- Может быть и ужасно, Иветта Станиславовна, но я тоже не могу заставить себя пожалеть шпану, напавшую на пожилую женщину! Они заслужили то, что получили, как бы ни ужасно это прозвучало!
При этих словах лицо Михаила Олеговича изменило выражение, окаменело, резко выступили носо-губные складки, глаза сузились и смотрели исподлобья, а линия рта стала жёсткой, как броня. Прокурор захлопнул папку, соскочил с подоконника, вернул документы на стол и отрывисто сказал:
- Ненавижу таких Федотовых, Кромовых, Халатиных… Мало того, что они своими воплями, визга-ми, похабной музыкой и звоном битых бутылок по ночам уже всех допекли, мало того, что они изгадили всё, до чего смогли добраться, так они ещё теперь устанавливают свои законы, видите ли, «законы ули-цы», они, видите ли, хозяева жизни, крутые, продвинутые, а кто этого не признает, того изобьют, «розоч-кой» порежут или, блин, в асфальт закатают! Не нравится чья-то физиономия — бей в морду! Стекло, витрину надо разбить, скамейку или урну разломать, подъезд, стену, забор — похабщиной расписать, подъезд в сортир превратить, двери бритвой порезать, уличный телефон разломать, провода срезать и сдать в металлолом, чтобы насшибать на возлияние, а целые районы без электричества сидят! Ну не кли-мат им, когда вокруг всё в порядке, чисто и красиво, надо разорить, разворотить, обгадить, развести по-мойку и на этой помойке усесться с бутылкой, наглотаться «колёс» и счастливо похрюкивать матом!
Прокурор не повышал голоса, но металлические интонации, нервное вибрирование в голосе, крас-ные пятна на бледных скулах и сощуренные колючие глаза выдавали высшую степень волнения, равно как всё убыстряющееся хождение из угла в угол.
- Как что-то не по ним, так они как с цепи срываются! Любимая футбольная команда проиграла, так они от избытка чувств погром в городе устраивают, прохожих калечат, только если чья-то морда не по-нравилась, как будто от этого футболисты бездарные играть лучше станут! Чтобы обычные люди этого быдла боялись, чтобы голову в плечи втягивали при одном виде их прыщавых рож! Новые, чтоб им про-валиться, хозяева жизни! Мне тоже, если честно, хочется этого убийцу не карать, а руку ему пожать — хоть один человек нашёлся, который попытался их на место поставить! И если будет суд, я «человека до-ждя» не обвинять буду, а защищать!
Внезапно прокурор остановился, обводя Синдию, Иветту и Антона прищуренным взглядом, но уже не колючим, а пронизывающим, потом достал из нагрудного кармана рубашки шёлковый носовой плато-чек с вышитыми инициалами «М. В.» на уголке и аккуратно промокнул капли испарины, выступившие на высоком белом лбу, и сказал:
- Извините, коллеги, что-то я разошёлся, как на суде. Разволновался, — Михаил откашлялся, — вспомнил одну неприятную историю, связанную как раз с такими вот индивидами, как эти жертвы. Если позволите, поделюсь. Это случилось года два назад с моей женой. Ей тогда было девятнадцать лет. Она из очень интеллигентной семьи: отец — редактор литературного альманаха, мать — преподаватель лите-ратуроведения в Причерноморском Региональном Университете. Оба люди высочайшей культуры с безу-пречными манерами и Женю воспитывали в том же духе. Нет, они её не терроризировали, не навязывали своих взглядов, она сознательно приняла модель поведения в семье и разделяла взгляды родителей, и ей было глубоко противно то, что вокруг творится, «русский разговорный» можно услышать повсюду, даже в школах и чуть ли не в детских садиках. Однажды она возвращалась из университета, и в автобусе рядом с ней оказались два сопляка, которые на весь салон причитали, какая у них плохая учительница, всего-навсего за 15 ошибок в диктанте «лебедя» влепила и за каких-то сто прогулов и сорок сорванных уроков родителей в школу вызвала. Разумеется, я вам