Иов тяжело вздохнул.

— Что же теперь с нами будет?

— А что Богу угодно, то и будет, — успокоил его Иеремия.

Когда христиане вышли на широкую улицу, Иов неожиданно схватил спутника за руку и шепнул: «Стражники!».

Действительно, вдалеке показался ночной дозор, бдительно высматривавший нарушителей общественного порядка. К счастью, римляне не заметили припозднившихся путешественников, но шли в их сторону. Звероловы испуганно прижались к стене дома.

— Иов, где они?

— Да прямо к нам идут!

— Бежим!

— Нет, они нас не увидели. Надо спрятаться.

— Куда ж тут спрячешься?

— Постой, возможно, здесь не заперто.

Иов, стараясь слиться со стеной, стал пробираться вдоль нее к углу здания, где мог быть вход во дворик. Он наивно надеялся, что хозяин дома не запер на ночь ворота. Но христианам на этот раз действительно повезло: когда Иов дошел до угла, то увидел очень узкую улочку, которую скорее можно было назвать проходом между домами. Сюда не проникал лунный свет.

— Иеремия, иди сюда! Мы спасены!

— Слава Тебе, Господи! — откликнулся зверолов и, прижимаясь к стене дома и с опаской наблюдая за приближающимся дозором, подобрался к товарищу. Ночные путешественники сломя голову кинулись в спасительный проход и, наткнувшись на какой-то хлам, упали. К счастью, грохот от их падения был невелик и уже вплотную подошедшие римляне ничего не услышали. Христиане притаились, даже попытались задержать дыхание. К ним донеслись голоса стражников:

— Луций, как тебе та рыжая сирияночка?

— Хороша, но плутовка окаянная! Все сестерции выманит!

— Но стоит того!

— Не знаю, Децим говорит, что знавал и получше. Да, друг?

— Еще бы!

— Просто Децим был пьян!

— Сам ты пьян, скотина!

— Эй, не ссорьтесь. Вы на службе.

— А чего он врет?

— Ладно, успокойтесь.

— Успокоишься тут. Всю ночь ходим, бродим, и хоть бы одну душу живую встретили. Спят все евреи, и нам пора на боковую.

— Днем отоспитесь. Прекратить разговорчики!

Голоса римлян постепенно становились всё тише и тише, пока, наконец, не смолкли. Иов, лежавший на каких-то глиняных черепках, осторожно приподнялся и присел на корточки. Иеремия встал во весь рост и, тяжело дыша, постепенно приходил в себя. Хотя будущие звероловы пока не совершили ничего противозаконного, они испугались не на шутку: если бы их выловил ночной дозор, то сперва пришлось бы объясняться с римлянами, а затем, что удручало их гораздо больше, с Петром. Ведь они бы просидели под стражей, по крайней мере, до утра, и в таком случае задание не было бы выполнено. А наказывал апостол всегда очень жестоко и изобретательно. Он хотел не только причинить боль, но и унизить провинившегося, и оттого в общине Симона боялись даже больше, чем бога.

— Кажется, пронесло, — предположил Иов и, подобравшись к углу дома, огляделся. Стражники ушли.

— Как там? — спросил Иеремия.

— Пусто. Можем идти дальше.

— Ох, и натерпимся мы страха с таким поручением…

— Что делать? Думаешь, мне это нравится?

Так, беседуя о наболевшем, христиане продолжили свой путь в зверинец.

— Какой же я несчастный, — ныл Иов. — Связался с этим Симоном, отчий дом и скотину продал, все деньги ему отдал. Он мне тогда говорил: «Как только взнос внесешь — и спасешься, и мне станешь братом». И вот он как с братом поступает! Сам в мягкой постели дрыхнет, а я неизвестно куда, может быть, на смерть, иду!

— Да, — согласился Иеремия, — и никуда от него не скроешься. Кому мы нужны без имущества, без денег? Крепко нас всех Симон в кулаке зажал. Но, раз так случилось, ты, Иов, посмотри и на хорошую сторону.

— Какую там хорошую!

— Тебя разве окружающие раньше дураком не считали?

Иов вздрогнул от неожиданного и неприятного вопроса и, приготовившись к скандалу или даже драке, посмотрел на своего обидчика. Он ожидал увидеть в глазах Иеремии насмешку и желание поиздеваться, но его спутник, напротив, был серьезен и, как видно, настроился на откровенный и доверительный разговор.

— А тебя не считали? — закричал, сжав кулаки, Иов.

