Изменить стиль страницы

Когда в Московском Большом театре шло торжественное заседание, которым был ознаменован юбилей Горького, то во время перерыва, в салонах, расположенных за бывшей императорской или великокняжеской ложей, собрались руководящие деятели. Какой адский шум они там подняли! Какой хохот! Там были Сталин, Орджоникидзе, Рыков, Бубнов, Молотов, Ворошилов, Каганович, Пятницкий. Они рассказывали эпизоды времен гражданской войны, припоминали забавные случаи: «Помнишь, как ты свалился с лошади?» … «Да, вот проклятая кобыла! Не знаю, что с ней случилось …». Гомерический хохот, юношеская жизнерадостность, мощное веселье, сотрясающее царскую драпировку в салонах, – короткая, свежая разрядка великих бурлаков реконструкции.

Ленин тоже умел смеяться от всей души.

«Никогда я не встречал человека, – рассказывает Максим Горький, – который умел бы так заразительно смеяться, как смеялся Владимир Ильич. Было даже странно видеть, что такой суровый реалист, человек, который так хорошо видит, глубоко чувствует неизбежность великих социальных трагедий, непримиримый, непоколебимый в своей ненависти к миру капитализма, может смеяться по-детски, до слез, захлебываясь смехом. Большое, крепкое душевное здоровье нужно было иметь, чтобы так смеяться».[29]

Кто смеется, как ребенок, тот любит детей. У него их трое – взрослый Яша и двое маленьких: четырнадцатилетний Вася и восьмилетняя Светлана. Жена его, Надежда Аллилуева, скончалась в прошлом году. От ее земного облика не осталось ничего, кроме благородно-плебейского лица и прекрасной руки, запечатленных в белом мраморе – на надгробном памятнике Новодевичьего кладбища. Сталин усыновил Артема Сергеева, отец которого стал жертвой несчастного случая в 1921 году. Он отечески заботился о двух дочерях расстрелянного англичанами в Баку Джапаридзе. И о скольких других детях! Как сейчас вижу восторг двух маленьких чародеев – пианиста Арнольда Каплана и скрипача Буси Гольдштейна, рассказывавших мне, как они после своего триумфа в Консерватории были у Сталина.

В том же, если можно так выразиться, ряду, что смех Ленина и Сталина, – их ирония. Они пользуются ею широко, постоянно. Сталин очень охотно выражает свои мысли в забавной или насмешливой форме.

Любопытную историю рассказывает Демьян Бедный.

«Накануне июльского выступления, в 1917 году; в редакции «Правды» днем сидим мы двое: Сталин и я. Трещит телефон. Сталина вызывают матросы, кронштадтские братишки. Братишки ставят вопрос в упор: выходить им на демонстрацию с винтовками или без них? Я не свожу глаз со Сталина … Меня разбирает любопытство: как Сталин будет отвечать – о винтовках! По телефону!…

– Винтовки?… Вам, товарищи, виднее!… Воот мы, писаки, так свое оружие, карандаш, всегда таскаем с собою … А как там вы со своим оружием, вам виднее!…

Ясное дело, что все братишки вышли на демонстрацию со своими «карандашами»!

Но он умеет прятать иронию. Когда в ответ на одно его замечание Эмиль Людвиг воскликнул: «Вы даже не подозреваете, как Вы правы», – Сталин вежливо сказал: «Как знать, может быть и подозреваю». Наоборот, когда тот же писатель спросил его: «Допускаете ли Вы параллель между собой и Петром великим?» – он без всякой иронии ответил: «Исторические параллели всегда рискованны. Данная параллель бессмысленна». Он смеется громко далеко не всегда, когда к этому есть основания.

Что всегда бросается в глаза: он не стремится блистать, не стремится подчеркнуть свое значение.

Сталин написал немало книг, и книг замечательных. Многие из них являются в марксистской литературе классическими. Но когда его спросили, кто он такой, он ответил: «Я только ученик Ленина и моя цель – быть достойным его учеником». Любопытно отметить, что Сталин, говоря об осуществленных под его руководством работах, всегда относит все достижения на счет Ленина, тогда как значительная их часть принадлежит в действительности ему самому, – да и вообще нельзя проводить ленинизм в жизнь, не будучи творцом. В этом случае слово «ученик» возвышает. Но эти люди пользуются им только для того, чтобы приуменьшить свою личную роль, не выделяться из рядов. Это не самоуничижение, это братство. Невольно вспоминается прекрасная лаконичная фраза философа Сенеки: «Deo non pareo sed asseutior» – «Я не повинуюсь богу; но соглашаюсь с ним».

