- Подозрения? — переспросил Михаил, подавшись вперёд. — И что, по-вашему, я натворил?

- А как вы думаете, из-за чего старший следователь может ночью лазать через ваш забор, рискуя нарваться на Ричи? — парировала Синдия.

- Приди вы завтра, нарвались бы, — фыркнул Михаил. — Ричи сегодня пока на городской квартире. Завтра, то есть сегодня утром приезжают Женька с малышом и собакой. Я выехал вперёд, чтобы подготовить дом. Мы решили, что Женьке лучше остаток лета провести с сыном на даче: свежий воздух, фрукты, тишина. И для малыша это будет неплохо. В городе всё раскалено, пыль, асфальт плавится, всюду толпы приезжих, на дорогах пробки. В общем, женщине после родов и грудному ребёнку это время лучше провести за городом.

- Действительно, — больше Синдия ничего не сказала, давая понять, что приняла объяснение к сведению и теперь ждёт ответа на вопрос о покрышках. Михаил  страдальчески потёр лоб и назвал марку старых покрышек, адрес сервисного центра, где ставил их и сказал, что «Нива» с этими покрышками ездила чуть больше года, раз или два в месяц.

- Я всё-таки надеюсь узнать, в чём вы меня подозреваете, — повторил он.

- Следы протекторов автомобиля, предположительно — «Нива 4 Х 4», были обнаружены в селе Ударное рядом с местом убийства Вячеслава Сидорова в первых числах июня, — ответила Синдия.

Михаил поднял голову, ошеломлённо глядя на Синдию и даже слегка приоткрыв рот от изумления, а в глазах было только удивление и ни капли испуга, затравленности или желания выкрутиться любой ценой, и профессиональная следовательская интуиция Синдии завопила: он невиновен, он — не тот, за кого она его принимала, она чуть было не совершила ошибку!

- В городе, по меньшей мере, несколько сотен джипов «Нива», — воскликнул Михаил. — Почему же в поле вашего расследования попал именно мой прогулочный автомобиль?

- После того, как вы рассказали, как спасли Женю от хулиганов, я сама с ней побеседовала.

Михаил потёр ладонью воспалённые глаза:

- Женька в тот день рассказала мне, о чём вы с ней говорили. Так вы решили, что после тех случаев, с мальчишками из автобуса и моей первой женой, я спятил и начал убивать? Но почему?

Синдия молчала. Теперь она уже не была так напряжена, потому что знала: её интуиция никогда её не подводит. Михаилу ни к чему бояться ночного визита следователя. Он непричастен к серийным убийствам. Он случайно оказался в «Юбилейном» рядом с местом гибели Молоткова. Это не он приехал на таинственном джипе в Ударное, чтобы подкараулить и убить расшумевшегося алкоголика. И он заменил покрышки у «Нивы» потому что проколол колесо в горах, а не потому что боялся разоблачения.

Синдия иногда сталкивалась с таким явлением. Так, разговаривая иной раз в своём кабинете с человеком, который юридически был безупречен и пользовался такой же безукоризненной репутацией, она чувствовала к нему недоверие и антипатию, и в итоге против него непременно что-то находилось. А иной раз глядя на подозреваемого, вина которого была уже юридически доказана, Синдия чувствовала, что он говорит правду, когда уверяет, что невиновен, и при повторном расследовании это подтверждалось. Наверное, это была профессиональная черта некоторых следователей, безошибочная интуиция.

- Я просто не хотел, чтобы что-то напоминало мне об этой странице моего прошлого, — прокурор сидел, наклонившись вперёд и хрустя пальцами. — Я доверил это Женьке, а она, не удержавшись, пересказала вам. Она меня идеализирует и хочет, чтобы все знали, какой я замечательный. Женя не знала, как превратно вы поймёте её откровенность. Да, я ненавижу их всех, этих алкашей, наркоманов, шпану, всех этих, блин, продвинутых молодёжных кумиров вроде Славки Коваля…

- Кого? — Синдия не сразу поняла, о ком идёт речь.

