— А ты говорил с ее отцом?

— Да, я говорил с ним, но в неудачную минуту, когда он только что убил скот, чтобы поставить Панде щиты. Он ответил мне очень грубо. Он сказал: «Ты видишь этих мертвых животных, которых я должен был убить для короля, чтобы не впасть в немилость? Приведи мне в пять раз больше, и тогда мы поговорим о твоей женитьбе на моей дочери». Я ответил, что постараюсь сделать, что могу, после чего он смягчился, так как у Умбези вообще доброе сердце.

«Сын мой, — сказал он, — ты мне нравишься, а с тех пор, как ты спас моего друга Макумазана, ты мне нравишься еще больше. Но ты знаешь мои обстоятельства. Я беден, а Мамина — большая ценность. Немногие отцы вырастили такую девушку. Так вот, я должен извлечь из нее наибольшую выгоду. Я хочу такого зятя, на которого я могу опереться в старости, к кому я всегда могу обратиться в минуту нужды. Теперь я тебе все высказал. Вернись со скотом, и я выслушаю тебя, но знай, что я не связан ни с тобой, ни с кем-либо другим. Я возьму то, что пошлет мне судьба. Еще одно слово: не задерживайся слишком долго в этом краале, чтобы не говорили, что ты жених Мамины. Ступай, соверши дело, достойное мужчины, и возвращайся с добычей или совсем не возвращайся.»

— Что же, Садуко, это копье не без острия! — ответил я, — Как же ты решил поступить?

— Я решил, — сказал он, поднимаясь, — уйти отсюда и собрать тех, кто дружески расположен ко мне, потому что я сын своего отца и предводитель амангванов, вернее, тех, кто остался жив, хотя у меня нет ни крааля, ни скота. К тому времени, как на небе появится новая луна, я надеюсь вернуться сюда и найти тебя снова сильным и здоровым, и тогда мы отправимся, как я уже говорил тебе, в поход против Бангу с разрешения короля, который сказал, что я могу, если мне удастся забрать скот, оставить его себе за свои труды.

— Не знаю, Садуко. Я тебе никогда не обещал, что пойду войной против Бангу — с разрешения или без разрешения короля.

— Нет, ты мне никогда не обещал, но Зикали, мудрый карлик, сказал, что ты примешь участие, а разве Зикали лжет? Прощай, Макумазан. Я выступаю с рассветом и поручаю Мамину твоим заботам.

— Ты хочешь сказать, что поручаешь меня заботам Мамины, — начал я, но он уже выполз из хижины.

Нужно сказать, что Мамина очень заботилась обо мне. Не обращая внимания на злобу и ругань Старой Коровы, она сумела выпроводить ее, зная, что я ее ненавижу. Она сама делала мне перевязки и варила мне пищу, из-за чего несколько раз поссорилась со Скаулем, который не любил ее, так как она не дарила ему своих очаровательных улыбок. Когда я окреп, она очень много сидела со мною и разговаривала, потому что по общему согласию красавица Мамина была освобождена не только от полевых, но даже и от домашних работ, выпадающих на долю кафрских женщин. Ее предназначение — быть украшением крааля ее отца и, если можно так выразиться, его рекламой.

Мы обсуждали разные вопросы, начиная с религии вплоть до европейской политики: ее жажда знания казалась ненасытной. Но больше всего ее интересовало положение дел в стране зулусов, которое мне было хорошо известно как человеку, принимающему участие в ее истории и пользовавшемуся доверием в королевском доме, а также как белому, понимавшему планы буров и губернатора Наталя.

— Если старый король Панда умрет, — спрашивала она меня, — который из его сыновей будет его преемником — Умбелази или Сетсвайо? А если он не умрет, кого из них назначит своим наследником?

Я ответил, что я не пророк, и ей лучше спросить об этом Зикали-мудреца.

— Это очень хорошая мысль, — сказала она, — но мне не с кем пойти к нему, отец не позволит мне ходить с Садуко. — Затем она захлопала в ладоши и прибавила: — О Макумазан, сведи меня к нему! Мой отец доверяет тебе.

— Да, я полагаю, — ответил я, — но вопрос в том, могу ли я себе доверять?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она. — Ах, я понимаю! Стало быть, я значу для тебя больше, чем черный камушек, годный только для игры?

Я думаю, эта моя неудачная шутка впервые заставила Мамину призадуматься. Во всяком случае, после этого ее отношение ко мне изменилось. Она стала очень почтительной, прислушивалась к моим словам, как будто они были невесть какой мудростью, и часто я ловил на себе ее взгляд, полный восхищения. Она стала делиться со мной своими заботами и своими надеждами. Она спрашивала меня относительно Садуко. На этот счет я ответил ей, что если она любит его и ее отец разрешит, то лучше ей выходить за него замуж.

