Мало осталось воинов в краале Дугузы, почти все ушли в поход, остались только женщины и старики. Да Динган и Умгланган, братья царя, которых Чака не отпустил, боясь заговора с войсками против него. Он всегда смотрел на них гневно, и они дрожали за свою жизнь, хотя не смели показать страха, чтобы опасения их не оправдались. Я угадал их мысли и, подобно змее, обвился вокруг их тайны, и мы говорили между собой туманными намеками. Но об этом ты узнаешь потом, отец мой, я сперва должен рассказать о приходе Мезилы после того, как Умелопогас-убийца выгнал его из крааля племени Секиры.

На следующий день после отбытия нашего отрада Мезило явился в крааль Дугузы, прося разрешения говорить с царем. Чака сидел перед своей хижиной, а с ним Динган и Умгланган. Я также присутствовал, а с нами некоторые из индунов, советников царя. В это утро Чака чувствовал себя уставшим — ночью спал плохо, как, впрочем, спал он всегда теперь. Поэтому, когда ему доложили, что какой-то бродяга по имени Мезило хочет говорить с ним, он не приказал убить его, но велел привести.

Вскоре раздались возгласы приветствия, и я увидел толстого человека, утомленного дорогой, ползущего по пыли к нам и выкрикивавшего все имена и титулы царя. Чака приказал ему замолчать и говорить только о своем деле.

Тогда человек этот приподнялся и передал нам этот рассказ, который ты уже слышал, отец мой, о том, как явился к народу Секиры молодой, высокий и сильный человек и, победив Джиказу, вождя Секиры, стал начальником всего народа, о том, как он отнял у Мезилы весь его скот, а его самого выгнал. До этого времени Чака ничего не знал о народе Секиры, страна была обширна в те дни, отец мой, и в ней жило далеко от нас много маленьких племен, о которых царь никогда даже не слыхал. Он стал расспрашивать Мезилу о них, о количестве воинов, скота, спросил имя правящего ими молодого человека, а особенно о дани, которую они платят царю.

Мезило отвечал, что число их воинов составит, быть может, половину одного полка, что скота у них много, что они богаты, что дани они не платят. И что имя молодого человека — Булалио-убийца, по крайней мере, он известен под этим именем, а другого Мезило не слыхал. Тогда царь разгневался.

— Встань, Мезило, — сказал он, — беги обратно к своему народу, скажи на ухо ему и тому, кого зовут Убийцей: «Есть на свете другой убийца, который живет в краале Дугуза. Вот его приказ вам, народ Секиры, и тебе, владелец секиры. Поднимись со всем народом, со всем скотом своего народа, явись перед живущим в краале Дугуза и передай в его руки великую секиру, Виновницу Стонов». Немедля исполни это приказание, чтобы не очутиться тебе сидящим на земле последний раз [19].

Мезило выслушал и отвечал, что исполнит приказание, хотя дорога предстоит дальняя, и он боится явиться перед тем, кого зовут Убийцей, и который живет в тени Горы Привидений.

— Ступай, — повторил царь, — и вернись ко мне с ответом от начальника Секиры на тридцатый день! Если не вернешься, я пошлю искать тебя и вождя Секиры!

Мезило быстро удалился, чтобы исполнить приказание царя, Чака же более не говорил об этом событии. Но я невольно задавал себе вопрос, кто этот молодой человек, владеющий секирой, мне казалось, что он поступил с Джиказой и с сыновьями Джиказы так, как поступил бы Умелопогас, если бы дожил до этого возраста.

В тот же день до меня дошла весть, что моя жена Макрофа и дочь Нада, жившие в племени свациев, умерли. Рассказывали, что люди племени галакациев напали на их крааль и зарубили всех. Выслушав это известие, я не пролил даже слезы, отец мой, потому, что и так был погружен в печаль.

