Изменить стиль страницы

Первым ответом визиря было:

― Пусть царь отречется от веры, станет нашим братом, и мы ни в чем ему не откажем.

― Я отдал бы туркам, скорее, все земли до Курска [Kursch]; по крайней мере, был бы шанс их однажды вернуть. Но утрата моей веры была бы безвозвратной. Как великий визирь поверит моему обещанию, увидев, что я изменяю слову, данному богу?

Второе требование великого визиря состояло в том, чтобы царь со своей армией сдался на милость победителя.

― Через четверть часа, ― ответил старый канцлер, ― мой повелитель вас атакует, и все мы, от первого до последнего, будем убиты раньше, чем согласимся на позорные условия.

Я склонен предположить, что на этом Шафиров прервал переговоры, и что Екатерина их возобновила. Так или иначе, но той же ночью договор был подписан. Царь возвращал Азов, сжигал галеры, что находились в порту, сносил укрепления, построенные на Проточных Болотах, оставлял всю артиллерию и все боеприпасы этих крепостей Великому Повелителю, уходил из Польши и снова платил татарам дань ― 40 миллионов цехинов (монет), упразднял результаты всех своих предыдущих побед, и насколько гибельным был договор, настолько поражение давало возможность воскреснуть. Почему-то царь получил свободу ретироваться с армией, артиллерией, знаменами и грузами. Кроме того, турки обязались снабдить его съестными припасами.

Уже собирались подписать договор, когда, вдруг, в лагерь великого визиря прибыл Карл XII. Он проскакал 50 лье верхом, от Бендер до Ясс; нужно было одолеть еще три лье, чтобы переправиться через Прут против татарского лагеря. На это Карлу XII не хватило терпения; рискуя утонуть, он бросился в воду, пересек частично позиции царской армии и, как мы сказали, прибыл в лагерь. В это время, армия московитов, снаряженная ее великодушным противником, начала отступление. Взбешенный Карл все увидел и все ухватил. Он бросился в палатку великого визиря, укоряя его только что заключенным договором. Тогда с мусульманской невозмутимостью:

― Я вправе, ― ответил ему визирь, ― заключать мир или воевать.

― Но, ― наседал король, ― разве не была в твоей власти вся армия московитов?

― Наш закон, ― серьезно сказал мусульманин, ― повелевает нам отпускать с миром наших врагов, когда они взывают к нашему милосердию.

― И оно приказало тебе пойти на никудышный договор, когда ты мог добиться настоящего? ― выкрикнул король. ― Остается только доставить царя к тебе в Константинополь, но и тогда, ты, предатель, позволишь ему улизнуть!

― Э! ― холодно ответил турок. ― Кто правил бы его царством в его отсутствие? Более не надобно королям находиться вне дома.

И снова взбешенный полученным отпором Карл XII бросился на софу; когда же великий визирь проходил мимо, он протянул ногу и шпорой разодрал на нем одеяние. Вскочив после этого с независимым видом, бросился к коню и без передышки в дороге вернулся в Бендеры, и отчаяние наполняло сердце.

Карл XII вернулся в Швецию, но так и не оправился от Полтавы. Известно, что он был убит перед Фредериксхаллом, когда пригнулся, чтобы навести на цель пушку. Один из его офицеров ― возможно, тот, которому он пригрозил увести его в такую даль от жены, что и весточки не получит за три года ― размозжил ему череп выстрелом из пистолета.

Сегодня можно увидеть головы двух соперников, Карла и Петра; они обе были отлиты. Голова Петра ― голова гениального человека, и напоминает голову Наполеона. Голова Карла XII ― голова идиота, и напоминает голову Генриха III.

* * *

Политическая слабость, в результате которой падают Швеция и ее король, дает царю передышку. В России, можно сказать, все спокойно: стрельцы истреблены, Карл XII побежден, турки придерживаются договора, заключенного в Faltchi ― пункте Фалешты, духовенство сговаривается только тайком, Санкт-Петербург растет, Финский залив, порт Архангельск и Каспийское море покрываются судами. Петр может оставить Россию и отправиться в Европу ради той суммы знаний и произведений искусств, что вызвало к жизни ее щедрое солнце между первым и вторым его приездом.

