Он понял, что смотрит на трутня, на К’чайн Че’малле, подобного которому никогда не встречал. Не выше среднего человека, с тонкими конечностями, с массой щупальцев на концах передних лап. Широкая голова вздувалась на уровне глаз и в области затылка. Тонкая щель рта казалась взятой у ящерицы; челюсти были в несколько рядов усеяны тонкими острыми зубами. Громадные глаза имели коричневый цвет.
Он смотрел, как существо корчится, понимая, что оно просто исследует глубину преображения, разворачивает нелепые лапы, резко крутит головой, ловит новые необычные запахи. Он видел, что оно все сильнее волнуется, боится.
Запах неведомых захватчиков. Трутень способен собирать, использовать и отбрасывать информацию от диких ортенов и гришолей, определяя положение захватчиков. Живые, да. Далекие бессвязные звуки, несколько различных ритмов дыхания, тихий топот ног, пальцы касаются механизмов.
Трутень начал использовать соки, которыми прежде кормил Солдат Ве’Гат. Вскоре он увеличит и усилит себя. Если чужаки не уйдут сами, трутень их убьет.
Дух сражался с паникой. Он не сможет их предупредить. Тварь, возбужденная неотложностью и величиной вставших перед ней задач — великой войной против опустошения Кальсе Укорененного, предположил дух — видит в беспомощных поисках Таксилиана, Раутоса и остальных лишь угрозу. Которую нужно искоренить.
Трутень по имени Сулькит (имя, зависящее от месяца и статуса рождения, уже принадлежавшее двум сотням таких же трутней) встал на задние лапы; тонкий и гибкий хвост уперся в пол. Масла капали со сланцево-серой кожи, образуя лужу и быстро пропадая — незримая армия, одушевленная, оживленная и очищенная полководцем, которого сама создала, начала сражаться с удвоенной силой.
И призрак отступил, спеша к спутникам.
— Если это был разум, — сказал Таксилиан, — он умер.
Он провел рукой по скользкому панцирю, прищурился, глядя сквозь полосы гибкого стекла, выступавшие из железного купола. Не течет ли через них нечто? Он не мог сказать наверняка.
Раутос поскреб подбородок. — Честно, не понимаю, как ты можешь судить.
— Тут должны быть шум, вибрация. Что-то.
— Почему?
Таксилиан скривился: — Потому что это показывает, что он работает.
Вздох грубо захохотала сзади. — А нож говорит? Щит гудит? Ты свой разум потерял, Таксилиан. Город жив, если в нем есть люди. Да и тогда это люди живут, не город.
В комнате, из которой они только что вышли, Шеб и Наппет переругивались и расчищали замусоренный пол, собираясь спать. Они взбирались с уровня на уровень, но даже к вечеру их ждали новые этажи. Все вымотались. В дюжине уровней внизу Последнему удалось убить выводок ортенов; он ободрал их, выпотрошил и сейчас насаживал тощие тельца на шесть шампуров. Рядом в каменной ямке горели бхедриньи кизяки — тепло огня медленно растекалось в стоялом, стылом воздухе. Асана готовилась бросить травы в оловянный котелок со свежей водой.
Дух ошеломленно бродил между ними.
Вздох вошла в комнату, осмотрела пол. — Время, — провозгласила она, — для бросания Плиток.
Дух ощутил предвкушение… или то был ужас?
Он ощутил, как придвигается, жадно глядя на собрание Плиток. Полированная кость? Слоновый клык? Терракота? Он понял, что материал меняется на глазах.
Вздох прошептала: — Видите? Еще молодые. Столь многое еще не решено… — Она облизывала губы, руки дрожали.
Все подошли ближе, кроме остававшегося в соседней комнате Таксилиана.
— Ни одной не узнаю, — сказал Шеб.
— Потому что они новые, — рявкнула Вздох. — Старые мертвы. Бесполезны. Эти, — она указала рукой, — эти принадлежат только нам. Сегодня. Пришло время дать им имена. — Она сгребла застучавшие пластинки, подняла в чаше сложенных ладоней.
Дух видел ее засиявшее лицо — прилив крови сделал кожу почти прозрачной, и он смог различить даже кости. Он видел пульсирование мельчайших сосудов, слышал, как яростно шумит несущаяся по жилам кровь. Видел пот на высоком лбу и плавающих в нем существ.
— Сначала, — сказала она, — нужно переименовать старые. Дать им новые лики. Они могут звучать так же, как старые, но все равно произойдет обновление.
