— Мне нравятся богомолы, — тихо и мечтательно произнес Макс. — Их самки после копуляции съедают партнера.

— Богомолы не одиноки. Иногда то же самое делают скорпионы. — Стенли оказался в своей стихии. — Но это не доминирующее поведение — в нем не участвует мышление. Это всего лишь биологический рефлекс.

— Откуда вы знаете? — спросил я только затем, чтобы вступить в разговор.

— Ну, по числу синапсов, вовлеченных в действие. Это число слишком мало.

— А как насчет крыс? — Макс говорил жестко и серьезно.

— У них достаточно нейронов. Вообще, самки более покладисты, но когда им приходится защищать детенышей… Мне приходилось видеть очень злобное поведение.

Макс подался вперед.

— Так что делает женщину садисткой?

— Нейронные разряды, происходящие не в той последовательности. — Стенли неопределенно улыбнулся. — Я не знаю, они же не дают сажать себя в клетку.

От входа внезапно потянуло холодом. Крепкий футболист галантно держал дверь, впуская в холл двух белокурых особей в куртках с надписью «Гамма-Дельта». Они ответили ему сексуальными улыбками. Дверь с грохотом захлопнулась, когда к ней подошла полная девица, моя прошлогодняя студентка из группы введения в литературу. Она пожала плечами и, надавив всем телом, открыла дверь сама. Отчего на ее лунообразном лице отразилась злоба и недовольство? В нашем мире неважно относятся к хромым, увечным и жирным. Девушка выглядела как Холли, раздавшаяся в стороны. Внезапно я пожалел, что не подошел к двери и не открыл ее перед толстухой. Макс, я это отчетливо видел, уловил направление моего взгляда.

Стенли тем временем продолжал говорить, объясняя, что бы он сделал, если бы получил достаточно большой грант от Национального научного фонда. Сумм, какие он называл, хватило бы десяти ученым — гуманитариям на десять лет, но, правда, мы не имеем дело с крысами. Внезапно до меня дошло, что я уже давно должен быть в библиотеке; не знаю, что это было: какой-то внутренний толчок или академический рефлекс, — я махнул рукой, попрощался и двинулся к выходу.

Холодный ветер ударил мне в лицо и закрутил опавшие листья под ногами. Впереди меня шла та самая студентка — ее широкие ляжки нисколько не мешали ей идти против ветра. На ней была тяжелая куртка, но не она грела ее тело, а его могучий объем. Думаю, что ее не свалил бы с ног даже смерч. Хорошо бы устроиться у нее за спиной, но я сдержался и сохранял дистанцию в пятьдесят футов до тех пор, пока наши пути не разошлись. До меня вдруг дошло, что я не помню ее имени. Это почему-то показалось мне милостью, позволившей выбросить толстуху из головы.

Проходя мимо лицейского круга, я увидел знакомую мне университетскую женщину-полицейского. Она ездила по кампусу в поисках нарушителей, но машин сейчас было очень мало. Мы обменялись короткими, но дружескими кивками: однажды она простила мне какое-то прегрешение и не выписала штраф. Она остановила машину и неловко выбралась на тротуар. Я заметил, что она до сих пор прихрамывает — после инцидента, произошедшего два года назад, когда ее бывший муж погнался за ней по роще с пистолетом 22-го калибра. Он успел прострелить ей бедро, прежде чем кто-то вызвал настоящих копов. Из газет я потом узнал, что она даже не подала иск — из страха, тем более что у нее был ребенок. Тонкая курточка полицейского «Оле Мисс» не защищала ни от холода, ни от прочих неприятностей. Сырость и холод пронизывали сейчас все и всех.

В библиотеке было жарко и уютно. Войти сюда с улицы было истинным наслаждением. Два принесенных мною тома я сунул в чрево книгохранилища через специальную щель и улыбнулся блондинке за круглым столом, а она улыбнулась мне. Южный обмен ничего не значащими улыбками. Эта блондинка вечно раздражала меня тем, что бесконечно долго проверяла взятые мною книги, а она — если вообще меня помнила — думала обо мне, вероятно, как о книжном черве, который набирает столько книг, сколько нормальный человек не смог бы прочесть, будь у него даже две жизни вместо одной.

