То, что я сумел остановиться, было не моей заслугой. Просто очень своевременно и очень назойливо зазвучал сигнал вызова, ведущий обратный отсчёт до момента выхода из гипера, и я сумел сбежать, боясь посмотреть ей в глаза.

Если раньше я думал, что хуже уже быть не может, то теперь… Жизнь решила открыть мне новую ступень мучения.

Варвара не сердилась. Не обижалась, не испытывала ко мне презрения и ненависти; может, просто не поняла, что именно произошло, или пропустила мои слова мимо ушей. Но я ощущал только её любопытство, удивление, смущение и удовольствие. И проклинал миг своего рождения.

Надежда у меня была одна: Совет наверняка посчитает моё состояние и отношение к Заложнице достаточным аргументом, чтобы передать её под опеку другому, более достойному. Потому что иначе сохранить Честь я мог только в смерти.

К высадке я тщательно готовился. Долго стоял под ледяной водой, понимая, что эффект будет очень кратковременным; но человеку свойственно надеяться на лучшее. Дальше я особенно благодарил того, кто создал эти ритуальные одежды, в которых надлежало явиться перед Советом Старейшин, и которые были способны скрыть все физические проявления моего состояния. Из дальнего ящика извлёк плотные перчатки, которые не надевал уже много лет. В процессе церемонии я должен был подавать Заложнице руку, и если бы этой руке было обязательно быть свободной от одежды, мне проще было прямо сейчас Ладонью Чести вспороть себе горло.

Арат, который должен был сопровождать меня к старейшинам, перчатки заметил и насторожился.

— Что это значит? — вполголоса поинтересовался он, пока мы в ожидании последних членов команды и Заложницы Чести стояли в тамбуре перед шлюзом.

— Потом расскажу, — поморщился я. Добавив мысленно «если доживу».

Варвара к облегчению всей команды оделась скромнее, чем ходила обычно. Судя по эмоциональному фону, она наконец-то сообразила, что доставляла им своим видом неудобства. Мне же… мне уже было без разницы, что на ней было надето. Я видел её перед собой почти обнажённой, с припухшими от поцелуя губами, с затуманенным взглядом. Даже тогда, когда вообще не смотрел в её сторону.

Можно с гордостью заявить, что держался я отлично. Даже Арат, знавший меня многие годы и по перчаткам заподозривший неладное, заметно успокоился.

Авиетку подали прямо к трапу, на космодром, в сопровождении почётного эскорта из десятка аэробайков. Любопытство и волнение, к счастью, полностью захватили мою подопечную, и я мог вздохнуть хоть немного спокойней. Но всё равно дорога до Дворца Совета мне не запомнилась, как и последующий путь до Свода Чести.

Я делал всё машинально. Ритуал этот я проходил уже не первый раз, он глубоко въелся в подкорку, и совершенно не требовал участия разума. Я говорил положенные слова, совершал положенные действия и был сосредоточен на собственных ощущениях.

На моё счастье, это место всегда навевало на меня спокойствие и умиротворение, и сейчас это было весьма кстати.

Варвара шла рядом, с любопытством озираясь по сторонам, и старательно держалась ближе ко мне. Но за руку не хватала, и когда я первый раз подал ей ладонь, чтобы помочь спуститься по лестнице, посмотрела на меня с огромным удивлением. И за руку взялась крайне неуверенно, даже с некоторым раздражением.

Наконец, мы дошли до Свода Чести. Здесь моя спутница почувствовала себя очень неуютно; ей было немного страшно и очень тревожно, она нервно озиралась по сторонам, пока мы шли к центру зала.

— Стой, — тихо скомандовал я, вышел на два шага вперёд и преклонил колени.

Дальше всё тоже было привычно и знакомо. Заученные формы приветствия, формы представления, клятвы и обещания. Мне отвечал кто-то из малознакомых старейшин: я не опознал его по голосу. А потом я отступил от привычной церемонии.

— Я прошу заменить хранителя Заложника Чести, — заявил я.

— Причина, — прошелестело по залу на несколько голосов.

— Личная заинтересованность, — сквозь стиснутые зубы проговорил я. Признание в собственной несостоятельности — сложный шаг, но, повторюсь, другого выхода у меня не было. Либо так, либо…

— Совет обдумает твою просьбу, — проговорил тот же старейшина, который беседовал со мной всё это время.

