— Постыдитесь, док, — вмешался Стюарт, — вас узнать нельзя, до того вы упали духом! У Бэттерли лучшие собаки в Виргинии. Он поймал более сотни беглых. Если вы не согласитесь, док, я предлагаю вам пари. Меня это интересует как спорт. Если я проиграю, вы получите сто долларов. Если я выиграю, вы заплатите столько же и увидите, как Табмен повесят.

— О господи, зачем это? — отвечал Томпсон. — Я плачу сейчас. Итого пятьдесят пять долларов?

— Не считая расходов на охоту, — напомнил Бэттерли, вставая.

Собаки у мистера Бэттерли были отличные. Они провели своего хозяина в сопровождении Хопкинса и ещё одного подручного через всё графство Дорчестер и углубились в соседнее графство.

Путь шёл по самым неожиданным тропам, иногда через лесные заросли.

Хопкинс фыркал, поглядывая кругом.

— Ну и мерзавка же эта Гарриет! Провести фургон по такой тропе!

— Не беспокойтесь, — отвечал Бэттерли, — с этим фургоном она далеко не уедет. На всех переправах через реки и ручьи остаются следы от колёс, а собаки идут по запаху кобылы Долли. На этот раз Табмен уж очень понадеялась на себя.

Впереди группы преследователей бежали на поводках две ищейки. Но ищейки сами по себе чёрных «не берут». Для этого нужны «правильно воспитанные» овчарки. У Бэттерли было две овчарки полуволчьей породы — Принц и Император. Последний славился тем, что поймал восемнадцать негров, из которых троих загрыз насмерть. Принц был добрее. У него была мёртвая хватка, но он только калечил, а не убивал.

На второй день охоты Бэттерли заметно помрачнел. Хопкинс сказал, что у него полно забот по хозяйству, и повернул домой. След лошади Гарриет вился самым причудливым образом, иногда исчезал вовсе. Ищейки равнодушно проходили мимо всех встречных ферм и рыскали по полям и лесам.

К вечеру Бэттерли остановил собак и вытер со лба пот.

— Убей меня бог! — сказал он. — Мне кажется, что эта беглая выкинула какую-то штуку и свернула в другом направлении. Но почему же нет следов фургона, Эл?

Эл, дюжий помощник великого охотника за неграми, в глубокой задумчивости теребил свою жёсткую бороду.

— Такой хитрой черномазой ещё свет не видал, босс. Сдаётся мне, что колёса фургона обмотаны тряпками. На фермах она не останавливается. Она едет днём и ночует в лесу. Ей подручные приносят туда пищу. У неё много агентов.

— Но ищейки ведут нас! Значит, они что-то чувствуют. Я дал им понюхать её вещи.

— Какое значение имеют её старые вещи, босс? — горько промолвил Эл. — Гарриет уже давным-давно пахнет по-другому. Мы начали не с того конца. Надо было поставить своих людей возле всех мостов.

— Я не могу платить двум дюжинам бездельников! — сердито сказал Бэттерли. — Вперёд, вперёд!

Собаки вели охотников в середину большого болота. Каким образом мог здесь пробраться фургон?

Однако острый глаз Бэттерли заметил вдали белое пятно — это была покрышка фургона. Повозка стояла по другую сторону болота, спрятанная в гуще кустарника. Ищейки залились неистовым лаем. Бэттерли еле их сдерживал.

— Босс, осторожнее с трясиной, — предупредил Эл. — Этак мы останемся здесь навсегда. Надо искать тропу…

Он не договорил, потому что откуда-то сверху хлопнул выстрел, и Император, лучший из четвероногих негроловов на Юге, растянулся на земле, не успев даже взвизгнуть. Следующий выстрел покончил с Принцем. Бэттерли и его помощник открыли яростный, но безрезультатный огонь из револьверов по всем соседним деревьям.

Кому случалось бывать под обстрелом так называемых «кукушек», тот знает, что обнаружить меткого стрелка на дереве в гуще леса так же трудно, как найти в траве кузнечика, особенно если стрелок умён и ловок и после каждого выстрела бесшумно меняет позицию. Бэттерли и Эл прятались в кустах и за деревьями. Они выслеживали стрелка больше двух часов, причём одна из пуль сбила с Эла шляпу. Наконец у Бэттерли иссякли патроны.

