— Может, потому, что Робин сигмафином не был, а тот, кто вам предлагал клеймление, был чудовищем, порожденным вашими же руками? Вы не находите занятной зависимость степени безумия магов от степени их могущества? — поинтересовался он, — Как по — вашему, насколько разумным может быть могущественный сигмафин?

— Хам!!! — возмущённо выкрикнула Мария.

— Тем не менее, он все еще исполнял ваш план, — заметил Чезаре, — Иными словами, вы сотрудничаете с тем, кого сами считаете чудовищем. Почему же?

— А почему бы и нет? — последовал совершенно неискренний ответ, — Вам придётся сделать выбор вслепую, однако мой клинок вполне наглядно демонстрирует последствия одного из вариантов вашего выбора.

Какое‑то время кардинал неотрывно смотрел в глаза фон Рейлису. На какой‑то миг в его глазах мелькнул страх, чтобы тут же смениться раздумьями. Господин виконт наверняка прекрасно понимал, что одного страха мало, чтобы заставить Чезаре отступить; однако понимал он также, что с ним, в отличие от Белого Робина, кардиналу нечего делить.

— Хорошо.

Четко, как на параде, развернувшись, Чезаре неспешно пошел прочь. Он не был героем и не собирался совершать самоубийство, вступая в бой с идеальным воином. В честный бой.

Шаг. Пять шагов. Десять шагов. Резкий разворот. А затем…

То, что произошло дальше — и расчеты, и действия, — уместилось между двумя ударами сердца.

Корпус еще не закончил разговор, а ствол серебристого револьвера смотрел точно в сердце фехтовальщика. Герхард не дал застать себя врасплох. Столь же молниеносно он снял со своего плеча Лилит, выставив перед собой, как живой щит.

И за мгновение до гибели в голубых глазах арийца отразилось понимание. Понимание, что он ошибся в оценке противника. Чезаре не был героем.

Он открыл огонь.

— Не — е-ет! — закричала Мария, осознав, какая судьба ожидает седовласую девочку. Она, как и Чезаре, видела, что от резкой боли Лилит очнулась и была вынуждена находиться в сознании во время расстрела.

Хладнокровно подойдя к лежавшим жертвам, Чезаре навел револьвер и сделал контрольный. С фон Рейлисом было покончено… Но увы, дорогой ценой.

— Зачем?! Зачем?! — кричала Мария, — Ты — чудовище! Она же всего лишь ребёнок! Она всего лишь ребёнок! Тварь! Гад! Ублюдок!

Убийца закрыл ладонью испуганные глаза девочки и печально поинтересовался:

— Ты предпочла бы, чтобы она снова стала объектом их экспериментов? Да, я чудовище. Тварь. Гад. Ублюдок. Но я сделал то, что было необходимо.

— Ты мог её спасти! Ты мог! Только не говори мне, что после схватки с Робином и Легионом ты боялся какого‑то там фехтовальщика! Ты мог спасти её! Господом клянусь, я никогда не прощу тебя за это, мудила желтозадый!

— Я и не прошу прощения, — ответил он, — Если бы ты могла простить убийцу детей, я был бы очень в тебе разочарован, потому что убийству детей оправдания нет.

— Она… она… она даже никогда и не жила толком, — заплакала Мария, — Она так хотела поплавать в море. Я ей обещала, что буду её защищать…

Будь она человеком, Чезаре успокаивающе похлопал бы ее по плечу и погладил по голове. Но в данном случае он мог только что‑нибудь сказать. А любые слова утешения с его стороны звучали бы нелепо.

— Как я уже говорил, после того, как ты получишь тело, ты сможешь идти куда захочешь. Если ты не захочешь больше иметь со мной ничего общего, я пойму и не стану тебя удерживать. Если ты захочешь отомстить мне… Ну, до того, чтобы не защищаться, я, конечно, не дошел, но по крайней мере я пойму это желание.

Мария молчала. Что ж, все так, как и должно было произойти рано или поздно. Хоть она и привязалась к нему не меньше, чем он к ней, но рано или поздно она должна была увидеть, с кем на практике имеет дело. Увидеть и ужаснуться.

'Невозможно! В одном шаге!!' — стучало в голове Змея, — 'Всё… кончено… РАААААААААААААА!!!'

В первый момент, когда, приземлившись на улице Рима, он увидел два изуродованных тела, он еще думал, что возможно, все не так, как кажется на первый взгляд. Что это не Лилит. Что она не мертва. Что все обман: ведь в этом всегда были хороши такие, как Рейко и ей подобные?

