Профессор Вислеценус, занявший кафедру Кольбе, противопоставлял взглядам этих ученых новые стереохимические представления, и в Лейпцигском университете в ту пору среди химиков шли горячие споры.

Вислеценус был рад в молодом русском коллеге встретить последователя своих воззрений, он охотно взял на себя руководство его практической работой по синтезу двухосновных кислот, которые, как они полагали, дадут ценный материал для подтверждения положений стереохимии.

В течение семестра Николай Дмитриевич знакомился с методами синтеза, используемыми в лаборатории Вислеценуса, и его работами по стереохимии. После этого он переехал в Геттинген.

Геттинген был типичным немецким городком с узкими улицами, неизменной ратушей, кирхами. Против собора святого Иакова находился пансион фрау Гуммель. В этом пансионе Зелинский и обосновался.

Интересы всех жителей города вращались вокруг университета. В кофейнях, барах, у кегельбана всегда можно было встретить преподавателей университета, его многочисленных служащих и больше всего — студентов. Владельцы торговых и увеселительных заведений, портные, сапожники жили доходами с питомцев университета. Почтенные фрау среди учащейся молодежи искали себе жильцов и женихов для своих дочерей.

В Геттингене, как во всех германских университетских городах, было в то время много студенческих корпораций. Корпоранты, или бурши, как они сами себя называли, гордились не столько своими успехами в науках, сколько славой скандалистов, дуэлянтов и отчаянных сердцеедов.

На узких старых улочках пешеходы поспешно прижимались к зданиям, спасаясь от бешено мчавшихся лошадей. В пролетках сидели корпоранты, горланящие песни и размахивающие рапирами над головой смертельно испуганного извозчика.

Многочисленные шрамы на лицах этих молодых людей напоминали об ударах рапир, и чем больше было шрамов или крестообразных наклеек розового пластыря, тем более гордился их обладатель. На голове корпорант носил шапочку-блин, украшенную цветной ленточной полоской. Каждая корпорация имела свои цвета.

Корпоранты строго соблюдали иерархию. Первокурсник, или фукс, как его называли, поступал в полное распоряжение старшего по курсу студента. Обязанностью фукса было чистить ботинки и платье своему руководителю, носить за ним, на случай дуэли, рапиру и выполнять всяческие приказания. Старшекурсники изощрялись в выдумках, унижающих достоинство фукса.

Пройдя подобный искус, студент, поднявшийся на следующую ступень по старшинству, сам становился хранителем тех же диких традиций и, в свою очередь, начинал угнетать «своего» фукса.

Членами студенческих корпораций имели право быть только сыновья дворян или разбогатевших бюргеров. Родители будущего бурша вносили в совет корпорации немалую денежную сумму. Это был «фонд», долженствующий поддерживать «честь» и блеск корпорации.

Все это не походило на студенческие организации в России и не могло нравиться Зелинскому. Но в Геттингенском университете обучались и дети городской интеллигенции, сыновья крестьян, молодые люди, пришедшие в университетский город пешком, с узелком за плечами. Эти студенты не входили ни в какие корпорации. Их интересовала наука, и они напоминали Зелинскому его далеких одесских товарищей.

Но не только в студенческой среде царил дух ретроградства и шовинизма. Как впоследствии узнал Николай Дмитриевич, и большая часть профессуры была заражена теми же юнкерско-черносотенными настроениями. По мнению некоторых историков химии, тяжелое нервное расстройство В. Мейера, приведшее его к самоубийству, было результатом травли со стороны реакционной профессуры.

Но это произошло значительно позже. Во время же приезда Николая Дмитриевича в Геттинген профессор Мейер сам только что перебрался туда из Цюриха. Он встретил Зелинского очень приветливо и сразу же повел осматривать свое хозяйство. Лаборатория была хорошо оборудована, но мало чем отличалась от лейпцигской. Сам профессор Мейер сразу расположил к себе Николая Дмитриевича. Это был человек сорока с лишним лет, худой, бледный, но очень живой. В нем угадывалось какое-то особенное горение, восторженное увлечение наукой.

