Генерал оглядел строй и крикнул:
— Все, кто служил в гражданскую войну и после гражданской войны в кавалерийских частях командирами полков, помощниками командиров полков, адъютантами, командирами эскадронов, — двадцать шагов вперед! Шагом марш!
Вышло довольно много народу и стали строиться в одну шеренгу.
Примерно за два часа был сделан расчет командного состава, а к вечеру рассортирован весь личный состав.
К вечеру второго дня Первая кавалерийская дивизия была организационно связана и получено оружие и войсковое имущество. Петров, докладывая об этом командующему Приморской группой войск генералу Чибисову, попросил разрешение с неделю «погонять» дивизию в поле. Генерал дал «добро».
После недели, проведенной в поле, дивизия была брошена в дело. Конечно, в ее первых боевых действиях обнаружились сбоя, ошибки и неудачи. Были и потери из-за неопытности, что поделать! Война есть война, в ходе боев бывают потери, в которых ни полководцы, ни солдаты не повинны.
Первая кавалерийская дивизия уступала штатным. И это в какой-то мере закономерно; ведь возникла-то она неожиданно: в начале войны Семен Михайлович Буденный кликнул клич всем старым кавалеристам — буденновцам, котовцам и чапаевцам — собраться под боевые знамена и встать на защиту Родины от фашизма, и они поскакали — кто в Одессу, кто в Полтаву, а кто и в Днепропетровск. Эти три города были назначены местами сборов. Кое-кто прибыл в шлемах — буденовках с крупными красными матерчатыми звездами, а иные даже с клинками.
За короткий срок генерал Петров успел полюбить людей Первой кавалерийской дивизии, сохранивших от времен гражданской войны безумную отвагу и постоянную боевую готовность, но пришлось расставаться — его назначили командиром 25-й Чапаевской дивизии, занимавшей один из важнейших участков обороны под Одессой. 25-я Чапаевская стала под его командованием грозой для немецко-румынских войск. И с этой дивизией он расставался неохотно, хотя и шел на повышение — его назначили командующим Приморской армией, с которой он заканчивал оборону Одессы, а затем встал под стены Севастополя.
…В переполненной людьми подводной лодке время тянется мучительно медленно. Генерал не без зависти смотрит на своих заместителей, советников и помощников, так славно и с аппетитом похрапывающих, его же томят и жара, и воспоминания, — когда полководец не ведет за собой полки, он вспоминает о былых походах. А во время обороны Одессы и Севастополя генерал отлично спал в любой обстановке. Причем спал понемногу, так называемым освежающим сном. Ляжет на топчан, накроется шинелью и тут же заснет. Через час-полтора вскакивает как огурчик и работает по шесть-восемь часов кряду.
Это было и тогда, когда командовал дивизией и даже когда был командармом.
Военный совет не раз укорял его за то, что слишком рискует частыми появлениями на переднем крае. А он не мог без этого, побудет на переднем крае — и все равно что живой воды напьется.
Больше всего его журили за случай, который вызвал восторг бойцов: на участке одного из полков, давно не выходившего из боев и вследствие этого сильно измотанного, создалась угрожающая обстановка — генерал взял пикап, приказал установить на нем два станковых пулемета, вскочил на подножку и, держась за дверцу кабины, помчался вдоль переднего края со строчащими пулеметами…
Воспоминания… Воспоминания… Он не ищет в них успокоения, но и не может остановить, оборвать их длинную нить. 17 октября 1941 года, после двух с лишним месяцев ожесточенных боев под Одессой, он во главе Приморской армии прибыл в Севастополь. Люди нуждались в отдыхе, а армия — в пополнении, снабжении оружием и необходимым войсковым имуществом. Однако в тот же день был получен приказ срочно грузиться в эшелоны и следовать на север Крымского полуострова, к Перекопу, где наши войска, оборонявшие Крым, не в силах были дальше сдерживать мощный, подобный лавине, напор 11-й немецкой армии. Она уже заняла Перекоп, и бои с новым ожесточением велись у Ишуни. Перевес в силах был на стороне противника — положение наших войск ухудшалось с каждым часом.
Эшелоны останавливались на крохотных степных станциях севернее Симферополя Кругом ни посадки, ни бугорка, ни овражка — ровная голая степь.