Но вкусив ее кровь, Алоглазый понял, что все кончено. В одном шаге. Как глупо. Как глупо и как… Как именно, он не мог сказать. Огонь, не ведавший тоски и печали, просто не знал, как назвать то чувство, что охватило его.

Дракон застыл, как статуя. Его глаза полностью открылись от защитной плёнки. Они ничего не выражали, просто горели огромными тусклыми углями.

Чезаре в свою очередь молча стоял в стороне. Объяснения будут звучать нелепо. Утешения — фальшиво. Расспросы… Сам он оторвал бы голову тому, кто стал бы приставать с расспросами сразу после клеймения Марии. Лучше всего было оставить исполина наедине с его горем… Но кардинала волновал один чисто практический вопрос: как драконы хоронят своих мертвецов? Не доберутся ли до нее G‑Tech уже после смерти?

— Ты слышал про такое изобретение людей, как реанимация? — поинтересовался Звездокол. Но разумеется, слышал его только Алоглазый, который…

…который в этот момент потерял контроль. Не было до сего момента в мире того, что могло заставить темного бога реально потерять его. Глаза дракона начали наливаться янтарём. Перед Сэйхо проносились все воспоминания… битва с Интерсигмой, кровь, которую он выпил, погоня… и ответ Актис. А теперь он понял, что перед ним мёртвое тело Лилит.

— Пора, — сказал он, — Я возвращаюсь туда, откуда пришёл. Нет больше ни одного повода делать глупые шаги вперёд… — из глаз дракона брызнули слёзы. Пустота заволокла сердце Сэйхо, и он повёл Звездокол себе в грудь. Удар вспорол чешую, но оказался слишком слабым для того, чтобы рассечь всё тело пополам, как того желал сам Сэйхо: топор увяз в его теле. Похоже, что у Сэйхо были проблемы с волей сейчас, да и рубить самого себя это неудобное действие. Кровь брызнула фонтаном, заливая всё вокруг. А дракон рухнул на Лилит, обливая Чезаре струёй своей крови и покрывая землю священного Рима своей версией красного католического покрова…

Он уже не видел, как драконья кровь, обильным потоком пролившаяся из раны, оказывает прямо‑таки волшебный эффект. Легенды не врали. Кровь дракона, носитель его жизненной силы, обладала чудодейственными свойствами. Раны начали медленно, слишком медленно, но вполне заметно, затягиваться, однако признаков жизни все равно видно не было.

Возможно, в иной ситуации Чезаре и не обратил бы внимания: ему не впервой было жертвовать чужими жизнями ради достижения цели. Однако упрек Марии задел его до такой степени, что… он хотел хоть на секунду не быть тем, кого она столь искренне назвала чудовищем. Несвойственное ему желание, прямо скажем.

Поэтому кардинал, забыв о так и не начатой интриге, подскочил к мертвой… нет, пока будем говорить 'раненной' драконихе. Ее бы в сигма — проектор… Но за пять минут не успеть. Остается массаж сердца. Медицинские знания у Чезаре по — прежнему были… весьма специфической направленности: знание расположения сердца служило в основном для того, чтобы половчее вонзить туда клинок; однако анатомия одна что у больного в реанимации, что у жертвы под ножом. Другой вопрос, что все его знания анатомии относились к людям…

— Помоги мне! — повелительным тоном крикнул Чезаре дракону, ритмично нажимая на ее грудь, — Я не в курсе, как проводить реанимацию для ваших сородичей!

Без толку. И массаж сердца, и попытка докричаться. Глаза дракона явно не выражали понимания того, что происходит. А ещё они тухли. Если в случае с алой их версией это было похоже на поведение углей, то в теперешнем янтарном состоянии смотрелось так, словно жёлтая бумага выцветает на солнце на видеозаписи с ускоренным течением времени. Последний сильный судорожный выдох и закрытие защитной плёнки глаз сообщило, что существо либо умерло, либо, что наиболее вероятно, впало в аналог шока.

Чезаре неприязненно покосился на дракона. Вот ведь нашел время падать в обморок! Припомнив, что в сказках обычно лечить прикосновением — прерогатива святых, а кровь нужно пить, кардинал попробовал набрать пригоршню драконьей крови и влить в рот Лилит. После чего продолжил свои реанимационные мероприятия…