— Он мне нравится, Макумазан, хотя иногда надоедает, но любовь… О, скажи мне, что такое любовь, Макумазан?

— Я думаю, — ответил я, — что в этом вопросе ты более сведуща и могла бы и меня научить.

— О Макумазан, — ответила она почти шепотом, опустив голову, — разве ты когда-нибудь дал мне возможность?!

— Что ты этим хочешь сказать, Мамина? — спросил я, начиная нервничать. — Как мог я… — и остановился.

— Не знаю, что хочу сказать я, Макумазан, — воскликнула она, — но хорошо знаю, что хочешь сказать ты, — что ты белый, как снег, а я черная, как сажа. А снег и сажу нельзя смешать вместе.

— Нет, — серьезно ответил я, — и снег, и сажа в отдельности красивы, но при смешивании дают грязный цвет. Я не хочу сказать, что ты похожа на сажу, — прибавил я поспешно, боясь ее обидеть. — У тебя цвет кожи, как твое запястье, — и я дотронулся до бронзового браслета на ее руке, — очень красивый цвет, Мамина, как и все в тебе красиво.

— Красиво, — сказала она, тихонько заплакав, что вывело меня из равновесия, так как я не переношу женских слез. — Как может быть красивой зулусская девушка?! О Макумазан, природа плохо поступила со мной, дав мне цвет кожи моего народа, а ум и сердце — твоего. Если бы я была белая, то моя красота принесла бы мне пользу, потому что тогда… тогда… ты не можешь догадаться, Макумазан?

Я покачал отрицательно головой, и в следующую минуту пожалел, потому что она начала объяснять.

Опустившись на пол — мы были совершенно одни в хижине, — она положила свою красивую голову на мои колени и стала говорить тихим, нежным голосом, прерываемым иногда рыданиями.

— Тогда я скажу тебе… я скажу тебе. Да, если даже ты меня и возненавидишь потом. Ты прав, Макумазан, я могу отлично научить тебя, что такое любовь… Потому, что я люблю тебя (рыдание). Нет, не возражай, пока не выслушаешь. — Она обвила руками мои ноги и крепко держала их, так, что, не применяя силы, мне абсолютно невозможно было двинуться. — Когда я впервые увидела тебя, разбитого и без чувств, мне показалось, что снег упал на мое сердце… оно остановилось на время, и с тех пор оно не то, что раньше. Мне кажется, будто что-то растет в нем (рыдание). До этого мне нравился Садуко, но потом я невзлюбила его… и его, и Мазапо… ты знаешь, это тот толстый предводитель, который живет за горой, он очень богатый и могущественный и хочет взять меня в жены. А по мере того, как я ухаживала за тобой, мое сердце становилось все шире и шире. Теперь, ты видишь, оно лопнуло (рыдание). Нет, сиди смирно и не пытайся говорить. Ты должен выслушать меня, ведь это ты причинил мне все эти страдания. Если ты не хотел, чтобы я полюбила тебя, то почему ты не ругал и не бил меня, как поступают англичане с кафрскими девушками? — Она встала и продолжала:

— Слушай теперь. Хотя кожа моя цвета бронзы, но я красива. Я из хорошей семьи, Макумазан, я чувствую в себе огонь, который говорит мне, что я стану великой. Возьми меня в жены, Макумазан, и я клянусь тебе, что через десять лет я сделаю тебя королем зулусов. Забудь своих бледных белых женщин и сочетайся с огнем, который горит во мне, и он пожрет все, что стоит между тобой и престолом, как пламя пожирает сухую траву. Более того, я сделаю тебя счастливым. Если ты хочешь взять себе других жен, я не буду ревновать. Я ведь знаю, что твоим умом буду владеть я, остальные жены не будут для тебя ничего значить!..

— Но Мамина, — прервал я ее, — я не желаю быть королем зулусов!

— Нет, нет, ты желаешь! Всякий мужчина стремится к власти, и лучше властвовать над храбрым черным народом — над тысячами и тысячами их, — чем быть никем среди белых. Подумай. Наша страна богатая. Применив твое искусство и твои познания, можно внести улучшения в войска. Имея богатство, ты сможешь вооружить воинов ружьями, а также громовыми глотками (так называют кафры пушки). Мы станем непобедимыми, королевство Чаки будет ничто в сравнении с нашим, тысячи воинов будут ожидать твоего слова. Если ты захочешь, ты можешь даже покорить Наталь и сделать белых своими подданными. Но, может быть, благоразумнее оставить их в покое, не то другие белые придут из-за зеленой воды к ним на помощь. Лучше пробиться к северу, где, как мне рассказывали, лежат обширные богатые земли, в которых никто не будет оспаривать нашего владычества.