Открывая дверь, он ожидал увидеть зареванное личико или даже вооруженную вилкой осажденную, но никак не то, что предстало его глазам. Его пленница с надрывом кашляла, свернувшись калачиком на постели. Белое лицо покраснело, по лбу градом катился пот, маленькая грудь мучительно двигалась под прижатой к ней тонкой рукой.

Если у Чарльза и были какие-то сексуальные намерения по отношению к девушке, то теперь они стремительно испарились. Он кинулся к корабельному врачу.

- Ну что, Дженкинс, что с ней? - ринулся с вопросами Чарльз после осмотра пациентки.

Он чувствовал, как что-то ворочается в груди, впрочем, моряк никогда особо не копался в себе, а сейчас и вовсе было не до того.

- Ты же знаешь меру моих способностей, Чарльз, - развел руками врач. - Что я могу?

Только и заливать ваши раны ромом да отнимать конечности. Но подозрения есть. Хотя я могу ошибаться, - он поспешил исправиться, глянув на лицо пирата.- Климат должен помочь. Почаще выводи ее на свежий воздух, будь поласковее, а как придем на остров, найди какое-нибудь местное животное и пои молоком. Пока же я дал девушке настойку опиума от боли. Ну, это все, бывай, - Дженкинс махнул рукой и двинулся прочь, озабоченно хмуря лоб.

Чарльз вошел в свою каюту, чувствуя себя бесконечно старым, хотя был он еще сравнительно молод. Девушка спала. Он осторожно, чтобы не потревожить спящую, раздел ее, прикрыл одеялом, лег рядом и провалился в сон.

Проснулся Чарльз от настойчивого взгляда. Полусонные глаза пирата встретились с невообразимо зелеными глазами девушки. "Спасибо", - шепнули губы. В груди Чарльза бешено застучало сердце. Мужчина обхватил своей пятерней женский затылок, привлекая девушку к себе, сминая сухие горячие губы...

V.

Плаванье все еще продолжалось, хотя, по карте навигатора Тома, они уже должны были видеть берег острова Питкэрн. Это заставляло команду нервничать, что не могло не вылезти наружу. Случилось даже несколько драк, к счастью, вовремя остановленных. Чарльз тоже нервничал - ему хотелось поскорей привезти Дори на сушу. Пусть это и необитаемый остров, но всяко лучше закрытого пространства каюты и недолгих прогулок по палубе в сопровождении его самого или юнги.

Привыкший к развязным девкам в портах и к свободным в выражении своих чувств туземкам, Чарльз терялся перед Дори. Нет, слава богу, она не была избалованной аристократкой (эту капитан быстренько отдал бы за приличный барыш). Но, сам живущий бирюком, он удивлялся ее неразговорчивости, тем пристальным и непонятным для него взглядам, что так часто ловил на себе. Все это растревоживало в Чарльзе что-то, называемое священниками "душой". Однако пират сильно сомневался в наличии у себя этой субстанции.

Однажды ночью, обнимая Дори, Чарльз спросил:

- Где твой муж?

Дори вывернулась из-под его руки, чтобы взглянуть на пирата. Глаза его в лунном свете были лениво полуприкрыты, но сурово поджатый рот говорил о многом.

- Я вдова. Кто-то из ваших его убил. Может быть, даже ты.

- Ты любила его? - он схватил ее за подбородок.

- Разве это имеет значение? - Дори попыталась вырваться, но мужчина не пустил.

- Ответь на мой вопрос, - мужские пальцы болезненно впились в нежную кожу.

- Я его уважала. Он вез меня на лечение. Думал, что тропический климат мне поможет, - Чарльз наконец отпустил многострадальный подбородок.

- Почему спишь со мной, если я убийца? - теперь в глаза Дори вперился тяжелый взгляд. В каком-то смысле это было даже хуже недавней хватки.

- А у меня был выбор?

- Был. Как же все ваши слова об избавлении от "участи, худшей, чем смерть"? - голос в темноте был переполнен иронией.

- Не беспокойся. Тебе недолго осталось меня терпеть, - последовал горький смешок.

Чарльз дернулся. Больше эту тему они не поднимали.

***

Наконец послышался долгожданный крик вахтенного, а совсем скоро пираты увидели чаек. Они дошли.

Остров Питкэрн действительно был необитаемым, а потому бывшим пиратам нужно было очень потрудиться, чтобы осесть на этой суровой земле и создать семьи со своими женщинами. Все рьяно взялись за дело. Корабль они сожгли, предварительно растащив все, что только было можно, а вместо плавучего своего обиталища построили хижины, какие приметили еще у туземцев на Таити. Чарльз построил дом на берегу океана. Теперь он мог привести сюда Дори, которая, кажется, даже немного повеселела в последнее время. Началась новая жизнь.

VI. Некоторое время спустя.

Он с жаром бросился на теплую женскую плоть, оглаживая покатое плечо, миниатюрную грудь, прослеживая пальцами маленькие позвонки, замирая в ямках на пояснице, выцеловывая молочно-белую кожу. Подмяв Дори под себя, он заключил ее в крепкие объятья своих грубых рук моряка и солдата, словно боясь, что она, будто бестелесный призрак, растворится в лучах восходящего солнца. Что было в его собственнических движениях, стремящихся пригвоздить женщину к кровати, не дать ей, такой легкой и хрупкой, воспарить в воздухе, в его полукриках-полустонах, сплетающихся со вздохами полоненной девушки, в настойчивом повторении ее имени..."Дори, Дори, Дори...", как будто имя, называние способно овеществить, привязать к земле полупрозрачный силуэт? Только ли чистое возбуждение или то был след навязчивого, вгрызшегося в подкорку тревожного ожидания, неумолимой потери?...

Чарльз был в отчаянии. Его Дори становилось хуже. По утрам и вечерам она тряслась от холода, обливаясь потом, приступы кашля стали чаще, а сегодня он увидел на ее платке кровь. Он ее терял, и ничего не мог с этим сделать. От этого хотелось выть, грозить небу страшными проклятьями и одновременно упасть на колени и молиться. Молиться, толком не зная ни одной молитвы, умолять просто, с грубым косноязычием моряка, не ведавшего прежде такого страдания. А эта удивительная женщина еще и утешала его, обвивая тонкими руками, целуя нахмуренный лоб и мучительно искривленный рот, словно говоря: "Что ты, глупый, не стою я этого, перестань. Видишь, мне уже лучше, улыбнись, ну же". И Чарльз успокаивался, обманывал себя, заглушая вопящий голос внутри. Лишь в бирюзовых глазах, что так напоминали бывшему моряку любимую стихию, плескалось нечто неуловимое, таинственное. Будто волна, что, счастливо поблескивая на солнце, неумолимо несется к берегу. Чтобы, печально вздыхая, слиться с ним, укрыть влажный и тяжелый песок невесомыми нитями пены.

Однажды Чарльз проснулся в одиночестве.

И только следы на песке, освещенные лучами нарождающегося дня, убегали в даль океана...