Прошло двадцать восемь дней, отец мой, а на двадцать девятый Чаке приснился сон. Утром он приказал позвать женщин из крааля, сотню или более, некоторых из тех, которых он называл «сестрами», девушек, еще не выданных замуж, но всех без исключения молодых и прекрасных. Какой сон приснился Чаке, я не знал, в те дни ему постоянно снились сны, которые вели к одному — к смерти людей. Мрачный сидел он перед своей хижиной, и я находился тут же. Налево от него стояли призванные женщины и девушки, и колени их ослабели от страха. По одной подводили их к царю, и они стояли перед ним с опущенными головами. Он просил их не печалиться, говорил с ними ласково и в конце разговора задавал вопрос: «Есть ли, сестра, в твоей хижине кошка?» Некоторые из них отвечали, что у них есть кошка, другие, что нет, а некоторые стояли неподвижно и не отвечали вовсе, онемев от страха. Но что бы они ни отвечали, конец был один: царь кротко вздыхал и говорил: «Прощай, сестра моя, очень жаль, что у тебя есть кошка!», или «Очень жаль, что у тебя нет кошки!», или «Печально, что ты не можешь сказать мне, есть ли у тебя кошка, или нет!»

Несчастную хватали палачи, вытаскивали из крааля, и конец ее наступал быстро. Так прошла большая часть дня, шестьдесят две женщины и девушки были убиты. Наконец, привели девушку, которую ее змея одарила присутствием духа. Когда Чака спросил, есть ли у нее в хижине кошка, она отвечала, что не знает, но на ней висит полкошки. И она указала на шкуру этого животного, привязанную вокруг ее стана.

Тогда царь рассмеялся, захлопал в ладоши и сказал, что наконец получил ответ на свой сон. В этот день он более не убивал, да и после также, за исключением одного вечера.

Сердце мое давно окаменело, покоя я не знал. И все чаще восклицал мысленно: «Доколе?» Как-то вечером я вышел из крааля Дугузы, пошел к большому ущелью в горах и сел там на скале. С высоты я видел огромные пространства, тянущиеся на север и на юг, влево и вправо от меня. Воздух был необыкновенно тих. Необычайная дневная жара собирала грозу. Солнца закатывалось красное, словно вся кровь, пролитая Чакой, наводнила страну, которой он правил. Потом поднялись огромные тучи и остановились перед солнцем, и оно окружило их сиянием, а внутри их молнии трепетали, как огненная кровь. Тень от их крыльев пала на гору и равнину. Под крыльями этими царило молчание. Медленно зашло солнце, и тучи собрались в толпу, как отряд воинов по приказу начальника, мерцание же молний казалось блеском копий. Я смотрел на эту картину, и страх проник в мое сердце. Молнии больше не резали тучи, тишина окутала мир, ни один лист не шевелился, ни одна птица не пела, словно мир вымер, — я один жил в мертвом мире. Мне казалось, что я слышу эту глубокую тишину. Внезапно, отец мой, блестящая звезда упала с небес и коснулась вершины туч, при ее прикосновении разыгралась гроза. Серый воздух дрогнул, стон пронесся среди скал и замер в отдалении, потом ледяное дыхание вырвалось из уст грозы и устремилось к земле. Оно захватило падающую звезду и погнало ее ко мне. Сначала она превратилась в летящий огненный шар, потом приняла облик, смутно напоминающий женский. Я узнал ее, отец мой, даже когда она еще была далеко, я узнал ее — Инкозозану, явившуюся, как она обещала, на крыльях бури. Все приближалась она, несомая вихрем, и страшно было взглянуть на нее, ее одеждой была молния, молнии же сверкали из ее огромных глаз, молнии тянулись из ее распущенных волос, а в руке она держала огненное копье и потрясала им. Вот она приблизилась ко входу в ущелье, перед нею царила тишина, за нею бились крылья бури, гремел гром, дождь свистел, как змея, она промчалась мимо меня и взглянула на меня своими страшными глазами. Вот она удаляется, она исчезла! Ни слова не сказала она, только потрясала своим огненным копьем. Но мне показалось, что буря заговорила, что скалы громко вскрикнули, что дождь прошумел мне в уши слова:

— Убей его, Мопо!

Я слышал эти слова: сердцем или ушами — а не все ли равно? Я оглянулся: сквозь вихри бури и пелену дождя я мог еще раз разглядеть ее, несущуюся высоко в воздухе. Вот крааль Дугуза под ней, огненное копье упало из ее руки на крааль, и оттуда навстречу полыхнул огонь.

Еще некоторое время я просидел в ущелье, потом встал и, борясь с разбушевавшейся грозой, направился к краалю Дугузы. Подходя, я услыхал крики ужаса среди рева ветра и свиста дождя. Я спросил о причине тревоги, мне отвечали, что с неба упал огонь на хижину царя, когда он спал, вся крыша сгорела, но дождь потушил огонь.