Она встала, глядя на угасающие у ног угольки.
Перед ней выросли двое воинов. Барахны — один Кашет, братец Марела. Второго она не смогла узнать.
— Чего вам? — спросила, внезапно ощутив страх, Джейвиса.
— Вот чего, — сказал Кашет, выбрасывая руку.
Она уловила блеск зазубренного клинка. Резь в горле. По груди вдруг потекло теплое.
Боль в костях отступила; вскоре и линии на лбу разгладились, сделав ласкаемое ливнем лицо почти юным.
Малышка Един склонилась над телом Хеги, уставившись на лужу крови. Та еще дымилась, хотя капли дождя заставили поверхность рябить. Кошмар этой ночи, похоже, не закончится никогда. Она все еще чувствует жар железного клинка, которым прижигала ноги Хетан. Жар пульсирует в руках, но не способен выгнать болезненный холод из сердца.
Что за ужасное дело, и Хега ее заставила, потому что умеет заставлять, особенно молодых. Показывает, какое зло в глазах таится — и больше ничего не нужно. Но Хетан не была злой, всегда делала хорошо, всегда готова была подмигнуть. И Стави со Сторией. Всегда смешили Един, и делами и мыслями и планами.
Мир впереди вдруг стал темным, неведомым. Поглядите-ка: кто-то пришел и убил Хегу. Зла в глазах недостаточно. Но что же нужно? Те мужчины делали с Хетан…
Рука схватилась за воротник, поднимая ее над землей.
Она смотрела в лицо незнакомца.
Сбоку прошипел чей-то голос: — Она мало что запомнит, Сагел.
— Чертенок Хеги…
— Но…
Сагел поставил ее наземь. Девочка пошатнулась на ватных ногах. Огромные руки сдавили виски. Глаза их встретились, и Един увидела в них тьму, оживающее зло…
Сагел свернул ей шею, бросил тельце на труп Хеги. — Найдите Бекела. Еще одно дело. Для вас.
— А Секара и Столмен?
Сагел ухмыльнулся: — Кашет и я… самое вкусное мы оставляем на потом. Иди, Корит.
Воин кивнул. — Потом и я поимею Хетан.
— Она того стоит. Вон как извивается в грязи.
Страль ушел, Бекел остался в юрте один. Жена этой ночью не вернется, знал он. Если вовсе не вернется — он жалеть не будет. Удивительно, что после долгих лет супружества может возникать удивление. Ночь разорвала сеть законов, и бахрома качается на черном ветру. В душе народа пробудились тысячи возможностей. Давно зарытые обиды вылезают из могил, ножи истекают кровью. Воин глядит в глаза друга и видит чужака, глядит в глаза жены и видит пламя гнусных желаний.
Она желает другого, но Бекел стоит между ними. Тот мужчина желает ее, но мешает жена. Жена Бекела встала пред ним, на лице играла легкая улыбка, призванная доставить ему боль. К собственному сюрпризу он понял, что не испытывает боли. Она тут же заметила это, и лицо исказилось ненавистью.
Она вышла, держа нож. Ночью умрет женщина, вставшая между ней и любовником.
Остановит ли он ее?
Бекел еще не решил. В нем не осталось ярости. Нет углей, готовых вдруг вспыхнуть пожаром. Даже попытка думать утомляет.
«Кровь бежит вниз». Старинная поговорка Баргастов. Когда убит вождь, обнажается тысяча ножей и слабак становится дикарем. «Мы устроили ночь безумия. Враг идет навстречу, а мы сцепились в буйстве бесполезной резни, убиваем друг друга». Он слышал вопли, заглушавшие стоны ветра.
Перед глазами стояло лицо жены, изуродованное желаниями.
«Нет. Не позволю». Он встал и пошарил рукой, нащупывая кольчугу из монет. Если слишком поздно спасти ту женщину, он убьет жену и ее любовника. Хватит безумия. Он решился.
— Найдите его! — завизжала Секара. — Братья ушли, убивают наших сторонников! Марел Эб остался один…
— Не один, — возразил Столмен. — В такую ночь? Он что, сумасшедший?
Громадина в доспехах, на руках латные перчатки, в ладони тяжелый нож… и унылое выражение на тупом лице. — Скажи, что решил обсудить союз с кланом Гадра. Придумай что-нибудь. Едва перережешь ему глотку…
— Братья меня найдут и убьют. Слушай, женщина — ты говорила, что хочешь Марела Эба в командиры…
— Я не думала, что он нападет сегодня же ночью? Хега мертва! Джайвиса пропала. Как и Бельмит. Понимаешь, что творится?
