И тогда кровь Ви вскипела в нем, и он заговорил с Аакой и сказал ей, что хочет вызвать Хенгу на единоборство.

— Он об этом только и мечтает, — сказала Аака. — Ведь он дурак; он думает, что сильнее и легко убьет тебя, и тем самым предохранит себя на будущее время, когда ты, несомненно — это даже для него ясно — убьешь его. А я давно уже хотела, чтобы ты вызвал Хенгу, и я убеждена, что ты одолеешь его.

И она завернулась в свой меховой плащ и улеглась спать.

Утром она вернулась к этой теме.

— Слушай, Ви. Во сне мне явилось видение. Мне представилось, что Фоя, наша дочь, стоит у моего ложа и говорит:

«Пусть Ви, мой отец, ночью пойдет молиться Ледяным богам и ждет знака от них. Если на заре с вершины ледника упадет камень, то это будет приметой ему, знаком, что должен он бороться с Хенгой, что отомстит Хенге за пролитую им мою кровь, что станет вождем вместо Хенги. Если же камень не упадет, пусть не вызывает Хенгу, ибо в таком случае Хенга убьет его. А затем, убивши Ви, Хенга убьет Фо, брата моего, а тебя, мать мою, возьмет себе в жены».

— По-моему, Ви, нужно послушаться голоса умершей дочери, пойти к Ледяным богам и помолиться им и ждать от них знака.

Ви с сомнением поглядел на нее. Он не очень доверял ее рассказам, не верил в сны и был убежден, что она придумала это, чтобы уговорить его.

Это он ей и высказал:

— Подобный сон — гнилая трость, на которую нельзя опираться. Я знаю, ты давно уже хочешь, чтобы я сразился с Хенгой, хотя он грозный и страшный воитель. Но если я сражусь с ним и он убьет меня, что станется с тобой и с Фо?

— С нами сбудется то, что суждено нам, и ничего больше. А так племя начнет твердить, что Ви боится отомстить за кровь убитой дочери ее убийце Хенге.

— Не знаю, будут ли говорить, но знаю, что если это и скажут — скажут ложь. Я беспокоюсь не за себя, но за тебя и за Фо.

— В таком случае ступай к Ледяным богам и жди от них знака.

— Я пойду, Аака, но не вини меня потом, если приключится беда.

— Беда не приключится, — ответила Аака и улыбнулась в первый раз после смерти Фои.

Она была уверена, что Ви, несомненно, одолеет Хенгу в единоборстве. Нужно было только заставить его вызвать Хенгу, а тогда он уже отомстит за убитую дочь и сам станет вождем племени. И потому еще улыбалась она, что была твердо уверена (хотя причины этого не называла) в том, что с вершины ледника на заре, когда солнечные лучи упадут на лед, несомненно, свалится камень.

Итак, на следующую ночь Ви-Охотник ушел из селения, обогнул подножье высившегося на востоке холма и пошел по ущелью между гор, покуда не дошел до основания большого ледника.

Волки, кишевшие в окрестностях, по-зимнему голодные — весна в том году наступала поздно — зачуяли его и окружили. Но он, охотник не боялся их; печаль ожесточила его сердце. С воплем ринулся он на самого большого волка, вожака стаи, и вонзил кремневое копье в его горло. А когда волк завертелся на копье, щелкая окровавленными челюстями, Ви ударом каменного топора вышиб ему мозги, бормоча:

— Так умрешь, Хенга! Так умрешь, Хенга!

Волки поняли, что с этим противником им не справиться и разбежались все, кроме вожака, который остался лежать мертвый. Ви потащил труп на вершину скалы, на место, где стая не могла достать его, и оставил там, чтобы освежевать поутру.

Покончив с волком, он продолжал свой путь вверх, по холодной долине, куда звери не заходили, так как здесь не было никакой добычи. Он поднимался, покуда не достиг ледника. Мощная стена сползающего льда тускло светила в лунном свете и заполняла расщелину от края до края; лед был шириной не менее чем в четыреста шагов. Ви, когда был здесь в последний раз, вбил кол между двумя скалами и другой кол — пятью шагами ниже, так как хотел проверить, движется ли ледник.

Ледник двигался. Первый кол был скрыт под массой льда, и жесткий ползучий язык ледника уже подбирался ко второму.

