Она не двигается.

Я передвигаю пальцы поверх ее руки, пока полностью не накрываю ее.

Она не двигается.

Вот оно. Одно прикосновение, даже хотя такое маленькое, кажется всем. Она не двигает рукой, позволяя мне касаться ее, будто слышит меня, мои слова.

— Почему? — шепчет она.

Почему, что? Почему касаюсь ее? Почему я женат? Почему не рассказал ей раньше? Почему жизнь так несправедлива? На это все один ответ.

— Я не знаю.

Ее рука сжимается в кулак под моей рукой, ее тело начинает трястись, затем она делает дрожащий вдох. Это я с ней сделал. Поворачиваясь, я притягиваю ее в свои объятья, она ломается. Ее руки сжимают в кулак перед моей рубашки.

— Я больше не хочу тебя любить, — она плачет.

— Я знаю, — я целую ее в макушку и позволяю излить на меня свои эмоции. Они больно режут, но я приветствую боль. Это напоминание о том, что то, что происходило, было реально, наша любовь была реальна, жизнь с Вивьен была реальна.

Не уверен, когда она перестала плакать или когда мы заснули в объятьях друг друга. Я проснулся, а она рядом со мной, ее голова лежит у меня на груди. Если Бог на самом деле существует, тогда мне нужно молиться, чтобы он позволил моему сердцу нашептать все несказанные эмоции. Я не знаю, что на самом деле означает «излить душу», но для этой женщины… я бы отдал последние дыхание.

— Оли? — она едва шепчет. Я кладу щеку ей на голову.

— Гм?

— Расскажи мне о Кэролайн.

Боже, боль — обезоруживает.

— Мы встретились в колледже. Поженились сразу после окончания и переехали в Портленд. Ее семья оттуда и там она выросла.

— Почему у нее депрессия, и она хочет покончить с собой?

Ком в горле вырастает до невыносимых размеров, и я чувствую, как ускоряется пульс.

— Оли?

Я пытаюсь его проглотить.

— Наш… эм… — я пытаюсь прочистить горло и побороть эмоции, которые преследуют меня так долго, — … наш ребенок умер.

Вивьен вздыхает и смотрит на меня, прикрыв рот рукой. Я отвожу глаза к потолку и сдерживаю слезы. Не хочу сорваться… не сейчас… не перед ней.

— О боже!

Я киваю и продолжаю смотреть вверх, моргая с неимоверной скоростью, борясь с проклятыми слезами.

— Оливер, о боже! — ее руки скользят вверх и обхватывают мое лицо. Незаслуженное прикосновение почти такое же болезненное, как и слова, которые я едва могу произнести.

— Цветочек? Ты здесь? Оливер? — зовет Алекс снизу.

Я сажусь, ковыляю в ванную и закрываю за собой дверь. Облокачиваясь на дверь, провожу руками по волосам.

— Бл*дь! — я ненавижу это. Такие воспоминания не исчезают, но мне хотелось бы. Иногда я думаю, что нуждаюсь в лоботомии. Я бы с радостью отказался от хороших воспоминаний, чтобы избавиться от плохи. Я брызгаю холодной водой в лицо и возвращаюсь в спальню.

— Эй, — Алекс приветствует меня с настороженностью, написанной на ее лице, затем смотрит на Вивьен, сидящую на моей кровати. — Что происходит?

Вивьен смотрит на меня с грустной улыбкой, затем на Алекс:

— Я просто пришла забрать свои вещи. Не знала, что он здесь. Мои сумки внизу.

Алекс кивает.

— Тебе не следовало ходить так далеко.

Вивьен морщит нос.

— Знаю. Это было глупо. Нужно было дождаться тебя.

— Да, нужно было. Я отнесу твои сумки домой, а затем вернусь и помогу тебе перейти улицу.

— Я отнесу ее.

— Твои ноги… — протестует Вивьен.

— С ними все хорошо, — я поднимаю ее с кровати.

— Тогда ладно… — Алекс пожимает плечами и направляется к лестнице. — Я возьму сумки.

Я ощущаю ее пристальный взгляд на себе всю дорогу к их дому, но не встречаюсь с ним.

— Наверх или внизу?