— А ты, кажется, нет. Если они все мертвы, следующими будем мы.
— Он не посмеет! У меня сотня головорезов — у меня шпионы в каждом клане! Нет, мы еще нужны…
— Он не станет думать таким образом, когда я войду и попытаюсь его убить.
— Не пытайся, муженек. Убивай сразу. Дурней — братьев предоставь мне.
Дождь молотил по толстой коже юрты. Кто-то орал неподалеку. Лицо Столмена побелело.
«Духи подлые, сегодня ему даже краска не понадобится». — Я сама должна всё делать? Ты вообще зачем нужен?
— Секара, я готов отдать жизнь за тебя. Кончится ночь — кончится безумие. Нам нужно пережить…
— Меня не интересует простое выживание! — Он уставился на нее, словно увидел в первый раз. Что-то в этом взгляде, что-то странное… по Секаре пробежали щупальца беспокойства. Она подошла ближе, положила руку на кольчужную грудь: — Понимаю, муж. Знай: я ценю все твои дела. Но я думаю, охранять меня не нужно. Прошу, найди Марела Эба. Если он окружен охраной, вернись сюда. Мы поймем, что он познал страх. Это первая победа, а ты даже руку не поднял.
Он вздохнул и повернулся к выходу.
Ветер загудел, когда Столмен откинул полог и вышел.
Секара попятилась от холода.
Еще миг — раздался тяжелый стук, что-то навалилось на стенку юрты и сползло на землю.
Секара примерзла к месту. Зажала руками рот, чтобы не выскочило сердце.
Сагел первым вошел внутрь. За ним показался брат Кашет, в руке сабля, с клинка капает водянистая кровь.
— Секара Злодейка, — улыбнулся Сагел. — Какая жестокая ночь.
— Рада, что он сдох, — сказала она, кивнув на влажное лезвие. — Бесполезный. Лишний груз на моих стремлениях.
— Стремлениях, да, — пробурчал, озираясь, Кашет. — Вижу, ты неплохо устроилась.
— У меня много, много друзей.
— Мы знаем. Сегодня мы с некоторыми свиделись.
— Я нужна Марелу Эбу. Мои шпионы, убийцы. Я вдова и не представляю угрозы. Никому. Твой брат станет Вождем Войны, а я позабочусь, чтобы никто не возражал.
Сагел пожал плечами: — Мы подумаем.
Она облизала губы. Кивнула: — Скажи Марелу Эбу, я приду утром. Многое надо обсудить. Будут соперники. Как насчет Бекела? О нем вы подумали? Я смогу провести вас в его юрту. Дайте плащ…
— Не нужно, — бросил Сагел. — Бекел уже не угроза. Просто позор: убийца Оноса Т’оолана умер так быстро. — Он поглядел на Кашета: — Подавился чем-то, да?
— Чем-то, — ответил Кашет.
Секара сказала: — Будут и другие. Я их знаю, вы — нет. Среди Сенана и даже среди моего народа.
— Да да, ты нам всех продашь.
— Служу Вождю.
— Что же, посмотрим. — Сагел развернулся и покинул юрту. Кашет задержался, стирая с сабли кровь ее мужа (он использовал для этого бесценный штандарт, висевший на центральном шесте). Помедлил у выхода, ухмыльнувшись ей, и ушел за братом.
Секара нетвердо шагнула назад, села на сундук. Дрожь завладела ею, затрясла ее, пробрала до костей. Она пыталась сглотнуть, но во рту и горле было слишком сухо. Она сложила руки на животе, но они сами собой разошлись — она не могла обрести контроль… ни над чем.
Ветер сотрясал кожаные стены, холодный воздух колол лицо, прорываясь из-за плохо задвинутого полога. Нужно бы пойди, поправить… Но она села, трясясь, сражаясь с непокорными руками. — Столмен, — шепнула она. — Муж. Ты оставил меня. Бросил. Я почти, — тут она задохнулась, — я чуть не умерла!
Секара поглядела туда, где только что стоял он — такой большой и солидный — а потом на штандарт, на ужасное мокрое пятно. — Испортили, — пробормотала она. — Испортили вещь. — Она так любила ласкать его руками. Этот шелк. Проводила рукой, снова и снова, словно черпая из потока богатства. На руках не оставалось ни капли. Но теперь… она будет ощущать корку крови, к ладоням прилипнет прах. — Ты должен был предвидеть. Должен был.