- Молоткова. Его на самом деле звали Слава Коваль. Ненавижу шпану, которая грабит первоклассников в школах, а потом пьёт пиво на большой перемене, ненавижу придурков, орущих по ночам под винными магазинами, ненавижу сопляков, которые нарываются, стоит только попросить их вести себя потише, ненавижу уродов, избивающих всей стаей одинокого прохожего. Но одно дело ненавидеть, а другое дело — убивать. Для этого надо перейти некий незримый барьер. И труднее всего его перейти вдали от очагов войны, убить мирного жителя, своего соотечественника, а не врага государства, военного преступника. Даже если он подонок, свинья и всех достал. Одно дело — дать ему по физиономии, чтобы он побоялся распускаться. А убить… Для этого нужна особая решимость. А у меня её нет. Зато у того, кто вам нужен, её в избытке. Или он — хладнокровный профессионал, или дошёл до ручки, и его допекли сильнее, чем меня!

- Вам приходилось убивать? — спросила Синдия, вытащив сигареты.

- Чечня, — ответил Михаил. — Вторая кампания. Меня не призывали, я мог и не ехать. Но я не избегал того, что касалось каждого из нас. Я отслужил там год по контракту, не погиб, не был искалечен, не попал в чеченский плен, не свихнулся и не стал отморозком. Зато я многое понял. Например, я понял, что не могу убить человека, если у него в руках нет оружия, направленного на меня или на других мирных жителей и если я могу его одолеть без оружия. А ваш преступник на войне не был, но ему оказалось легче перейти невидимый барьер, за которым остаётся только убивать снова и снова. Но было два момента, когда мне действительно хотелось убить. Да, я хотел убить тех двух мальчишек, напавших на Женю. Мерзавцы, они вели себя так, будто вся улица принадлежит им, они могут делать что захотят и никто не посмеет помешать им разбираться с девушкой, которая всего лишь сделала им замечание. Как они на неё орали, хватали за руки, лезли в лицо своими прыщавыми мордами! — Михаил дёрнулся от отвращения. — Я готов был их убить, и убил бы, если бы они не взвыли и не запросили пощады. И я хотел убить тех, кого наняла моя бывшая жена. Они были уверены, что я не смогу противостоять один им пятерым и набросились на меня с ножами, цепями и «розочками», обсуждая, куда они пойдут выпивать, когда получат гонорар за моё убийство.

Михаил замолчал, потом встал, рывком стащил с себя футболку и вышел под люстру.

- За год в Чечне я ни разу не был ранен, — сказал он, — хотя не раз ходил на опасные полевые операции. Все считали, что я заговорён. Даже когда наша машина наехала на мину-ловушку, и всех, кто был в салоне, разорвало в клочья, меня выбросило через неплотно закрытую дверцу, и я смог отстреляться от «чехов» и добежать до блокпоста. В другой раз мы попали в засаду, и меня хотели выменять на пленного полевого командира, но мне удалось врезать караульному и бежать. В первый раз я отделался контузией и лёгкими ожогами, второй раз пуля царапнула меня на бегу. Вот и все ранения за год. А вот это я получил дома, в мирном городе, вдали от войны. Смотрите! Меня полоснули ножом, сломали три ребра, разбили ключицу, и я был бы убит, если бы не мой Чёрный пояс по тхэквондо!

Синдия встала и подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть длинный белый шрам на груди Михаила, бугорок под кожей на месте сломанных рёбер и второй шрам — с рваными неровными краями на плече прокурора. Такие шрамы остаются на месте открытых переломов.

- Видите? — спросил прокурор. — Это сделали не чеченцы, не талибы, не какие-нибудь другие экстремисты, а наши соотечественники, обычные рыночные алкоголики, только потому, что им обещали денег на выпивку, а им было всё равно, что нужно сделать за эти деньги! — Михаил натянул футболку и вернулся в кресло. В одежде он не выглядел таким атлетом, как на пляже, а казался просто стройным худощавым мужчиной спортивного вида. «А раздетым он выглядит как Лучший из лучших-5!» — подумала Синдия и тут же устыдилась фривольных мыслей.