Изменить стиль страницы

— Да, но Джейми здесь не живет. Может быть, это его старый номер.

— Тогда, может быть, вы передадите ему это? — Голос упорно не желал подчиняться никакой логике. — Скажите, что ему надо срочно позвонить Джону.

Собеседник отключился.

Я тяжело вздохнул. Такое уже случалось и раньше. Когда мы переехали сюда год назад, нам постоянно звонили, ошибаясь номером и все время спрашивая Джейми. Очевидно, Джейми задолжал очень много денег очень многим людям. Неизвестно почему. Через месяц звонки прекратились, но в последнее время интерес к Джейми вспыхнул с новой силой. Самой ужасной оказалась какая-то старуха, которая настаивала, что мы лжем.

— Если вы не Джейми, — убежденно говорила она, — то что вы с ним сделали?

Мы подумывали о том, чтобы сменить номер, но решили не ввязываться в бюрократические хлопоты.

Телефон зазвонил снова. Я не стал брать трубку. После пятого звонка я мысленно чертыхнулся и ответил. Это была Нэнси. Она приехала в полицейский участок с пятьюстами долларами, но оказалось, что залог за такую мелочь составлял всего сто тридцать долларов.

— Так в чем проблема?

— Дон, он не хочет выходить.

— Что вы имеете в виду?

— Он хочет быть сидящим в тюрьме революционером. И поэтому не хочет выходить до суда.

Я выкатил глаза, глядя на Сьюзен, но потом понял, что этого она не услышит.

— На какой день назначен суд?

— Срок еще не определен. — Нэнси раздраженно вздохнула. — Скажите, мы можем допустить, чтобы он сгнил там?

— Какая у нас альтернатива?

— Мы можем оказать давление, чтобы с него сняли обвинения. Может быть, кто-нибудь из университетского начальства, кто-нибудь, кто может вмешаться.

— В чем его, кстати, обвиняют?

В этот момент Сьюзен едва не поцеловала меня в ухо, и не от любовной страсти, а из желания услышать, что говорят на другом конце провода. У нас, к сожалению, нет второго телефона.

— Обвинения те же, которых мы ожидали. Злоупотребление общественной собственностью. Плевки в общественном месте. Может быть, противоправное нарушение владения.

— Плохо, что он не снял штаны.

— Да, простите, я из-за всего этого совершенно потеряла чувство юмора. Но, как бы то ни было, мне хотелось сообщить вам, что происходит. Я обзвонила всех, просто чтобы они знали.

— Спасибо. Слушайте, если мы попозже его навестим, то, как вы думаете, надо ему что-нибудь отвезти?

— Только свое внимание. Он хочет именно этого. — Она отключилась.

Приблизительно через час мы отправились навещать Эрика. Через час, потому что именно столько времени потребовалось Сьюзен, чтобы испечь добрую партию орехового печенья для томящегося в тюрьме революционера. Учитывая ее отношение ко всему этому делу, с ее стороны то был акт подлинного южного героизма. Для этого случая надо было бы придумать специальное изречение: что-нибудь вроде «Я не согласен с вашей манерой выражать свои убеждения, но, несмотря на это, накормлю вас». Мой вклад ограничился тем, что я почистил противень. В печеньях напильник спрятан не был, так как Эрик не замышлял побег.

Оксфордский полицейский участок находится возле мусорной свалки, что может быть как метонимией, так и чистым совпадением. Участок являл собой здание из кирпича, стали и стеклянных панелей, увенчанное чем-то похожим на церковную колокольню. Как всегда припаркованный у ограды, стоял древний черно-белый «динафло», заново выкрашенный, чтобы выглядеть как подобает образцовой полицейской машине. Может быть, это тоже говорило о чем-то. Когда мы подъехали, человек в безрукавке полировал свежую краску автомобиля.

Как я уже говорил, Оксфорд — община церемонная, и в полицейском участке за столом в вестибюле сидела симпатичная девушка-секретарь, а не грубый сержант. Девушка была одета в лавандовое платье и щелкала по клавиатуре компьютера, сохраняя неестественно прямую осанку и дежурную ослепительную улыбку. Когда мы спросили ее об Эрике, улыбка несколько потускнела. Она кивнула в сторону основного помещения и певучим миссисипским говором сказала, что нам надо поговорить с сержантом Памперникелем. Она жестом направила нас в нужный кабинет, но сидевший там человек никогда не слышал о сержанте Памперникеле. Когда же, наконец, явился сержант Поперник, его сообщение было кратким: Эрика уже перевели в тюрьму графства.