— Как это? — скривился Шеб. — Какие это новые?
— А вот так. — Она положила Плитки на пол. — Никаких Оплотов, видите? Каждая свободна, все они свободны. Вот и первое отличие. — Она ткнула пальцем. — Удача, Костяшки — но видите, она сражается сама с собой? Вот истина Удачи. Везение и невезение — смертельные враги. И еще одна: Власть. Не трон, троны слишком очевидны. — Она перевернула Плитку. — И Мятеж на другой стороне — они убивают друг дружку, видите? — Она начала крутить другие Плитки. — Жизнь и Смерть, Свет и Тьма, Огонь и Вода, Воздух и Камень. Это старые, переделанные. — Вздох отбросила все Плитки, оставив три. — Вот самые могущественные. Ярость, а на другой стороне Звездное Колесо. Ярость — просто ярость, слепая, уничтожающая всё. Колесо — это время, но не развернутое…
— И что всё это значит? — каркнул Раутос. Лицо его было бледным, голос взволнованным.
Вздох пожала плечами: — «Раньше» и «потом» не имеют смысла. «Впереди» и «позади», «скоро» и «долго» — все пусто. Это слова, старающиеся установить порядок и… гм… последовательность. — Она снова дернула плечами. — Вы не увидите в разбросе Звездного Колеса. Там будет лишь Ярость…
— Откуда ты знаешь?
Ее улыбка была ледяной: — Знаю. — Она указала на вторую Плитку. — Корень, а на обороте — Ледяная Охота. Они ищут одно и то же. Можно видеть одно или другое, но не обе сразу. А последняя — Синее Железо, магия, дающая жизнь машинам. Она все еще сильна здесь, я чувствую. — Вздох перевернула Плитку. — Забвение. Берегитесь ее, она проклята. Демон, пожирающий вас изнутри. Воспоминания, личность. — Она снова облизнулась, на этот раз нервно. — О, как она сильна! И становится сильнее — кто-то идет, кто-то отыскивает нас. — Она вдруг зашипела и отбросила последнюю Плитку. — Нужно… мы должны подкормить Синее Железо. Подкормить!
Таксилиан сказал с порога: — Знаю, Вздох. Я пытался.
Она оскалилась на него: — Тоже способен чуять это место?
— Да, я могу.
Асана заскулила и сразу подпрыгнула, потому что Наппет ударил ее ногой. Он готов был на большее, однако Последний встал между ними, скрестив руки на груди, с холодными глазами. Наппет скривился и отвернулся.
— Не понимаю, — сказал Раутос. — Лично я вообще ничего не чувствую. Только пыль.
— Нужна помощь, — заявил Таксилиан.
Вздох кивнула.
— Но я не знаю, что делать.
Вздох подняла нож: — Вскрой плоть, Таксилиан. Впусти запах внутрь.
Безумие ли это — или единственный путь к спасению? Призрак не знал. Однако он ощутил в воздухе новый запах. Возбуждение? Голод? Непонятно… Но Сулькит идет. Все еще слабый, все еще истощенный. Идет не убивать. Это, внезапно понял призрак, запах надежды.
Ступая на некоторые пути, вы теряете возможность вернуться. Каждое ответвление закрыто зарослями терний, дымящимися пропастями или гладкими каменными утесами. Ожидающее на том конце пути неведомо, и знание может оказаться проклятием. Так что лучше всего просто делать шаг за шагом, совсем позабыв о жестоких водоворотах судьбы.
Семь или восемь тысяч беженцев брели вслед за Полутьмой, а мир по сторонам Дороги Галлана казался потерявшим вещественность. Фрагменты плавали, словно потерянные воспоминания. Они связались веревками, обрывками сетей, ремнями и оторванными от одежды полосами — они устали, но еще живы, они ушли от страшных пожаров, от удушающего дыма. Нужно лишь следовать за Королевой.
Почти всегда вера рождается из отчаяния. Яни Товис отлично это понимала.
Пусть они видят ее смелой, твердо попирающей каменные плиты дороги. Пусть верят, что она уже бывала здесь или что, по праву рождения и титула, наделена утешительным знанием. «Пусть мерно течет река крови. Моей крови».
Пусть утешаются. Что до истины — нарастающего ужаса, приливов паники, от которых пропиталась холодным потом одежда и сердце стучит громче копыт взбесившегося коня — нет, это не для них. Нельзя заронить искру страха, ибо слепой ужас человеческой реки вырвется, столкнув всех с пути — и под вопли и стоны люди будут порваны в клочья, познав забвение.