— К чёрту! — крикнул Бэттерли. — Здесь засада! Так умеют действовать только одни индейцы. Эта Табмен, между прочим, могла бы выступать в цирке. Сделаем круговой обход и попробуем захватить фургон с другой стороны.

Обход занял около часа.

К тому времени, когда негроловы пришли к цели, фургона уже и след простыл.

Через трое суток повозка въехала на двор Томаса Гаррета в Уильмингтоне. Старый квакер был потрясён.

— Как тебе удалось проехать через два штата, друг Гарриет? — спросил он.

Гарриет вытащила из-за пазухи револьвер.

— У меня остался ещё один заряд, — сказала она. — И Долли Мэй оказалась не такой уж клячей. Но повозку прострелили шесть раз. Всё дело в том, что они нас боятся… А остальное сделали наши агенты.

— Ты кого-нибудь убила, друг Гарриет? — спросил старый квакер.

— Нет, друг Томас, — отвечала Гарриет. — Слава богу, я этого не люблю.

Дело и тело Джона Брауна

Тело Джона Брауна лежит в земле сырой,

Но душа его ведёт нас в бой…

Американская народная песня

Зима в Сент-Кэтринс была тяжёлая. Морозы доходили додвадцати градусов. Для беглецов с Юга канадские морозы были тяжёлым испытанием. Негритянский посёлок, основанный Гарриет Табмен у самой границы Соединённых Штатов, состоял из деревянных домишек, построенных наспех, а кое-кто жил и в землянках.

— Вот она, ужасная Канада, — сказала жена Устричного Билла, когда её однажды свалило с ног яростным порывом ледяного северо-западного ветра. — Тут всегда холодно: и днём, и ночью, а когда тебя сбивает с ног, нельзя даже выругаться, потому что бессмысленно ругать ветер! О, какая райская страна Мэриленд! О Джейн, дочь моя!

— Лучше замёрзнуть свободной, чем жить в рабстве у Стюартов, матушка, — ответила Джейн, натягивая на уши меховую шапку.

Джейн была одета нелепо: на голове потёртая оленья ушанка, тонкий стан стянут дырявой шерстяной шалью, ноги завёрнуты в тряпьё. Жизнь у неё тоже была необычная: целый день она ходила по посёлку, ухаживала за больными и обучала детей грамоте. Лицо у неё обветрилось, нос облупился, голос стал грубый, улыбка исчезла с лица. Она очень мало ела, спала на рогоже и под голову клала вместо подушки стопку книг. Называла она себя «солдатка Джейн» и на вопрос о муже отвечала, что он «сражается на Юге». Иногда она долго стояла задумавшись и глядела на чёрные ели, обметаемые снежной пылью.

— Холодно, солдатка Джейн? — спрашивала Гарриет, проходя мимо неё с топором в руках. — Это называется вьюга, запомни! Что, хорошо быть солдаткой?

— О Хэт, может, ему там нужно смыть кровь с лица или выстирать рубашку?

— Не беспокойся, глупая, — ласково говорила Гарриет. — Настанет день, когда ты бросишься ему на шею… или как там полагается?…

В марте наступило то, что на севере называют весной. Лес стал тёмно-зелёный, с намокшей хвоей, сквозь которую пламенели рыжие стволы сосен. Пахло мокрой древесиной и еловой хвоей. Гарриет с помощниками торопливо вывозила из леса хворост, когда к ней подошли двое: один чёрный, другой белый.

Чёрный был негритянский священник и аболиционист Логен, из штата Нью-Йорк. Белого Гарриет никогда не видела. Это был очень высокий, сухопарый человек, с длинным смуглым лицом, серо-голубыми глазами, густыми бровями и пышной седой бородой. На нём была меховая куртка, подпоясанная ремнём.

— Добрый день, Гарриет, — сказал Логен. — Познакомься с капитаном Брауном из Канзаса.

— Вот как! — сказал Браун резким, повелительным голосом. — Это и есть генерал Мойсей?

— Я не собираюсь быть генералом, мистер Браун, — застенчиво проговорила Гарриет.

— Вот как! Но вы будете генералом. Вы будете командовать негритянской армией.

— Какие из негров выйдут солдаты? — вздохнул Логен. — Я предпочёл бы видеть негров с библией, а не с мечом.