Ей был тридцать один год. Она довольно бегло говорила по-английски, но в ее речи иногда проскальзывал отголосок монотонной напевности, и она, случалось, порой неправильно употребляла идиомы и путалась в диалектах. Этот город был для нее чужим, и она в нем не прижилась. По сути дела, она была одинока в целом мире. По облику она походила на американку и сейчас была одета в льняной костюм пшеничного цвета, оттеняющий ее блестящие смоляные волосы и темные глаза. Но походкой она выделялась — ступала так же осторожно и изящно, как по камням родной деревни. В ее глазах застыла затаенная печаль.

Она снимала квартиру в районе Сабал-Кей.

Май Чим пояснила, что в округе в основном живут недавние иммигранты. Они работают в ресторанах официантами, моют посуду, работают водителями транспорта. Кое-кто пристраивается на неквалифицированную работу на фабрике легкой промышленности за минимальную или даже почти символическую плату. Люди живут неимоверно скученно: в домике на одну семью умещается человек десять-двенадцать. Эти домики стояли заброшенными с двадцатых годов. Их построили в Калузе для негров из штатов Джорджия и Миссисипи. Домишки тусклых цветов, зеленые и красные, стояли на сваях по всему пустырю. Сваи спасали от частых в Калузе наводнений, хотя, казалось, дома располагались вдали от залива. Первой заботой иммигрантов было купить пусть ветхий, как и сами их дома, пусть в складчину, но автомобиль, чтобы можно было добираться до работы. Общественный транспорт сюда ходил, но крайне редко и нерегулярно. Май Чим удивляло, что автомобили приобретались непременно блекло-голубого цвета. Всегда только блеклые. И обязательно голубые. Необъяснимый феномен. В ее устах это слово обретало восточную окраску. Она улыбнулась, когда произносила его. Улыбка оживила ее лицо, в карих глазах вспыхнули искорки. Мэтью представил, что точно так же улыбалась и ее мать в спокойные и счастливые времена.

Тран Сум Линх, один из тех, кто заявил, что видел Стивена Лидза в ночь убийства, жил в одной из таких лачуг вместе с женой, шестилетним сыном, двумя двоюродными братьями и двоюродной сестрой жены. Его родственники недавно приехали из Техаса, из города Хьюстона. Ему было тридцать семь лет. В свое время он служил лейтенантом Армии Северного Вьетнама и вскоре после падения Сайгона бежал на лодке в Манилу. Он узнал, что домой возврата нет — его там немедленно арестуют и расстреляют. Он старался укорениться на этой земле, работал за четыре доллара двадцать пять центов в час в продовольственном отделе универмага «Саут Диски Молл», где подносил и раскладывал фрукты и овощи. Он вовсе не хотел вмешиваться в дело об убийстве трех его соплеменников, но все же посчитал своим долгом рассказать правду. Он знал всего лишь несколько английских слов, поэтому говорил по-вьетнамски, а Май Чим переводила.

Они сидели около дома Трана, он — на первой ступеньке лестницы, ведущей к входной двери, Май Чим и Мэтью пристроились на складных стульях, которые им вынесли из дома. Тран был одет в серые шорты, диснеевскую тенниску с нарисованными на ней минаретами и сандалии. Мэтью изнывал от жары в костюме и галстуке.

— Было одиннадцать часов или самое начало двенадцатого, — начала Май Чим. — Жара не спала даже к ночи…

Она переводила моментально и, видимо, довольно точно, судя по сухим фразам.

— На моей родине во время летних муссонов, сезонов дождей, стоит такая же погода…

…Дожди льют не переставая с июня по ноябрь — это когда со стороны Южно-Китайского моря дуют тайфуны. Но и зимой бывают свои муссоны, поэтому «сухих» периодов почти не бывает. Вьетнам расположен ниже Тропика Рака, оттого там такой жаркий и влажный климат. Среднемесячная температура около восьмидесяти градусов по Фаренгейту и бесконечная хлябь, кроме апреля и мая.

— Вы, наверное, знаете, что Вьетнам — в тропическом поясе? У нас столько же всякой нечисти — комаров, клещей и пиявок, — как и на Малайском полуострове. А наши крокодилы, питоны, кобры, тигры, леопарды и дикие собаки?!