Я перешел в зал каталогов, где бессменно дежурила Рита Пойнтц, подтянутая и толковая — именно такая, каким должен быть библиотечный консультант. Она много помогала тупым студентам, рассказывая им, как пользоваться указателем «Нью-Йорк таймс», и обучая алфавиту — некоторые наши студенты нуждаются и в такой помощи. Рита, с которой я познакомился на второй день после моего приезда сюда, нравилась мне тем, что всегда знала, где и что искать. Только она смогла отыскать какой-то неведомый указатель и найти нужный мне, но никому не известный журнал. Она знала, когда надо воспользоваться базой имен, а когда справочником «Кто есть кто». Кроме того, она умудрялась откликаться на все просьбы с неизменной вежливостью, если даже человек в десятый раз спрашивал ее, где мужская комната. Она казалась мне какой-то бесполой, но это очень подходило ее работе.

Сегодня я не нуждался в советах Риты, но мне надо было найти кое-что в «Книгах, находящихся в печати», а этот пухлый справочник стоял у самого ее стола. Я стоял там и просматривал указатель увесистого тома, когда к каталожному шкафу откуда-то подкатился Рой Бейтсон и рывком выдвинул один из ящиков. Движения Роя всегда были каким-то сочетанием толчков и плавности. Судорожными его движения были, потому что он сам был нервным субъектом, а плавными, потому что он пил, чтобы успокоить натянутые нервы. Он полминуты порылся в карточках, выругался и задвинул ящик назад. Точнее, попытался задвинуть, но, видимо, он нажал на него не под тем углом. Рой нажал сильнее. Ящик сначала не поддался, но потом передумал и с треском влетел на место, одновременно прищемив Рою большой палец.

— Сучий сын! — Он подпрыгнул так, словно прищемил не руку, а ногу. Потом взгляд его остановился на Рите, которая, выпрямившись, невозмутимо сидела на стуле. — Почему в этой чертовой библиотеке никогда не найдешь, что нужно?

Рита постаралась куртуазно улыбнуться.

— Что вы ищете?

— Вам-то какое дело? — Рой внимательно разглядывал прищемленный палец.

Джина, продолжавшая свое психоаналитическое изучение Фолкнера, усмотрела бы в этом символический страх кастрации. Я потерял нужное место в указателе тома A-G и начал поиск сначала.

Рита промолчала.

Рой подошел к ней и облокотился на стол.

— Э, я не хотел никого обидеть, мне сейчас просто очень больно. Я не о пальце. — Он сунул руку с травмированным пальцем в карман. — Это сугубо личное. — Он устало качнул головой.

Рита едва заметно кивнула. Это воодушевило Роя продолжить:

— Иногда мне кажется, что если бы я не высказывал все это, то давно бы взорвался.

Хорошо, что Рой не записывает собственные диалоги, подумалось мне.

— Знаете, вы похожи на понятливую женщину, — продолжал нести Рой. — Такая красивая женщина, сидит за этим столом, одна… — Предложение осталось незаконченным, а когда он подался вперед, над столом повеяло тяжким пивным духом.

Я снова потерял нужное место.

— Как насчет того, чтобы пойти после работы выпить в одно милое место? — Он тяжело дышал перегаром в лицо Рите.

— Я не думаю, что стоит туда идти.

— Ну что вы, пошли. — Он протянул руку, чтобы коснуться ее плеча, но Рита увернулась.

Когда же он упрямо обошел стол, чтобы подойти к ней поближе, Рита встала, положив руки на свои стройные бедра.

— Рой Бейтсон, — сказала она совершенно спокойным и невозмутимым тоном, — если вы не прекратите ко мне приставать, я разобью вам яйца. — Она выставила вперед ногу, приняв боевую стойку.

Только теперь я заметил то, чего не видел раньше: у Риты были потрясающе красивые ноги.

Рой медленно отступил. Он постарался улыбнуться, но улыбка вышла кривой.

— Простите, если я обидел вас, мисс Рита. — Он нервно огляделся, и я попал в поле его зрения. — Я этого не хотел.

Он притронулся к полям воображаемой шляпы и выкатился за дверь.

Я с треском захлопнул том.

— Может быть, мне надо было что-то сказать? — промолвил я. Во всяком случае, надо было извиниться за весь мужской пол. — Иногда Рой бывает невыносимо груб.