Так как Оксфорд является административным центром графства Лафайет, то мы удостоены чести содержать тюрьму графства. Заметим: для того чтобы наше графство не путали с покойным французским генералом, местные жители называют графство Лафэйит. Тюрьма находилась неподалеку от университета, рядом с супермаркетом «Джитни-Джангл». Над дверью веселенькими золотыми буквами было написано «Отдел шерифа графства Лафайет». Внутри мы увидели стандартную полицейскую приемную, но за столом сидела сестра-близнец девушки из полицейского участка за таким же компьютером. Мы спросили, можем ли мы видеть Эрика Ласкера, и через минуту действительно смогли его лицезреть лицом к лицу, но за добротными железными прутьями.

— Привет, Дон. О, Сьюзен, вы тоже здесь! Как вам нравится моя новая квартирка?

Он стоял, прислонившись к выкрашенной в белый цвет стене, в то время как его сокамерник тщательно избегал смотреть в нашу сторону. Это был рослый черный человек с такими широкими и вздернутыми вверх плечами, что голова казалась погребенной между ними. Он сидел на топчане, молчал и мучительно рассматривал что-то в руках. Сначала я подумал, что это какая-то брошюрка «свидетелей Иеговы», но потом у меня возникло подозрение, что это одна из листовок Эрика.

Сьюзен протянула узнику завернутое в фольгу печенье, которое осмотрел и даже попробовал полицейский офицер.

— Мы узнали, что вы не хотите выходить, и поэтому принесли вам кое-что поесть.

Сокамерник поднял голову и посмотрел на нас. В его глазах промелькнуло что-то похожее на интерес, несмотря на то что рядом с ним на топчане лежал точно такой же пакет из фольги. Позже я узнал, что заключенных кормили два раза в день, но неиссякаемый поток продовольствия от родственников восполнял любой недостаток.

— Как вы заботливы! Вы не возражаете, если я поделюсь? — Он церемонно указал на сокамерника. — Дон, Сьюзен, это Натаниэль.

Натаниэль сделал такое движение, словно приподнял шляпу, хотя на голове у него никакой шляпы не было:

— Привет. Рад познакомиться. — Он снова принялся изучать листовку.

Покончив с формальностями, я без обиняков спросил Эрика, какого черта он все это делает. В это время Сьюзен извлекла из пакета одно печенье и стала разговаривать с Натаниэлем у дальнего конца решетки. Занимаясь общественной деятельностью, она была знакома с подобными местами лучше, чем я или Эрик. Когда я спросил, что произошло, Эрик сквозь зубы пробормотал что-то невнятное о варварах янки. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем идет речь: с точки зрения Оксфорда (Англия) мы в Америке все были янки.

Его обвинили по трем пунктам, и все были угаданы Нэнси. Это пародия на правосудие, позорный процесс, надувательство — все это Эрик произносил, расхаживая по камере, как тигр Рильке. Это было настоящее представление: только один человек в мире мог бить себя в грудь сложенными за спиной руками. Короче, с Эриком все было предельно ясно: он остался в тюрьме в знак протеста, но будет защищаться в суде.

— У вас есть адвокат?

— Вы имеете в виду защитника?

— Да. Кто-то должен позаботиться о том, чтобы вы не выглядели в суде дураком.

— Нэнси сказала, что сделает что-нибудь. — Он на мгновение задумался. — Мне показалось, что она немного расстроена.

— Да.

— Гм… забавно.

С этим мы уехали, оставив все как есть и Эрика таким, каким он был. В воскресенье мы извинились перед Ноулзами за то, что не сможем быть их гостями, и уехали, только для того, чтобы не быть в воскресенье в Оксфорде. Мы не слышали, чем закончился субботний матч, — не слышали до понедельника, когда в нашей студенческой газете «Дейли Миссисипиэн» появилась статья, которую и в самом деле стоило прочесть.