В этот раз он берет с собой царицу. С нею, кого называет своим добрым гением, он наскоро осматривает Германию и Голландию. Хочет показать ей Францию, но формальности этикета препятствуют такой поездке: его спутница открыто не признана царицей, и двор Луи XV никак не сможет обращаться с нею, как с коронованной особой.

Наизусть знают детали путешествия Петра I во Францию: его встречу с маленьким королем Луи XV и мадам де Ментенон, его посещение могилы де Ришелье и возглас ― самое высокое похвальное слово, которое когда-либо звучало над гробом министра: «Великий человек! Я отдал бы тебе половину моих земель, чтобы научиться у тебя, как управлять другой их половиной».

Всегда верный себе, он отказался от дворца, что ему приготовили, отверг почести, что собрались ему воздать, пренебрег роскошью, которой его хотели окружить. Он укрылся в домишке, говоря:

― Я солдат; мне вполне хватит куска хлеба и горшочка масла. Предпочитаю комнатки большим апартаментам; не имею ни капли желания ни шествовать с помпой, ни утомляться многолюдьем.

Затем, провидец великой катастрофы, которая исполнится 60 годами позднее, он покидает Версаль со словами:

― Я оплакиваю Францию и ее маленького короля, потому что вижу его на грани потери королевства из-за роскоши и излишеств.

Высказав мрачное пророчество Франции, на обратном пути по этой стране он пользуется любым поводом, чтобы сделать остановку. Это ― идущий за плугом пахарь, кого он расспрашивает о земледелии, зарисовывая его орудие труда; это ― кюре, объясняющий царю, как он живет с небольшого поля, которым владеет, и как, подобно библейскому виноградарю, своими руками растит урожай.

― Напомните мне в России об этом славном малом, ― говорит он своему окружению, ― собственный труд дает ему сидр, вино и сверх всего ― деньги. Я попытаюсь заинтересовать наших попов этим примером; а, научив их возделывать землю, я вытащу их, может быть, из нищеты и праздности.

Но сообщение, не менее жуткое, чем то, что вернуло из первого, настигает его во втором путешествии. Первый раз это были стрельцы и царевна Софья, которые устроили заговор против него; во второй раз это ― его сын царевич Алексей и первая жена царя Евдокия Федоровна Лопухина.

Мы сказали о разрыве царя с первой женой и заточении этой царицы, не назвав причин, приведших к расторжению брака и этой неволе. Восполним упущение.

Царица была красивой и своей судьбой обязана этой красоте. Красоте фатальной, красоте смертельной!

В России было принято собирать в большом зале московского Кремля самых красивых девушек империи, когда царь достигал возраста мужания; самые знатные вельможи России имели честь привлечь свои семьи к участию в матримониальном конкурсе. Такая же, как и для предшественников, церемония была организована для Петра. Он пошел по рядам дев-московиток и остановился перед чудом красоты. Это была Евдокия Федоровна Лопухина.

От брака с ней у него было два сына; одного ― умер в младенчестве ― звали Александр, второго ― Алексей. Второй-то и взбунтовался против него.

Взаимопонимание между супругами было недолгим. Царица показала себя интриганкой, повелительницей и завистницей. Царь же был подозрительным, непостоянным и, по нраву, любвеобильным. Он встретил девушку из немецкой семьи по имени Анна Моенс [Moéns], родившуюся в Москве; видеть, любить, желать ее стало для царя всем. Если бы эта женщина любила царя или была честолюбива, то она, а не Екатерина сделалась бы императрицей. Во всем уступая царю, она уступала хладнокровно; она испытывала к нему странную неприязнь и не пыталась ее скрывать. Но от этого императрица была уязвлена не меньше первой неверностью, на которую царь пошел открыто, и как-то ночью отказала ему в своем ложе. Петр консультировался у лучших теологов империи, чтобы узнать у них, нет ли какой-нибудь зацепки, чтобы признать брак недействительным. Те ответили, что нет.