Боги проснулись, они шли к морю.

Ви вздрогнул. Но вздрогнул он не от холода, к которому привык, а от страха, ибо боялся этого места. Здесь было обиталище богов, скрывавшихся в леднике, богов, в которых он верил, богов, вечно гневных.

И тут он вспомнил, что не принес с собой жертвы, дабы умилостивить их. Он вернулся туда, где лежал убитый волк, и с трудом, пользуясь острым кремниевым копьем и каменным топором, отделил голову волка от туловища. Он вернулся, положил волчью голову на камень у подножья ледника и пробормотал:

— Она кровоточит, а боги любят кровь. Клянусь, что, если я убью Хенгу, я принесу богам его труп, который понравится им больше, чем волчья голова.

Затем он стал на колени и начал молиться. Молился он долго и закончил молитву так:

— Укажите же мне, о боги, что делать. Должен ли я вызвать Хенгу так, как ведется издавна, и сойтись с ним в единоборстве перед лицом всего народа? Если же мне не делать этого, то как смогу я остаться здесь? Значит, тогда я должен бежать отсюда с женой моей Аакой и с сыном Фо и, может быть, с моим приемышем карликом Пагом, мудрым человеком-волком, бежать отсюда и искать себе иное жилище за лесами, если нам удастся пробиться сквозь них. Примите мое приношение, о боги, и дайте мне ответ. Если я должен биться с Хенгой, бросьте камень с вершины ледника, а если мне нужно бежать, дабы спасать жизнь Ааки и Фо, не бросайте камня. Я жду здесь и буду ждать, покуда солнце не поднимется и не наступит ясный и полный день, и тогда, если камень упадет, я вернусь и вызову Хенгу на единоборство. А если он не упадет, я откажусь от мысли вызывать его и в ночи скроюсь отсюда с Аакой и с Фо, и с Пагом, если он последует за мной, и тогда у вас будет четырьмя почитателями меньше, о боги!

Последнее соображение пришло ему в голову внезапно, вспышкой вдохновения. Это соображение очень понравилось ему, и Ви решил, что оно должно убедительнейшим образом подействовать на богов, так как почитателей у них было немного, и потому боги должны были быть не склонны лишаться их.

Ви окончил молитву — это занятие утомило его более, чем целый день охоты и рыболовства, — и, продолжая стоять на коленях, глядел на громоздящийся перед ним ледник. Он не имел ни малейшего представления о законах природы, но знал, что если пустить тяжелое тело вниз по скату, то оно понесется все быстрее и быстрее и дойдет до подножья с быстротой, уже совершенно неописуемой. Он помнил, как однажды убил медведя тем, что скатил на него камень.

Вспомнив это, он стал думать о том, что случится, если эта огромная масса льда двинется по-настоящему, а не с обычной быстротой всего на несколько ладоней за год. Впрочем, и тут ему помогла память. Как-то в лесу увидал он ледяное дитя, рождение глетчера: увидал, как глыба величиной с целую гору внезапно обрушилась вниз по одной из западных долин в море, взметнув пену и брызги до самых небес. Глыба эта не причинила вреда никому, кроме, может быть, тюленей и котиков, игравших в бухте. Но если бы двинулась не глыба, если бы двинулся огромный центральный ледник и вместе с ним все маленькие западные ледники, — что бы случилось с племенем на побережье? Всех бы перебило, всех до единого, и ни одного человека не осталось бы во всем мире.

Он, понятно, не называл этого «мира», потому что о мире, о вселенной он ничего не знал. Землю называл он словом, которое обозначало «место», и в это понятие входили те несколько миль побережья, лесов и гор, по которым он блуждал и которые были ему знакомы. С большой высоты не раз видел он другие побережья и леса, горы за каменистой пустынной равниной, но все эти края казались ему не настоящими, казались сонным видением. По крайней мере, там не жили ни мужчины, ни женщины, не то племя слыхало бы голоса тех людей или увидало бы дым от их костров, костров, у которых соплеменники Ви грелись и готовили пищу.

Правда, ходили рассказы о том, что существуют еще люди на свете, и даже хитрый карлик Паг полагал, что это так. Но Ви — человек дела — не обращал внимания на подобные россказни. В этой долине вместе с ним жили единственные люди на земле, и, если их раздавит ледник, то вообще все будет кончено.