Изменить стиль страницы

В приказе по поводу учреждения НСФОФ Гитлер писал: «В пятый год войны мы вступаем в расцвете производства нашего оружия. Но, несмотря на большое значение современных вооружений, самым главным фактором войны, тем не менее, остается солдат и его боевой дух. Победит тот, чьи солдаты будут иметь несгибаемую волю, святую веру в победу и фанатическое упорство. Только такие солдаты достойны победы»{633}. Именно на поддержку в войсках высокого боевого духа и было нацелено создание института НСФОФ. Рейнеке, разрабатывая учебную программу для призывников школ НСФОФ, настоял, чтобы регулярные политзанятия включались в распорядок дня в войсках — в армии над этим смеялись, а офицеров НСФОФ называли не иначе как «дармоедами». Интересно, что такое же отношение к политработникам отмечалось порой и в РККА. Даже Геринг протестовал против введения в Люфтваффе НСФОФ, но в ответ ему было сказано: «Фюрер не желает никаких дебатов по этому вопросу»{634}, и рейхсмаршал подчинился. Символично, что и «немецкое приветствие» (Deutsche Gruß) поднятием правой руки было введено в армии только 23 июля 1944 г. (после покушения), а до этого оно применялось в вермахте только как офицерское приветствие фюреру. Забегая вперед, следует сказать, что когда 3 мая 1945 г. до командующего 12-й армией Вальтера Венка дошла информация о падении Берлина, он немедленно издал приказ восстановить в войсках отдание чести по армейскому образцу{635}. Это весьма симптоматично для характеристики отношения значительной части вермахта к его нацификации.

Для укрепления боевого духа руководство НСФОФ Люфтваффе требовало смертной казни за следующие прегрешения: высказывание сомнения в фюрере и в конечной победе, высказывания против национал-социалистического мировоззрения, сомнения в справедливом характере войны, которую ведет Германия, распространение панических или упаднических настроений, пораженчество{636}. Подобные же меры принимались и в армии, но они часто были излишними. Так, с 17 июля по 19 августа 1944 г. контрольно-цензорский пункт VII при командовании 6-й армии (после Сталинграда эта армия была восстановлена) проверил 16 946 писем[18]. Число зарегистрированных «злобных нападок» (schweren Verstoße) на режим в августе не только не выросло, но даже уменьшилось. На дальнейшее расследование в соответствующие органы контрольно-цензорский пункт отправил в августе 71 письмо (а в июле — 103){637}. По донесениям этого контрольно-цензорского пункта, те корреспонденты, которые хотели более полно раскрыть родным свое отношение к покушению 20 июля, указывали на неожиданные нюансы. Так, ефрейтор 735-го саперного батальона писал 26 июля 1944 г.: «Генералы, которые организовали покушение на Гитлера, были убеждены в том, что добровольная смена власти в Германии совершенно необходима, поскольку война для нашей страны приобрела бесперспективный характер». «Спасением для всей Европы, — продолжал ефрейтор, — был бы уход Гитлера, Геринга и Геббельса. Драчке, таким образом, был бы положен конец, поскольку людям нужен мир. Все другие подходы являются ложными. Дальнейшее напряжение сил с нашей стороны ни к чему не приведет, мы должны это признать и осознать. Ныне уже отчетливо видно, насколько мало осталось людей, готовых продолжать борьбу и умирать за бесперспективные цели»{638}. Однако для идейных противников Гитлера никаких обнадеживающих признаков нарастающего сопротивления после покушения заметно не было. Один из самых убежденных противников Гитлера Ульрих фон Хассель 26 ноября 1942 г. отмечал в дневнике: «О каком-либо “народном гневе” по отношению к Гитлеру не может быть и речи. Мы, немцы, являемся какой-то очень причудливой смесью героев и рабов. Последних особенно много среди генералов, которые как по мановению волшебной палочки утеряли всякий авторитет по сравнению с беспрепятственным ростом оного у Гитлера»{639}. Слова Хасселя подтверждает и то, что из 17 тысяч солдат, унтер-офицеров и младших офицеров 6-й армии (по данным упомянутого выше контрольно-цензорского пункта VII), которые допустили нежелательные с точки зрения режима высказывания в адрес существовавшего положения вещей, только три человека были против лично Гитлера, то есть 0,017%{640}. Солдаты часто писали о распространяющемся равнодушии, о растущей усталости от войны, о страхе перед неминуемой расплатой, но — удивительное дело — Гитлер как бы постоянно «оставался за скобками»… Более того, большинству солдат он казался единственным гарантом приемлемого окончания войны.

