: — Завяжи мне, пожалуйста, эту проклятую штуку… Спасибо… Так вот, дорогая, я думаю, старина Рекс собирается жениться, чтобы было кому завязать ему галстук! Я знавал множество парней, сунувших голову в петлю именно по этой причине, ибо других, совершенно очевидно, не было.

— Дурак.

— Ну, тогда, наверно, потому, что девушка как раз подходящих размеров, чтобы уместиться в кабине самолета. Такие мужчины, как Рекс, в наше время чрезвычайно аэропланизированны и выбирают невест по этому признаку. Что же до Рексовой девушки, то она весьма славная маленькая тихонькая мышка; должен сказать, приятнее целовать ее, чем какого-нибудь полицейского; но боюсь, что ничем не смогу тебе помочь в анализе ее чувств…

Да, чувства Джой к Рексу Траверсу были достаточно своеобразными.

В течение первых четырех месяцев знакомства и совместной работы ее безразличие к этому человеку было столь очевидным, что в это просто трудно поверить.

В день катастрофы, во время этой жуткой сцены с предложением, равнодушие уступило место заинтересованности и даже горячему интересу; но интерес этот был очень конкретным, и воспринимала она Рекса не как мужчину, но как силу, которую надо непременно сломить, ибо в ее власти исполнение безумного желания Джой. Он сказал тогда: «Мы не будем этого обсуждать. Это абсурдно» — и сделался препятствием, на которое она обрушивала бессильное раздражение, и это раздражение переросло в стойкую и сильную антипатию.

Затем — его неожиданная капитуляция: «Думаю, мы можем обсудить это, мисс Харрисон!.. Я хочу, чтобы вы знали причину, изменившую мое отношение к вашему… э… предложению. Все дело в мальчике. Я имею в виду своего племянника. Я отвечаю за его образование и воспитание и не должен снижать их уровень, если для этого есть хоть малейшая возможность». Тогда она с облегчением вздохнула… но почему он не сказал сразу? Почему в первый миг не подумал о Персивале Артуре? «Мальчик», ну разумеется, мальчик! Мужчины всегда стоят друг за друга, им наплевать, что девушка страдает. Так или иначе, это чудовище настолько порядочно, что приносит себя в жертву племяннику. Он действительно заботится о мальчике, и это главная и единственная причина его согласия, думала Джой, чувствуя, что к ее гневу примешивается доля уважения.

Расположение к нему возникло в сердце девушки и выросло во время этого кошмарного действа — приема по поводу дня рождения и помолвки. Джой не верила, что доживет до того момента, когда можно будет наконец вырваться из этой праздничной тюрьмы, из этого сумбура человеческих голосов, табачного дыма, запаха цветов, мерцания свеч и огромных восхищенных вопрошающих глаз трех маленьких девочек. А между тем чудовище Траверс устроил так, что она смогла уйти рано («Вы должны позволить нам ускользнуть»). Она не могла не признать, что в течение всего вечера он был воплощением надежности, на него можно было опереться, как на скалу. Он сглаживал все неловкости, которые совершала она, когда уже совсем не могла выносить эту пытку. Но за пережитые муки она его ненавидела.

Естественно, Джой была слишком женщиной, и вместо того чтобы возненавидеть настоящую причину своих страданий (Джеффри Форда), она кипела внутренним раздражением против человека, который, как ей казалось, занял его место.

В то время когда ее будущие родственники, Мюрхэды, обсуждали ее чувства к Рексу, их гамма представляла собой гнев, невольное уважение, обиду, ненависть, смешанную с признанием его достоинств.

Ну, а теперь — к следующему повороту сюжета, который приведет к следующей фазе развития чувств.

Когда на следующий после приема день Джой, уже не только «высококвалифицированная секретарша», прибыла на Харли-стрит, дверь ей открыла не привратница Мери, а Персиваль Артур Фитцрой, нетерпеливо поджидавший ее.

— Послушайте! — воскликнул он, прыгая на одной ноге по холлу. — Как вы думаете, кто приехал сюда вчера поздно вечером? Кто припарковался в гостиной, ожидая, когда мы с Дядей Рексом вернемся с торжества по случаю «Года милосердия» (жаль, что вы устали и не пошли, это было отлично!)? Угадайте, кто?

Джой, которая часто забывала о своих невзгодах и печалях на те несколько минут, что оставалась наедине со своим будущим племянником, начала называть имена кинозвезд, вспомнив и Марию — королеву Румынии, и тогда Персиваль Артур наконец сказал:

— Нет! Ваша свекровь.

— Что?!

— Иначе и быть не могло. Я о бабушке. Она здесь. Ей надоело ждать, когда дядя Рекс привезет вас к ней, он все время так ужасно занят, так занят, вот она и приехала сама посмотреть на невестку. И вот она собственной персоной сидит теперь в гостиной и хочет видеть вас немедленно; идите же… как сказал древний философ, наступив на чей-то там хвост…

Поднимаясь вслед за ним по выстланной ковром лестнице, Джой вспоминала строчки из «Ловушки» Джеффри Форда: «Родственники супруга — это нечто близкое, как зубная боль, и одновременно далекое, словно Марс». Еще она вспоминала день, когда ее, трепещущую, Джеффри привел в изысканно обставленную квартиру на Грин-стрит, чтобы представить своей матушке. Ох, уж эти матери мужчин, неизбежно ненавидящие возлюбленных своих сыновей! Миссис Форд приветствовала ее, промурлыкав: «Это Джой?» — и от ее мурлыканья кровь застыла у Джой в жилах, столько в нем было пристрастности и вражды. Это Джой? Вот эта серенькая мышка покорила моего драгоценного сына? «Пойдемте в мою комнату, дорогая. Позвольте показать вам мою нелепую квартиру». (Имелось в виду: «Оцените утонченность моего вкуса. Вот к чему приучен Джеффри! Изысканность во всем; совершенство гнездышка красивой женщины; можете вы это понять?») Ибо, несмотря на девичью стройность и моложавость своего облика, из какового она сделала просто-таки религию, во всех остальных отношениях она была типичная опереточная свекровь: рысьи глаза — чтобы замечать, и змеиный язык — чтобы обсуждать изъяны более молодой женщины.