Войдя в дом, Гленденнинг не произнес ни единого слова. Они с Виктором молча поднялись наверх, и как только за ними закрылась дверь спальни его матери, Том пробрался в кабинет, взял телефонный справочник Милл Уолк и листал его до тех пор, пока не нашел имя Уэнделла Хазека. Сверху слышны были громкие голоса. Тому удалось разобрать только одно слово, произнесенное дедушкой, — «наш». Или «нас»? Или «час»?

2

Том услышал вдруг звук, напоминающий крик животного, и уже через секунду усомнился, слышал ли он его на самом деле. Крик по-прежнему звучал у него в голове, но внутри, а не снаружи, потому что такой тихий звук вряд ли удалось бы расслышать за шумом и грохотом Калле Бурле.

Тому вдруг очень захотелось домой. И в самом деле, что он делает тут, в совершенно незнакомом районе? Уличное движение лишало его возможности попасть на другую сторону улицы. В те годы на Милл Уолк еще не было светофоров, а машины и другой транспорт тянулись в обе стороны, насколько мог видеть глаз. Чтобы перейти через улицу, Тому придется ждать, пока закончится час пик, а к тому времени наверняка уже почти стемнеет.

И тут он услышал настоящий, реальный звук, который окружал, словно мембрана, все звуки улицы. Крик растворился внутри себя самого и постепенно стих. Он напомнил Тому животное, которое, начав с хвоста, пожирает себя целиком.

Затем крик снова вернулся — он висел, словно розовое облако, над кварталом, простиравшимся за Калле Бурле. Облако вдруг рассыпалось на множество мелких точек, а потом превратилось в яркую нить, плывущую над крышами домов.

Засунув руки в карманы белых хлопчатобумажных брюк, Том двинулся в восточном направлении. Рубашка, прилипшая к спине, была вся в серых пятнах, оставшихся от молочных бутылок.

За домами на Калле Бурле проглядывала то здесь, то там запретная улица. Между двумя большими домами из красного кирпича он снова увидел желто-коричневое здание, а рядом — еще одно, поменьше, сложенное из необработанного известняка, между плитами которого виднелись серые полоски раствора. Том обнаружил, что стоит перед деревянным домом, разукрашенным подобно часам с кукушкой. Он пошел дальше, все время глядя в просветы между домами на соседнюю улицу. Теперь он разглядел довольно высокое двухэтажное здание с грязными стенами из бледно-желтого кирпича. Разбитое окно на первом этаже было заменено куском грязного картона. На секунду шум улицы затих за его спиной, и Том сумел расслышать клекот гуляющих во дворе здания кур.

Розовое облако плыло над крышами домов, то собираясь в шар, то вытягиваясь в тонкую линию.

За спиной снова загудели автомобили, зацокали по земле подковы, защелкали кнуты.

Том свернул в сторону, чтобы обойти угрюмое готическое здание с башенкой. Занавеска на одном из окон зашевелилась, и ему показалось, что оттуда выглядывает напоминающее череп лицо, обрамленное седыми волосами. Но человек тут же отошел от окна, превратившись в расплывчатое серое пятно.

Тонкие серые пальцы исчезли, и занавеска упала. Том подумал вдруг, хотя мысли не вполне успели сложиться в слова, что существует сейчас не в реальной жизни, а в каком-то ужасном, похожем на ночной кошмар мире, откуда необходимо выбраться как можно скорее, если он не хочет остаться в нем навсегда.

И тут снова раздался крик, и на этот раз у Тома не осталось никаких сомнений: он доносится с небольшой улочки, видневшейся за домами Калле Бурле.

Дойдя до конца квартала, он понял наконец, что слышит крики раненой собаки. Она выла и скулила одновременно, и над ней поднималось еще одно облако розового пара.

Странно, подумал Том, но крик собаки очень напоминает детский плач.

3

На углу Том остановился, чтобы взглянуть на название перпендикулярной Калле Бурле улицы. «Таунсенд» — было написано на табличке. Том совсем не знал этого района и даже не подозревал о существовании зеленой поляны с небольшой эстрадой, качелями, каруселями, раскидистыми зелеными деревьями и несколькими клетками с измученными животными, находившейся всего в полумиле от Калле Бурле. Водитель молочного фургона очень удивился бы, узнав, что кто-то из жителей Милл Уолк никогда не слышал о Парке Гете.

Том свернул за угол и увидел на противоположной стороне зеленый металлический треугольник с надписью «Сорок четвертая улица», сделанной ослепительно белой краской. В той части Милл Уолк, которую знал Том, улицы имели красивые, звучные имена, а это название вдруг показалось ему каким-то зловеще безликим.

Несчастное существо стонало и всхлипывало, словно задыхаясь.

Том увидел распростертое в пыли волосатое существо, удивительно напоминавшее человека. Вокруг шеи его была обернута толстая цепь, а окровавленные ногти впивались в землю.

Желудок его вдруг больно сжался, и Тома чуть не стошнило прямо на тротуар. Он схватился за живот и сел прямо на траву газона, разбитого перед угловым домом. Тому вдруг показалось, что существом, которое пригрезилось ему, был он сам. Сердце его затрепетало, как испуганная птица, бьющаяся о прутья клетки.

За спиной мальчика хлопнула дверь, и, обернувшись, он увидел толстую пожилую женщину, которая внимательно разглядывала его, стоя на крыльце.

— Убирайся с моего газона. Быстро. Это нарушение границ частного владения. Я этого не потерплю! — у женщины был сильный немецкий акцент, благодаря которому каждое произнесенное ею слово било по барабанным перепонкам Тома, словно брошенный с силой кирпич. Она напомнила Тому Леймона фон Хайлица.

— Мне стало дурно, и я... — начал было Том.

Кровь бросилась старухе в лицо.

— Ты врешь! Ты все врешь! — вопила она. — Убирайся отсюда.

Она начала спускаться по ступеням.

— Убирайся, понял? Я не позволю тебе топтать мою траву, ты, подонок, убирайся, откуда пришел...

Том успел вскочить на ноги и быстро отошел к противоположному краю тротуара.

— Иди, откуда пришел, — орала старуха, надвигаясь на Тома. Синий халат зловеще развевался вокруг ее грузного тела. Том испуганно пятился от нее в сторону запретной улицы.

Теперь женщина стояла на самой границе своих владений, носки ее домашних туфель были уже на тротуаре. Рука с вытянутым указательным пальцем указывала в сторону перекрестка Сорок четвертой улицы и той, другой, куда Тому ни в коем случае нельзя было попасть, хотя он и не мог бы сказать, почему именно.