И вот тебе на — прямо на него из леса вышли пятеро. Прищурившись, Борошнев четко различил: каждый с оружием, у каждого на ремне — гранаты. А у него самого в руках — ивовый прутик…

Бежать? Но куда? В лес? Там могут быть остальные. Назад? Но по этой заросшей тропинке он уже протопал километров семь, никого по дороге не встретив. Стало быть, подмоги ждать неоткуда…

Тем временем пятеро разделились: трое — чуть вправо, двое — влево.

«Как медведя в берлоге обкладывают», — горько усмехнулся Борошнев и переложил прутик в левую руку, а правой расстегнул кобуру нагана. Просто так, для порядка… Что можно сделать с наганом против автоматов и гранат?

Но ведь он в академии всегда стрелял из нагана только на «отлично»! Даже хотел освоить не менее точную стрельбу с левой руки. Чем черт не шутит? Значит, держаться, как ни в чем не бывало, потом внезапно прыгнуть в кусты, выхватить наган… И все-таки неужели ему не суждено выполнить задания?

…Отправляя Борошнева из Москвы, надавали ему множество поручений. Воронова и Яковлева, генерала Снитко и конечно же начальника НИГ Клюева интересовали те средства, которыми враг намеревался осуществить первую наступательную операцию сорок третьего года, названную Гитлером — «Цитадель», Гитлер ведь придавал этой операции решающее значение, рассчитывая на ее быстрый и ошеломляющий успех!

«Цитадель» должна была охватить весну и все лето сорок третьего года, вернуть германским армиям утерянную ими инициативу в войне, отбросить вспять советские войска. Стал известен подписанный Гитлером оперативный приказ номер шесть, в котором ставились задачи корпусам и дивизиям в осуществлении «Цитадели».

Один из параграфов приказа гласил: «На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшие орудия, лучшие командиры и большое количество боеприпасов…»

Раз для «Цитадели» готовились наилучшие оружие и боеприпасы, как упустить возможность разыскать образцы, разобраться в них, проанализировать, использовать то, что может пригодиться самим, или срочно найти «противоядие» какой-то новой угрозе? Вот почему и направлялся Борошнев в район Брянска.

А еще требовалось досконально изучить действие германской восьмидесятивосьмимиллиметровой пушки и ее снарядов… Ведь именно эту пушку использовали фашисты как одну из основных противотанковых! Ею же оснащались новые германские танки — «тигры» и самоходные установки— «фердинанды».

Пушек таких на разных направлениях захватили изрядное количество. Борошневу приказали найти к ним по тысяче разных выстрелов: тысячу — бронебойных, тысячу — осколочно-фугасных. Причем, чтобы исключить любые случайности, необходимо было подобрать выстрелы одного и того же года изготовления, одной и той же партии. Намечалось: с помощью этих выстрелов подвергнуть орудие всевозможным испытаниям, вплоть до определения «живучести» ствола.

В начале сентября сорок третьего года Борошнев выехал из Москвы. До Брянска добирался нормально. Потом предстояло двигаться в направлении Гомеля, еще не освобожденного от врага. Как удалось установить, неподалеку, в деревне Новозыбково, находились службы артснабжения Белорусского фронта.

До окраины деревни Борошнев доехал на попутном грузовике.

— Это Новозыбково? — спросил он у регулировщика.

— Оно самое, товарищ капитан! Вот с этой избы и начинается.

Борошнев направился к крайнему дому. И тут дверь его открылась, и на крыльцо вышел какой-то полковник. Борошнев машинально козырнул и хотел было пройти мимо, но полковник неожиданно спрыгнул с крыльца и кинулся обниматься.

— Володя! Как же ты меня не узнаешь? Ведь я всего на год раньше тебя академию кончал! Степанюк я, Илларион Степанюк!

— Смотри, пожалуйста, действительно Степанюк, — отозвался наконец несколько ошеломленный Борошнев. А про себя подумал: «Второй раз сводит меня судьба с нашими выпускниками академии. Не дай бог, чтобы эта встреча закончилась так же, как тогда, под Можайском, с беднягой Выдровым…»

— Надо же, как встретились! — продолжал ликовать Степанюк. — Какими ты судьбами?

— Да в командировку, из Москвы.

— Командировка — само собой, а жить будешь у меня. И обедать сейчас вместе пойдем, ясно? Расскажи, что там в белокаменной делается, кого еще из наших ребят видел?