Разгружались с невиданной быстротой и, не дожидаясь прибытия артиллерии, скорым маршем двигались в сторону Ишуни.
21 октября первой из приморцев пошла в наступление 2-я кавалерийская дивизия, ее вел полковник П. Г. Новиков. Через день еще одна славная дивизия, бойцы которой лихо дрались под Одессой, — 95-я стрелковая, вошла в соприкосновение с врагом, а 25 октября вся Приморская армия сражалась за Крым.
Натиск приморцев, бросившихся на врага в поддержку частей 51-й армии генерала П. И. Батова, заставил противника перейти к обороне. К сожалению, этот перелом оказался непрочным и недолгим: 26 октября командующий 11-й армией фон Манштейн обрушил на передний край наших войск мощные удары артиллерии и авиации и вслед за тем бросил вперед танки, по следам которых двинулись семь дивизий 54-го армейского корпуса.
Завязались кровопролитные бои, которые длились три дня, и фронт был прорван — немцы ворвались в Крым и двумя потоками устремились вперед: один — в сторону Керчи, другой — к Севастополю.
После прорыва фронта наши части отходили в глубь полуострова: 51-я армия генерала Батова — в сторону Керчи, а части Приморской армии — в сторону Качи и Бахчисарая. Как ни старались наши войска удерживаться на промежуточных рубежах, не могли — не за что было уцепиться, степь плоска, тут не то что солдату, а и муравью негде укрыться.
Военный совет войск Крыма дал указание вести сдерживающие бои, чтобы прикрыть отходящие на более выгодные позиции войска. А где они, эти «более выгодные» позиции?!
Всю ночь направленны носились по степям Крыма, устанавливая связь с частями.
Генерал Петров сидел рядом с шофером на выгоревшем, изрядно потрепанном сиденье. Молча, сосредоточенно он обдумывал свое решение, которое собирался объявить в Экибаше, на совете командиров дивизий и полков Приморской армии.
День шел к концу. Почти с самого утра небо было затянуто растрепанными облаками свинцового цвета. Кое-где даже прошел моросящий дождь, а к вечеру облака подобрались и сквозь образовавшиеся в небе окошки, брызнуло солнце.
Генерал сосредоточенно думал о том, как будет принято его предложение, и не смотрел на дорогу. Вдруг о мутное стекло что то — стукнуло — генерал увидел кузнечика. Ударившись об стекло, он застрял возле резинового уплотнителя в крохотной выемке и, сколько ни старался, не мог освободиться — встречный ветер, как судьба, прижимал его к стеклу. «Вот и с нами так будет, если мы пойдем в сторону Керчи! — подумал генерал, наблюдая за тем, как беспомощно тормошился кузнечик, пытаясь вырваться на волю. — Отдать без боя Севастополь — значит уступить немцам заодно и Кавказ. Керчь не может стать Главной базой Черноморского флота! Только в Севастополь!»
Генерал посмотрел вперед, туда, где за темными облаками, за завесой мелкого дождя — Севастополь. «Туда надо идти! — сказал он вслух. — Только туда!»
Водитель вопросительно посмотрел на него. Петров махнул указующе рукой, что означало — ехать вперед и как можно быстрее.
…Очень важно, чтобы командиры дивизий поддержали его. Он глядел на степь, а думал о том, что теперь главное — собрать армию, чтобы ни мотоциклисты, ни летучие немецкие отряды не побили людей, не рассеяли бы их по Крыму. Это главное.
Штаб и КП 95-й Молдавской стрелковой дивизии разместился в поселке Экибаш. Здесь назначено было на 17.00 совещание командиров дивизий и полков.
Небольшой зал сельской больницы полон. Перед началом совещания жадные расспросы и короткие ответы, где что делается, велики ли потери. Лица усталые, кое у кого заметна пыль на гимнастерках.
Ровно в семнадцать ноль-ноль в зал вошел И. Е. Петров. Он успел умыться перед совещанием, вид у него был свежий и бодрый.
В предельно сжатой форме командарм охарактеризовал обстановку, особенно усугубившуюся тем, что потеряна связь с командованием и штабом войск Крыма. Немцы разделились на два потока: один преследует отходящую на Керченский полуостров 51-ю армию, другой Движется к Севастополю с глубоким охватом левого фланга Приморской армии.