Борман, в ожидании усложнения обстановки, распространил по партийным организациям предупреждение об усилении бдительности и возможности более интенсивных бомбежек. В инструкции Бормана говорилось даже о том, что гражданские железнодорожные перевозки, возможно, будут прекращены. Когда же ничего такого не произошло, то все были приятно удивлены: к худшему жизнь не переменилась. В обстановке такой беспричинной эйфории в немецкой общественности известие о сдаче вермахтом Рима (16 июня 1944 г.) прошло практически незамеченным, что и констатировала С.Д. Приподнятое настроение немцев, однако, держалось недолго: немецкой общественностью большие надежды возлагались на 30 океанских подводных лодок Кригсмарине, которые 6 июля для борьбы с флотом вторжения ввели в устье Сены; но до августа эффект от действий подводников был невелик — ими было потоплено 16 десантных судов, при этом 20 субмарин было потеряно. Столь же незначительный эффект имели и минные лодки с дистанционным управлением и «мйниподлодки» с одной торпедой. Все эти меры, несмотря на частичный эффект, существенно не повлияли на развитие операции «Оверлорд» (высадка союзников в Нормандии). Немцы стали сравнивать сложившуюся ситуацию с Первой мировой войной, когда вмешательство американцев также имело решающий характер. Общественные настроения в Германии вновь улучшились при известии о первых удачных запусках Г-7, которые были осуществлены 16 июня — люди опять стали верить в перспективу улучшения положения. Этот подъем общественных настроений также был непродолжительным.

Между тем союзники СССР получили возможность по-настоящему понять и оценить вермахт после 6 июня 1944 г. Шпеер писал, что если битвы на Восточном фронте убедили Гитлера в том, что перед ним решительный и стойкий противник, то сражения с войсками западных государств лишь усилили его уверенность в их небоеспособности. Эту веру Гитлер сохранил до последних дней войны^{372}. Даже после побед, одержанных союзниками в Африке и Италии, он по-прежнему был убежден в том, что их солдаты не выдержат первой же сильной атаки и бросятся бежать. Гитлер считал, что демократия ослабляет народ, и что при демократии не может быть сильной армии. Как ни странно, исторический опыт пока не опроверг это суждение.

Чтобы скрыть действительную слабость немецкой оборонительной системы на Западе, Гитлер приказал в течение 1942 г. завершить строительство укреплений на побережье Ла-Манша; там возникли гигантские железобетонные сооружения. Но закончить это строительство не удалось, не говоря уже об оснащении этого «Атлантического вала». Он создавался в 1940–1944 гг. от Дании до Испании — для предотвращения вторжения — и представлял собой линейную систему укреплений без эшелонирования в глубину; поэтому он не был серьезным препятствием для вторжения союзников в Германию с Запада. Генерал Ганс Шпайдель писал, что решение Гитлера любой ценой удержать береговую линию уходило корнями в его боязнь уронить свой престиж, как это было в случае со Сталинградом, в сражениях на Дону, в Крыму и в Италии. Генерал вспоминал слова Фридриха Великого: «Недалекие люди хотят оборонять все; разумные люди сосредотачиваются на главном». Преимущество немцев в маневренности было отброшено в угоду фронтальной обороне побережья. Между тем по задействованному личному составу и вооружению «Атлантический вал» был не более чем тонкой линией без глубокого эшелонирования или значительных резервов. Сухопутные войска союзников значительно превосходили силы немцев не только численно, но и мобильностью^{373}. Технические приготовления к вторжению были чрезвычайными — американские и английские инженеры преуспели в создании вещей, которые ранее казались невозможными. Особенно большую роль сыграли искусственные гавани, которые сделали операции по высадке и снабжению не зависящими от захвата портов. По дну Ла-Манша был даже проложен трубопровод для перекачки топлива. Большую пользу принесли и искусственные взлетнопосадочные полосы на импровизированных аэродромах. Сила правого дела способствовала тому, что удалось полностью избежать, казалось, неизбежных трений и напряжения между союзниками по коалиции^{374}.