выдаю сильно подчищенный вариант их диалога, на самом деле они эту учительницу крыли так, что уголовнички отдыхают, будто у них задницы вместо ртов, и не сбавляли громкость, хотя в автобусе ехали и маленькие дети, и женщины. Женя терпела остановки три, а потом попросила их не ругаться и вышла. Они выскочили следом за ней, догнали и начали наезжать, ка-кого этого, из трёх букв, она наезжает и чего она из себя основную строит, все в автобусе молчат, а она высунулась, и они ей так вмажут, что она в стенку влипнет. Не знаю, чем бы всё закончилось, но я, в от-личие от других прохожих, не прошёл мимо, типа, моя хата с краю, а вмазал одному так, что он сам чуть задницей ту самую стену не проломил, а второму чуть ухо не оборвал, спросил, в чём дело, и предупре-дил, что если они будут подонствовать, то их самих об стенку размажут. Вот так я с женой и познакомил-ся: проводил Женю домой, её мать предложила чаю… в общем, через полгода расписались, — прокурор улыбнулся чуть шире, но улыбка почти сразу исчезла. — Но Женя так и не забыла этих двух маленьких выродков, которые угрожали ей расправой просто за то, что она попросила их не материться в автобусе. Знаете, бывает, остаётся такой осадок на душе… ну, как будто душу грязью обрызгало. Понимаете, белый день, людей и в автобусе, и на улице было полно, и никто не вмешался, молча слушали, как будто так и надо, а потом мимо проходили и даже шаг старались прибавить, как будто там действительно было, чего бояться. А были всего-то два сопливых восьмиклассника, маленькие, сутулые, кривоногие, прыщей больше чем мышечной массы, ручки как спички, а мимо них проскакивали так, будто на этом месте Тер-минатор какой-нибудь стоял! А они и считают: вау, нас боятся, мы самые крутые, а кому мы не нравимся, тех мы запугаем и порвём. Вот так: пока мы брезгливо шарахаемся от этой шпаны или не хотим связы-ваться, они будут распускаться ещё больше. Человеческий язык они не понимают, зато хорошего тумака понимают сразу. «Человек дождя» пошёл на крайность, но он доказал: против решительного отпора эти «крутые хозяева жизни» бессильны. Может теперь все эти Федотовы, Бариновы и Стругальские побоятся открыто демонстрировать своё поросячье рыло, вот так! — Снова откашлявшись, Михаил Олегович по-правил галстук, коснулся пальцами волос и заключил своим обычным беспристрастным тоном:
- Я вас совсем замучил? Увлёкся, забыл, что я не в зале суда, а вы всё же работаете…
- Мы как раз закончили обсуждать дела, — ответила Синдия. — перед вашим приходом мы как раз обменивались мнениями.
- Один мой школьный друг тоже от этих придурков пострадал, — подал голос Антон. — Это лет одиннадцать назад было, в девяносто втором году. Пацан из интеллигентной семьи, отличник, водку в беседке не глушит, матом не ругается, в подворотне не болтается, и дворовая шпана решила, что он лох, которого можно подоить и обложила его данью, а чтоб платил охотнее, избили его. А в милиции даже слушать его не стали: мол, хулиганы ещё неподсудны, много им не дадут, а они потом хуже отомстят. А позже главарь этой дворовой своры с лестницы слетел так, что оказался в инвалидном кресле, позвоноч-ник сломал… Так его шайка и распалась.
- А твой приятель? — спросил Михаил Олегович.
- Он записался в секцию кикбоксинга, — ответил Антон, — до сих пор тренируется, дерётся лучше чем в кино и иногда метелит таких вот Стругальских и Шквариных. Его уже знают и побаиваются. Как-то шли мы с ним, а навстречу трое гопников, уже поддатых, так его увидели, притихли и бочком мимо про-шмыгнули. Я удивился, мол, что-то новенькое, обычно они даже милиции не боятся, а мой одноклассник отвечает: они помнят, что я хуже милиции, я двоих из них уже несколько раз по асфальту катал. Он во-обще немного псих, с ним действительно связываться боязно.