…В дельте Меконга, где вырос Тран и где он позже сражался, земля была очень плодородной и хорошо обработанной. Их род был исконно крестьянским. Они возделывали рис. На узких улочках крошечной деревушки Хи по берегу речки Сонг-Вам-Ко приютились бамбуковые хижины, крытые соломой и обнесенные бамбуковой изгородью. Во время летних наводнений единственным спасением были высокие берега реки и дамбы. Семья выжидала момента в перерывах между дождями, чтобы посидеть в маленьком огороде около дома. Частенько Трану случалось в душные жаркие ночи смотреть на затопленные рисовые поля, на горы за Сайгоном и мечтать о мудрости, что обретет он с годами, и о богатстве за пределами воображения.

Точно в такую же ночь он сидел возле своего домика в Калузе вместе со своими родственниками уже два часа. Его жена — она была старше его на два года, что вполне соответствовало его гороскопу, — уже уложила спать сына и легла сама, так как к восьми утра ей надо было быть на фабрике. Тран с мужчинами курил во дворе. Его родственница, жена старшего из двоюродных братьев, женщина очень домашняя, дремала у порога. Вскоре они с мужем ушли в дом.

Тран тихо переговаривался с братом.

Сигаретный дым поднимался кверху.

На улице US-41, за два квартала от их дома, не умолкало дорожное движение, гудели машины: грузовики ехали на юг по Аллее Аллигаторов, частные машины направлялись в Венис или дальше на юг, в Неаполь или Форт-Мейерс.

Очень тихая, спокойная ночь.

Завтра ему предстоял тяжелый однообразный труд за нищенскую плату, но пока — нежная, тихая ночь.

Поднялся и, позевывая, ушел последний собеседник Трана. Тихо хлопнула дверь. Тран один сидит на ступеньках наедине с этой теплой, душной, тихой ночью, погруженный в свои мысли. Полнолуние. Он вспоминает лунные ночи дома, рисовые поля, убегающие за горизонт, оранжевую луну, плывущую высоко в небе.

Он курит и мечтает.

Как будто в стороне кто-то промелькнул.

Ему почудилось, что некто в блестящем на мгновение появился и исчез. Так иногда кажется, что от луны откалывается кусочек и падает на землю.

Дом, который занимал Тран с семьей, располагался юго-восточнее того жилища, где обитали трое парней, с которых недавно сняли обвинение в изнасиловании фермерской жены. В его родном Вьетнаме до прихода коммунистов убийства и тяжкие телесные повреждения считались наиболее серьезными преступлениями, они карались пятью годами заключения или гильотиной — казнью, заимствованной у французских оккупантов. Насилие над женщиной относилось к подобным преступлениям, и нет оснований полагать, что его вторая родина квалифицирует изнасилование иначе.

Ему было трудно предположить, что коммунисты делают с насильниками, и, конечно же, он не знал, что сексуальное оскорбление — так его называют добропорядочные прихожане Флориды — карается сроком от пятнадцати лет или электрическим стулом, в зависимости от возраста жертвы и причиненного ущерба. Но Тран считал, что негоже обвинять чохом расовые или этнические сообщества в преступных деяниях, совершаемых их отдельными членами. Поэтому он обрадовался, узнав, что его соплеменников оправдали. Он не был с ними близко знаком, но считал их порядочными и трудолюбивыми людьми, хотя, конечно — он подчеркнул это через переводчицу, — это его субъективное мнение.

Опять какое-то яркое пятно мелькнуло в ночи.

Тран был заинтригован.

Без всякого сомнения, в непосредственной близости от него находился какой-то мужчина, высокий, широкоплечий американец. Сам Тран, субтильный и низкорослый, как почти все вьетнамцы, был чуть выше полутора метров и весил от силы пятьдесят пять килограммов. Мужчина, бегущий к дому, где жили трое приятелей, был не ниже ста восьмидесяти сантиметров.

У Мэтью екнуло сердце…

Он довольно крупный, килограммов девяносто…

На нем желтая куртка и желтая кепка…

Сердце у Мэтью замирает.

— …американец, — переводит Май Чим, — зашел в дом, где на следующее утро обнаружили убитыми трех молодых людей, вы слышали об этом?