— Просьба отклонена. Это твой Долг, — проговорил сильный густой голос, который я узнал бы из тысячи.

— Но я… — я вскинулся, шокированный таким заявлением. Уж от кого я это не ждал, так это от него.

— Я знаю. Что было, что есть, что будет, — размеренно проговорил он, не меняя интонации. — Я вижу дальше, чем ты. И это — твой Долг. Ты обязан пройти Путь Чести. Это неизбежно.

— Тогда я… прошу разрешения воспользоваться Ладонью Чести, — процедил я сквозь зубы.

— Твоя просьба отклонена, — опять спокойно возразил он.

— Я не справлюсь и потеряю Честь, — в лоб заявил я, и по залу прокатился лёгкий ропот. Такое признание от Зеркала могло расцениваться только как пророчество, и игнорировать его они не могли. Сознательно обрекая меня на этот шаг, они тоже поступали против Закона Чести.

— Это твой Долг, — непререкаемо, уже с раздражением проговорил тот же самый сильный голос. — Уходи. Совет не желает тебя слушать.

Старейший из живых Зеркал, мой наставник. Человек, которого я считал мудрейшим из живущих, и которому я верил. Верил до последнего. Как он мог спокойно обречь меня на подобный исход?

Но я нашёл в себе силы подняться, поклониться по всем правилам, выдавить формулу прощания и увлечь за собой Варвару.

— Что-то не так? — осторожно уточнила она, когда мы вышли из Свода в коридоры. Надо полагать, по интонациям почувствовала; разговаривали-то мы на дорийском.

— Это… личное, — повторил я уже на другом языке. — Для тебя это не имеет значения.

Да, я слукавил. Если я не сумею справиться со своими чересчур сильными эмоциями, для неё это тоже плохо закончится. Но такова участь Зеркал Чести: мы тоже имеем определённый срок годности.

Никто никогда не может предсказать, в ком и в какой момент проявится этот дар. Со мной это случилось поздно, мне было почти тридцать. Я был счастливо женат, — думал, что счастливо, — у меня была дочка. Сейчас она уже совсем большая, ей десять лет. Только она меня не узнает, встретив на улице, потому что очень давно не видела. Потом… Потом я узнал, что не нужен. Потом меня обвинили в посягательстве на мысли и чувства, в принуждении; да много в чём обвинили, и не всё из этого было ложью. Потом я стал Зеркалом Чести.

Но оставаться всегда им невозможно. И я понимал, что, похоже, вот это — конец. Учитывая, что смерть дара обычно означала смерть его носителя, я предполагал, чем закончится вся эта история. Но, странно, никаких предчувствий у меня не было. Это, конечно, был повод надеяться на чудо; но на какое, вот в чём вопрос?

Я догадывался, что со мной случилось. Довольно распространённый сбой; не я первый, не я последний. Меня… «заклинило» на конкретном человеке. Наверное, если бы это произошло не на корабле, всё было бы по-другому. А так — эмпатия простимулировала другие эмоции, эмоции породили желания, и желания эти замкнулись на том же самом человеке. И всё. Шансов «соскочить» у меня почти не осталось. Нет, они были, но… только что Совет в лице моего наставника сообщил, что устал от моего присутствия по эту сторону смерти. Потому что если не случится чуда, всё закончится плохо. И если я не убью себя сам, сохранив остатки Чести, — что мне, к слову, только что прямо запретили, — за меня это сделает Дмитрий Иванович Зуев. Он мне свою дочь не простит, и будет трижды прав. Я бы точно не простил.

Мысли мои были тяжёлыми и мрачными, но они всё равно на какой-то момент отвлекли меня от сути проблемы, шагающей рядом со мной.

— Ну, как всё прошло? — бодро поинтересовался Арат, встречавший нас в зале ожидания. Потом внимательно вгляделся в моё лицо и тихо, с нажимом, уточнил: — Инг, что происходит?

— Я просил заменить меня на месте хранителя Заложника Чести, — с тяжёлым вздохом ответил я на родном языке через голову идущей между нами Варвары. — Мне отказали.