После покушения на Гитлера гауляйтеры открыто сожалели, что Рем проиграл в 1934 г.: они говорили, что он бы создал настоящую армию, которая смогла бы победить в этой войне{641}. Принимая во внимание то обстоятельство, что лучшими солдатами войны зарекомендовали себя Ваффен-СС, то есть, по существу, идеологическое войско Гитлера, а не части вермахта, то мнение партийных бонз не кажется столь уж нелепым и надуманным. Впрочем, после покушения на Гитлера на фронтах последовало некоторое затишье — в немецком тылу даже начали лелеять надежды на былое везение. Но в этих надеждах немцы оказались обманутыми: в начале августа 1944 г. южный фланг группы армий фельдмаршала фон Клюге «повис», возникла угроза американского охвата. По своему обыкновению, Гитлер отверг предложение фон Клюге отвести войска до Сены и приказал держаться до последнего солдата, как на Восточном фронте. 17 августа, после того как Клюге на несколько часов исчез со связи, Гитлер его сместил и назначил на его место Манштейна. 18 августа обнаружилось, что Клюге покончил жизнь самоубийством. Его цитированное выше письмо было исполнено лояльности к фюреру, поэтому Геббельс объявил, что знаменитый фельдмаршал умер от инфаркта. В народе, однако, ходили упорные слухи о причастности Клюге к покушению на Гитлера. 19 августа американцы и канадцы окружили в Нормандии 45 тысяч немецких солдат — остатки пяти дивизий вермахта. 24 августа французские войска во главе с Леклерком вошли в Париж, комендант которого, Дитрих фон Хольтитц, отказался от выполнения приказа Гитлера о разрушении города. В самом Париже боевые части отсутствовали, а были только подразделения безопасности для нужд снабжения и управленческих функций. На западе и на юге за пределами Парижа размещалась наспех собранная бригада, но у нее не было тяжелых вооружений, и она могла осуществлять только разведывательные и охранные функции{642}.

Генерал фон Хольтитц прибыл в Париж 9 августа 1944 г., он заменил генерал-лейтенанта фон Бойнебургк-Ленгсфельда, которого арестовали за участие в заговоре. Перед своим отъездом в Париж фон Хольтитц удостоился личной аудиенции у Гитлера. 15 августа он получил приказ фюрера в случае необходимости взорвать в Париже все мосты, а бои в городе вести, не обращая внимания на возможные разрушения.

Поскольку население Парижа испытывало перебои со снабжением, фон Хольтитц приказал выделить продукты (2 тысячи тонн мороженого мяса, тысячу тонн муки и пр.) из запасов вермахта. Чтобы городские власти приняли продовольствие, шведский дипломат Рауль Нордлинг предложил фон Хольтитцу сделать вид, что продовольствие передано французам от имени нейтральной Швеции — так и было сделано.

Эсэсовцы в такой спешке эвакуировались из Парижа, что забыли о политзаключенных: при посредничестве того же Нордлинга Хольтитц их освободил и передал Красному Кресту{643}. После сдачи Парижа Гитлер отдал приказ об уничтожении французской столицы при помощи ракет и тяжелой артиллерии. Генерал-лейтенант Шпайдель смог предотвратить передачу и исполнение этого приказа. В последнюю минуту Париж был спасен от уничтожения{644}. Через несколько дней после взятия Парижа (25 августа) вся Нормандия была очищена от немцев, которые за три месяца боев потеряли там вдвое больше солдат, чем под Сталинградом.

вернуться

18

Во время войны цензурировалось примерно 350 тыс. писем в год (250 тыс. — на фронт, остальные — с фронта); ежемесячно в среднем от 15 до 50 тысяч.