Степанюк представил Борошнева своему генералу — начальнику артснабжения Белорусского фронта. Тот обещал содействие в поисках и попутно дал еще одно задание: при обследовании баз с трофейными боеприпасами уточнять количество выстрелов по калибрам и типам орудий, то есть сколько и чего накапливалось для каждого вида орудия.

Кстати, начальник артснабжения отметил, что артиллеристы Белорусского весьма широко и умело используют трофейные вражеские боеприпасы. И помогают им в этом разработки и наставления НИГ, присланные из Москвы…

Узнал Борошнев, где находятся склады немецких боеприпасов. Некоторые из них оказались заминированными, но он все же осмотрел, обследовал все: четыре их было. Пятый же, как рассказали ему артвооруженцы, далеко в стороне, через лес. Напрямую по тропкам — километров около двадцати будет. А вокруг леса — и все шестьдесят. Конечно, вокруг — намного спокойнее. Но сколько же времени ухлопаешь на такой маршрут? А время ныне особенно дорого! Вот и зашагал Борошнев напрямик, несмотря на предостережения…

Двое направились к нему. Впереди шел приземистый человек, сильно размахивающий руками. Разговаривать они прекратили. Борошнев сразу отметил: за оружие не хватаются. Стало быть, и ему негоже бросаться в кусты и вынимать наган… Решил: «Буду сидеть, как сидел. Может, и обойдется?»

Двое оказались уже совсем близко. «Автоматы немецкие!»— мелькнуло в мозгу, но Борошнев сдержался, спокойно поднял голову и посмотрел на подошедших.

— Отдыхаете, капитан? — спросил коренастый.

Борошнев кивнул. Помолчали. Подошли еще трое.

— Что тут делаете? — опять спросил тот же человек.

— Я в командировке, — ответил Борошнев, сам удивляясь своему хладнокровию. Что и говорить, жутковато было, но, раз решил, держаться придется до конца… Он увидел — его спокойствие как-то расположило подошедших к нему людей. Нет, бандиты так себя не вели бы. Да и не держались бы открыто…

— А откуда?

— Из Москвы.

— Ух ты! — свистнул коренастый. — И что же нужно, если не секрет?

— Да надо до склада немецких боеприпасов дойти! Обследовать, что там и как.

— Ясно, ясно… А почему нас не спрашиваете: кто, мол, такие и чего пристали?

— Я и сам вижу: вроде партизан вы, — нашелся Борошнев.

— Точно, они самые! — Все заулыбались.

— Могу удостоверение вам показать.

— Не треба, капитан! Ты лучше скажи, как в Москве, что про второй фронт слыхать…

«Куда ни приедешь, все про это спрашивают, — подумал Борошнев. — Говоришь, и каждый раз дурацкое ощущение: словно сам виноват, что его не открывают».

— Собирались было англичане и американцы в сорок втором во Франции высадиться, а потом на сорок третий перенесли…

— Так сорок третий в аккурат и идет? Как бы хорошо в спину злыдню Гитлеру вдарить!

— Да нет, у них опять слово с делом разошлось. — вздохнув, продолжал Борошнев. — Совсем недавно, в середине августа, в Канаде снова их руководители встречались. И открытие второго фронта еще раз перенесли: теперь уже на сорок четвертый год.

Возмущенные партизаны заговорили наперебой.

— Нашей крови не жалеют!

— Хорошо им — за морями-океанами отсиживаться…

— Небось когда мы сами фашисту хребет переломаем, они живо прибегут праздничный пирог делить!

— Махорочки нашей не хочешь? — Коренастый партизан протянул Борошневу засаленный кисет. — Нет? Ну гляди… А до склада потопали вместе. Доведем! Нам как раз по пути.

Когда вышли из леса, увидели останки сожженных оккупантами селений, только обгорелые печки, будто редкие почерневшие зубы, торчали кое-где из пепелищ.

— Вот что натворили, ироды… — сказал коренастый, заметив на лице Борошнева гнев и изумление. — Жгли напропалую, а людей или разгоняли, или убивали. Сейчас уцелевшие тянутся из лесов к родным местам, а жить негде. Да, знаешь, капитан, нашлись ведь такие змеюки, что в услужение к фашистам нанялись, земляков своих врагу продавали! Вот и нет нам покоя, допрежь всех их, кто остался тут, не переловим и не покараем…