Концепция завоевания Западной Европы была впечатляющей и грандиозной. Союзники на 5300 кораблях должны были двинуться из разных морских портов Великобритании через Ла-Манш. Три воздушно-десантные дивизии перебросили по воздуху в Нормандию. Шесть пехотных дивизий — три американские, две английские и одна канадская — должны были атаковать немецкую оборону между Шербуром и Канном. 107 тысяч солдат, 14 000 военных машин и 14 500 тонн грузов нужно было доставить на открытый берег в течение первых 48 часов^{375}.

На береговых укреплениях и в нескольких километрах от берега размещалось восемь немецких дивизий — от Канна до Шербура. Сильные части 352-й дивизии вермахта, о которых не знала англо-американская разведка, образовали оборонительный пояс на участке берега, фигурировавшем в сводках союзников как «Омаха-бич». Именно здесь союзники понесли самые тяжелые потери при высадке, поскольку на этом участке наступающих встретил плотный огонь первоклассной дивизии вермахта, ядро которой составляли ветераны Восточного фронта^{376}. Развитие событий на этом участке подтвердило правоту Роммеля, который настаивал на максимально близком к берегу расположении немецких войск. Отстаивая на одном из совещаний свой план, Роммель заявил: «Если мы не сможем разбить противника сразу после его высадки, мы никогда не сможем совершить еще одно продвижение из-за его превосходящих военно-воздушных сил… Если мы не сможем дать отпор врагу в море или сбросить его с материка в первые сорок восемь часов, то вторжение удастся, и война будет проиграна из-за недостаточного стратегического резерва и полного отсутствия у нас флота и военно-воздушных сил»^{377}.

Представляется, что, вопреки расхожим суждениям, американские и английские солдаты в 1944–1945 гг. сражались с немцами оружием худшего качества, за исключением артиллерии и авиации. Где бы ни встречались английские и американские войска с немецкими, при приблизительно равных силах немцы всегда одерживали верх. Американский полковник Тревор Дюпуи писал: «На основе сопоставления результатов действий одного солдата с каждой стороны получается, что немецкий пехотинец постоянно наносил противнику потери на 50% большие, чем он сам терял в результате действий противника»^{378}. «Кпд» немецкой армии был выше: в июне 1944 г. 54,35% немецкой армии составляли солдаты, непосредственно участвовавшие в бою, а в американской армии — 38. При этом ежедневный рацион каждого американского солдата составлял 6,4 фунта мяса против 3-х у немцев, зато количество боеприпасов для стрелкового оружия в немецкой пехотной роте в 2 раза превышало аналогичный боекомплект в американской пехотной роте — 56 000 патронов против 21 000. Немецкий пулемет MG-42 (калибр 7,42 мм, дальность 1,8 км) имел скорострельность 1200 выстрелов в минуту, а английский пулемет «Брена» — 500. К 1945 г. было изготовлено 750 000 единиц MG-42; за безотказность он пользовался весьма высокой репутацией. Если советские ракетные установки «катюша» немцы прозвали «сталинский орган», то MG-42 на фронте называли «гитлеровская коса». В немецкой пехотной роте было 16 пулеметов MG-42 — по сравнению с 9 пулеметами в английской роте и 11 в американской, хотя тяжелые пулеметы «Виккерс» и «Браунинг» в ротах поддержки союзников несколько выравнивали положение. В качестве стрелкового оружия американцы пользовались полуавтоматической винтовкой «Гаранд», у англичан была затворная винтовка «Ли-Энфилд», но на войне все союзники, если появлялась такая возможность, предпочитали пользоваться немецким автоматом «шмайссер» (МР-38, потом МР-40 фирмы Schmeisser в Зуле, этих автоматов было произведено более миллиона штук[9]) — он значительно превосходил английские и американские аналоги, хотя немецкие фронтовики для ближнего боя предпочитали пользоваться советским автоматом ППШ из-за его более высокой, чем у «шмайссера», скорострельности, или английскими автоматами «стэн» из-за их неприхотливости^{379}.[10] Казалось бы, мелочь, но из-за длинной ручки немецкую гранату («картофелемялку») мог далеко метнуть даже не очень физически крепкий солдат.