— И меня тоже, — тихо, склонив голову, вымолвил Иеремия.

Остановившиеся было христиане зашагали вновь, и минут пять ничто не нарушало тишины ночного Иерусалима. Первым заговорил Иов:

— Так что ты хочешь этим сказать?

— А то, что теперь окружающие — а это члены нашей общины — ни тебя, ни меня дураками не считают.

— Да дураки, идиоты те, кто нас так называет!

— Я с тобой согласен, они лишены благодати Спасителя, но всё равно, знаешь, неприятно…

— Поменьше обращай внимание на скотов, — ответил Иов, — каждой свинье пасть не заткнешь.

Чуть не подравшиеся ранее христиане засмеялись и, довольные, ибо их развеселила плоская шутка Иова, пересекли просторную площадь и углубились в лабиринт узеньких вонючих улочек. Какую только мерзость ни выбрасывали и ни выливали в эти проходы живущие здесь иерусалимцы! Потому Иов и Иеремия попытались пройти аккуратно, но в темноте было трудно разглядеть ловушки, и звероловы то и дело вступали во всякую гадость. Наконец они увидели высокий каменный забор. За ним находился зверинец.

Звероловы подошли к ограде. Неприятная ночная «прогулка» утомила их, но не усталость сейчас была заметна на лицах Иова и Иеремии, а животный, всепоглощающий, леденящий кровь страх. Еще не поздно было покинуть это опасное место, но христиане не осмелились нарушить приказ Петра.

Иов не без труда забрался на плечи ставшего у забора Иеремии. Теперь он хотел сесть на каменную ограду и попытаться за руку подтянуть на нее своего товарища. Трудно сказать, удалось бы это ему или нет, так как действительность внесла свои коррективы в план охотников. Оттолкнувшийся от плеч подельщика Иов не рассчитал силу прыжка и перелетел через забор. Иеремия услышал звучный шлепок, крик и стоны, засмеялся и на мгновение даже забыл об опасности.

— Идиот, что ты веселишься?! — послышалось из-за забора.

— Да нет, ничего. Как ты там?

— Смотри у меня, тварь… Ох, грехи мои тяжкие… Больно-то как… Ты слышишь меня?

— Слышу.

— Иди к калитке, я открою.

Охая и причитая, Иов пошел вдоль забора, отворил калитку и впустил Иеремию. Христиане огляделись. Огороженная каменным забором территория площадью примерно в югер[10] была плотно уставлена клетками. Но многие из них пустовали: видно, охота на зверей не всегда проходила успешно. Справа виднелся небольшой дом, в котором безмятежно спала охрана зверинца. Обитатели клеток тем более ни о чем не беспокоились, мирно похрапывали и иногда зевали, словно специально желая показать свои страшные зубы забравшимся к ним божьим людям. Иова и Иеремию несказанно смутили эти утробные, глухие звуки, в которых слышалась дикая, необузданная мощь. Потому звероловы не стали любопытствовать, рассматривая всех животных, а подошли к первой попавшейся клетке со львом. Самец средних размеров крепко спал и лишь изредко подергивал лапой, наверное, видел какой-то интересный сон. Христиане, держась от клетки на безопасном расстоянии, стали готовиться к проповедованию. Иеремия отцепил от пояса свиток, развернул его и только теперь понял, как трудно разглядеть письмена в темноте. Он смотрел на луну и звезды и, по-всякому поворачиваясь, пытался стать так, чтобы их свет упал на текст заклинаний.

— Пис-ху-дур-бул… — вымолвил Иеремия и умолк.

— Ну что ты там? Читай.

— Не могу. Темно. Придется ждать рассвета.

Иова такая перспектива явно не устраивала. Он поежился, представив, как проснувшиеся римляне обнаруживают непрошеных гостей…

— Иеремия, да что мы, в самом деле, сами не умеем на иных языках разговаривать? Начинай!

И тогда в зверинце послышались христианские речи:

— И-го-го-брым-лям-сун-бур-лум-брум-буй-кум-люм-как-пис-пердь!

Лев приоткрыл один глаз. Перед ним плясали и издавали какие-то странные звуки две забавные обезьянки. Хищник спросонья рявкнул, мол, не мешайте спать, закрыл глаз и снова задремал. А христиане, напротив, воодушевились достигнутым успехом и усилили свои старания. Молитвы сыпались одна за другой, а чтобы зверь получше усвоил христианскую премудрость, в него полетели сначала камешки, потом камни.