Если нелегко понять этих людей сразу, то причина здесь не в сложности их, а в их простоте. Видишь ясно, что этого человека толкает вперед, поддерживает в трудностях не личное честолюбие, не суд потомков, а нечто другое. Это – вера. В великой стране, где ученые уже начинают действительно воскрешать мертвых, где они кровью трупа спасают живых, где излечивают преступников, где великой бурей разогнан ядовитый дым религии, – в этой стране вера растет из земли, как растут хлеба и леса. Вера во внутреннюю справедливость логики, столь глубоко выраженная Лениным, когда с ним заговорили о подлом покушении, сократившем его жизнь, и он ответил: «Что делать? Каждый действует, как умеет». Вера в знание, вера в социалистический строй и в массы, его созидающие, вера в труд, в то, что Стецкий называет бурным ростом производительных сил. Труд, – говорит Сталин, – стал делом чести, делом славы, делом доблести и геройства». Вера в Закон труда, в коммунистический закон и его яростную честность. Нашей партии «мы верим, – говорит Ленин, – в ней мы видим ум, честь и совесть нашей эпохи» … «Не всякому дано быть членом такой партии, – говорит Сталин. – Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии».

Если Сталин верит в массы, то и массы верят в него. В новой России – подлинный культ Сталина, но этот культ основан на доверии и берет свои истоки в низах. Человек, чей профиль изображен на красных плакатах – рядом с Карлом Марксом и Лениным, – это человек, который заботится обо всем и обо всех, который создал то, что есть, и создает то, что будет.

Он спас. Он спасет.

Мы хорошо знаем, что, как выразился сам Сталин, «прошли те времена, когда вожди считались единственными творцами истории» … Но если и следует отрицать ту исключительную роль в событиях, какую приписывает «герою» Карлейль, то не надо все же отрицать его относительное значение. Великий человек – это тот, кто, предвидя ход событий, не следует за ним, но опережает его и заранее действует против него или способствует ему. Герой не выдумывает неведомую землю, – он открывает ее. Он умеет вызывать широкие движения масс – и все же эти движения остаются непосредственными: ибо ему ведомы причины. Правильно применяемая диалектика раскрывает все содержание человека и событий. При всех великих исторических событиях великий человек необходим как организующая сила. Ленин и Сталин не создали историю, – они рационализировали ее. Они приблизили будущее.

Мы рождены для того, чтобы добиться на земле наивозможного движения вперед, какое доступно человеческому разуму; ибо в конечном счете высшее, чем мы обладаем, – это разум. Чтобы честно пройти свой земной путь, не надо браться за невозможное, но надо идти вперед, пока хватает сил. Не надо внушать людям, что их избавят от смерти. Надо стремиться дать им полную и достойную жизнь. Надо всеми силами бороться не против неизлечимых зол, присущих человеческой природе, но против зол устранимых – против зол социальных. Подняться над землей можно лишь земными средствами.

Когда проходишь ночью по Красной площади, ее обширная панорама словно раздваивается: то, что есть теперь – родина всех лучших людей земного шара, – и то архаическое, что было до 1917 года. И кажется, что тот, кто лежит в Мавзолее посреди пустынной ночной площади, остался сейчас единственным в мире, кто не спит; он бодрствует надо всем, что простирается вокруг него, – над городами, над деревнями. Он – подлинный вождь, человек, о котором рабочие говорили, улыбаясь от радости, что он им и товарищ, и учитель одновременно; он – отец и старший брат, действительно склонявшийся надо всеми. Вы не знали его, а он знал вас, он думал о вас. Кто бы вы ни были, вы нуждаетесь в этом друге. И кто бы вы ни были, лучшее в вашей судьбе находится в руках того другого человека, который тоже бодрствует за всех и работает, – человека с головою ученого, с лицом рабочего, в одежде простого солдата.

вернуться

29

Воображаю, как рассмеялся бы Сталин, если бы до него когда-нибудь дошла монументальная нелепость, напечатанная в альманахе Вермса за 1935 год: «Сталин расходует на свои личные потребности 250 миллионов в год».