— Оставь ее внизу, — говорит Алекс до того, как у Вивьен появляется шанс ответить.

Я опускаю ее на диван, но она не отпускает мою шею, пока я не смотрю на нее.

— Оли…

— Помнишь тот взгляд с жалостью? — шепчу я, дотягиваясь, чтобы убрать ее руки с моей шеи.

Она кивает.

— Я тоже не хочу его.

Она снова кивает.

— Я буду рядом, если тебе что-то нужно. Я не работаю до конца недели.

— Ей не понадобится, — Алекс стоит у двери, держа ее открытой, не сомневаюсь, что ждет, когда сможет захлопнуть ее за мной, как только я сделаю шаг на улицу.

Хлоп!

Как я и думал.

***

Сегодня Вивьен выглядела несчастной, ползая на четвереньках. Я поступил по-свински, потому что не помог ей раньше, но в то время я задавался вопросом, что более болезненно для нее — видеть меня или справляться с физической болью. Думаю, и то и другое.

Я представлял, как она курит «травку» или принимает болеутоляющие таблетки, чтобы подавить горе. Джек[54] — мой лучший друг, когда нужно заглушить боль. Он был им на протяжении трех последних лет. Вивьен заменяла его некоторое время, но она больше недосягаема. Я знаю, что она находится сразу через дорогу, но когда наступает одиночество, она с таким же успехом может находиться на другой планете.

Звонит мой телефон, я должен уже спать, так как время близится к полуночи, но я не сплю. Я все еще на террасе, уплываю в море горя и Джека. Выходит, что я не единственный, кто не может уснуть.

Вивьен: Не могу уснуть. Думаю о том, что произошло раньше, это не жалость… просто мысли.

Я: Тоже не могу уснуть. Не знаю, что еще сказать.

Вивьен: Прости, что разнесла твой дом.

Я: Это жалость. Так как ты не просила прощения до того, как мы поговорили.

Вивьен: Ты прав. Я все еще расстроена и получаю какое-то садистское удовольствие от того, что у тебя лицо в шрамах, и ты хромаешь.

Я: Так-то лучше.

Вивьен: Теперь я не знаю, что сказать, поэтому… спокойной ночи.

Я: Спокойной ночи, моя любовь.

Я удаляю и перепечатываю последнюю часть.

Я: Спокойной ночи, Вивьен.

Сегодня днем был не тот момент, когда прощают и забывают. Я не тупой. Мое признание дало мне отсрочку, но у меня болезненное предчувствие, что худшее еще впереди. Как только размеры произошедшего с нами на прошлой будут осознаны, она поймет насколько испорчена моя жизнь на самом деле… насколько в действительности испорчен я. И она уйдет из моей жизни навсегда.

***

Вивьен

Мне почти двадцать два года, и я имею в виду, что мне только двадцать два. И у меня уже такая ситуация в отношениях, которая кажется взята из кинодрамы или из художественной книги. Серьезно! Я только что выяснила, что мужчина, с которым я представляла свою долгую жизнь, женат и у него был ребенок, который умер. Это дерьмовый эмоциональный багаж для кого угодно, не говоря уже о двадцатидвухлетней девушке, которая до недавнего времени была девственницей и никогда не была в колледже или не летала на самолете.

Мне нужно знать больше, но я не знаю почему. Нездоровое любопытство? Возможно. Изменит ли это все? Сомнительно. Не знаю, как это могло бы все изменить.

— Что происходило между вами, когда я пришла вчера? — Алекс протягивает мне чашку кофе.

— Он рассказал мне кое-что, — я делаю глоток.

— И…

— И не уверена, должна ли рассказывать тебе об этом.

— Ты не серьезно. Парень только что разбил тебе сердце. Он врал тебе… унизил тебя, но ты чувствуешь себя обязанной хранить какие-то его секреты?

Она права. Каким бы трагическим не было его прошлое, он мог бы… должен был рассказать мне до того, как наши отношения стали такими серьезными. Но я понимаю, что нужно ощущать серьезную связь, чтобы открыться кому-то о чем-то настолько личном, таком душераздирающем, таком меняющем жизнь. Я пережила это. Я понимаю.

Я сжимаю губы и киваю.