Сигурд конунг отвечает довольно сухо:
– Говори сколько хочешь, но оставь меня в покое.
Тогда Эйстейн конунг сказал:
– За пивом часто бывало в обычае, что люди выбирали себе кого либо для сравнения с ним. Пусть и тут будет так.
Сигурд конунг промолчал.
– Я вижу, – говорит Эйстейн, – что начинать потеху придется мне. Я выбираю, брат, тебя для сравнения со мной. Я делаю это потому, что у нас с тобой одинаковое звание и одинаковые владения, и как по происхождению, так и по воспитанию между нами нет различия.
Сигурд конунг отвечает:
– А помнишь ли ты, что я мог переломить тебе хребет, если бы захотел, хотя ты был на год старше меня?
Эйстейн конунг отвечает:
– Я помню хорошо, что ты не мог играть ни в какую игру, которая требовала ловкости.
Тогда Сигурд конунг сказал:
– А помнишь, как мы с тобой плавали? Я мог потопить тебя, если бы хотел.
Эйстейн конунг говорит:
– Я мог проплыть не меньше тебя и не хуже тебя нырял. А по льду я катался так, что не знал никого, кто бы мог меня обогнать. А ты был на льду, как корова.
Сигурд конунг говорит:
– Стрелять из лука – более благородное и более полезное искусство. А ты, наверно, не натянешь моего лука, даже если ляжешь и упрешься в него ногами.
Эйстейн конунг отвечает:
– Я не могу натянуть лук с такой силой, как ты, но меньше различаемся мы в меткости, и я гораздо проворнее тебя на лыжах, а это раньше считалось тоже хорошим искусством.
Сигурд конунг говорит:
– Для правителя страны, для того, кто должен повелевать другими, важно, чтобы он выделялся, был сильнее, владел оружием лучше, чем другие, и чтобы его легко можно было увидеть и узнать, когда собралось много людей.
Эйстейн конунг говорит:
– Красота тоже преимущество в муже. Его тогда легко узнать в толпе. Красота лучшее украшение правителя. Я и законы знаю гораздо лучше, чем ты, и если нам приходится держать речь, то я гораздо красноречивее.
Сигурд конунг отвечает:
– Возможно, что ты искуснее меня в крючкотворстве. Ведь я был занят другими делами. И я не отрицаю, что ты речист. Но многие говорят, что ты не очень-то держишь свое слово и что твоим обещаниям нельзя верить. Ты всегда поддакиваешь тем, кто рядом с тобой, а правителям это не подобает.
Эйстейн конунг отвечает:
– Я просто хочу, чтобы всякое дело, с которым ко мне приходят люди, было решено к общему удовольствию. Когда ко мне приходит человек, у которого тяжба с другим человеком, я стараюсь посредничать между ними так, чтобы оба были довольны. Часто бывает, что я обещаю то, о чем меня просят, так как хочу, чтобы все уходили от меня радостными. Я бы мог делать, как ты, если бы захотел: всем обещать только плохое. Понятно, что тебя никто не упрекает в том, что ты не выполняешь обещанного.
Сигурд конунг отвечает:
– Все говорят, что мой поход в заморские страны делает мне честь как правителю. А ты во время этого похода сидел дома, как дочь своего отца.
Эйстейн конунг говорит:
– Ну вот, ты теперь тронул самое больное место. Я бы не начинал этой перебранки, если бы не умел тебе ответить. Больше похоже на то, что я снарядил тебя в поход, как свою сестру.
Сигурд конунг говорит:
– Ты, наверно, слышал, как много битв было у меня в Серкланде, тебе, наверно, о них рассказывали. Во всех них я одержал победу и захватил много сокровищ, таких, которые никогда раньше не попадали сюда в эту страну. Мне оказывали самые высокие почести, когда я встречался с самыми знаменитыми правителями, а ты, я слышал, все домоседничал.
Эйстейн конунг отвечает:
– Слышал я, что у тебя были какие-то битвы в заморских странах, но стране нашей было полезнее то, что сделал я за это время. Я построил пять церквей, а также пристань у Агданеса, где раньше нельзя было пристать к берегу, хотя всем, кто плыл на север или на юг вдоль побережья, приходилось там останавливаться. Я построил башню у Синхольмссунда и палаты в Бьёргюне, пока ты черту на забаву ухлопывал черных людей в Серкланде. Нашей державе было мало пользы от этого.
Сигурд конунг говорит:
– Я дошел в моем походе до Иордана и переплыл эту реку. А на том берегу есть куст, и я завязал на нем узел и наложил на него такое заклятье: если ты не развяжешь этот узел, то тебя постигнет беда.
Эйстейн конунг отвечает:
– Не стану я развязывать узла, который ты мне завязал. Но я мог завязать тебе узел, который бы тебе было гораздо труднее развязать, когда ты, возвращаясь из похода, приплыл на одном корабле прямо в мое войско.
После этого они оба замолчали, и оба были в большом гневе. Между братьями бывали и другие несогласия, и видно было, что каждый из них хотел выдвинуться вперед и превзойти другого. Но мир между ними сохранялся до самой их смерти.
XXII
Сигурд конунг был однажды в Упплёнде на каком-то пиру, и ему приготовили баню. Когда он мылся и над ним был разбит шатер, ему показалось, что в воде рядом с ним плавает рыба, и он так захохотал, что с ним сделался припадок, и потом у него очень часто бывали такие припадки.
Рагнхильд, дочь конунга Магнуса Голоногого, братья выдали за Харальда Копье. Он был сыном Эйрика Доброго конунга датчан. Их сыновьями были Магнус, Олав, Кнут и Харальд.
XXIII
Эйстейн конунг велел построить большой корабль в Нидаросе. По размеру и постройке он походил на Змея Великого, корабль, который Олав сын Трюггви когда-то велел построить. На новом корабле тоже спереди была голова дракона, а сзади – его хвост, и то и другое позолоченное. Борты у корабля были высокие, но нос и корма считались недостаточно высокими. Эйстейн конунг велел также построить в Нидаросе корабельные сараи, такие большие, что они казались чудом. Они были из лучшего леса и отлично сплочены.
Эйстейн конунг был на пиру в Хусстадире в Стиме. Там он внезапно заболел и от этой болезни умер. Он скончался в четвертую календу сентября,[509] и его тело отвезли в Каупанг. Там он похоронен в Церкви Христа. Говорят, что с тех пор как скончался Магнус конунг, сын конунга Олава Святого, над гробом ни одного человека в Норвегии не стояло столько опечаленного народу, как над гробом Эйстейна конунга. Эйстейн был конунгом Норвегии двадцать лет. После смерти Эйстейна конунга Сигурд конунг правил страной один до самой смерти.