Мейер вел работу по синтезу соединений так называемого тиофенового ряда. Это был совершенно новый, ранее неизвестный класс веществ — углеводороды, содержащие в своей молекуле серу.

— А вы знаете, коллега, как я открыл тиофен? — спросил профессор Мейер и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я на лекции начал демонстрировать характерную на бензол индофениновую реакцию[1]. И вдруг реакция не получается! Я взял другой образец бензола, стоявший рядом, — реакция прошла нормально. После лекции я стал выяснять, какие образцы у меня были. Оказывается, первый бензол был синтетический, а второй — природный каменноугольный. Тут я решил, что дело, видимо, в какой-то примеси в природном продукте, которая по физическим свойствам очень походит на бензол. Она-то и дает характерную индофениновую реакцию. Переработав громадные количества каменноугольного бензола, я выделил эту примесь. Это было вещество, содержащее серу. Ему-то мы и дали название «т-ио-фен». Впоследствии мне удалось синтезировать тиофен, а сейчас мы заняты получением различных производных тиофенового ряда. Не хотите ли и вы взяться за синтез какого-либо производного?

Николай Дмитриевич охотно согласился. Он полагал, что на тиофене и его производных можно будет яснее показать, насколько химические свойства зависят от строения вещества.

На следующий же день Николаю Дмитриевичу было отведено место в лаборатории, и он приступил к работе. Синтез был сложный, в несколько стадий.

Суть работы заключалась в том, чтобы из соединения, имеющего строение с открытой цепью, получить вещество с молекулой замкнутой формы.

Благодаря бутлеровской теории строения была уже возможность выяснить структуру соединений, и в многообразии их выявились вещества, построенные из групп атомов углерода и водорода, соединенных между собой либо в виде открытых цепей (прямых или ветвистых), либо в виде замкнутых циклов. Связь их между собой и возможность перехода из одного класса в другой были в то время неизвестны.

Первым этапом работы было изготовление соединения с открытой цепью, содержащего в своей молекуле серу. Далее надо было «отнять» из молекулы два атома хлора и замкнуть цепочку в кольцо.

Однако далее первого этапа работа в то время не пошла. Помешал несчастный случай.

В субботу работа в лаборатории прекращалась раньше. Стажеры и лаборанты поспешили покинуть свои места за рабочими столами. Профессор Мейер ушел в свой кабинет.

Служитель Франц снял было халат, но, видя, что русский практикант не собирается уходить, деликатно покашлял, стоя у двери. Зелинский ничего этого не заметил. Он работал.

Вот уже два компонента были введены в колбу, над ней появилась желтоватая дымка, реакция шла бурно, вокруг распространился странный запах, напоминающий запах горчицы. Экспериментатор наклонился посмотреть поближе. Он не понял, почему вдруг колба выползла из рук, не увидел, как полилась, растекаясь, желто-зеленая жидкость. Зелинского охватило страшное удушье, и он, теряя сознание, опрокинув табурет, упал на пол.

Служитель, занявшийся уборкой соседнего помещения, вдруг почувствовал незнакомый и странный запах. Искушенный долгой работой с химиками, старый Франц бросился в лабораторию.

— Сюда! На помощь! — закричал он, увидя русского практиканта на полу. Франц вытянул Зелинского в коридор, захлопнул дверь — и сам потерял сознание.

Но уже бежали из дальних комнат служители и случайно задержавшиеся лаборанты. Из кабинета поспешно вышел Мейер.

Вызванный врач констатировал тяжелое отравление, поражение дыхательных путей и сильный ожог рук. Зелинского положили в госпиталь.

Как выяснилось в дальнейшем, полученное Николаем Дмитриевичем соединение (дихлордиэтилсульфид) обладало страшным смертоносным действием. Это вещество, первооткрывателем которого случайно оказался Зелинский, чему в то время никто не придал значения, через 30 лет было применено немцами в бою при Ипре. Оно принесло смерть тысячам людей. Это был приобретший столь ужасную известность газ иприт. И через 30 же лет бывший практикант Геттингенской лаборатории, русский ученый-химик Николай Дмитриевич Зелинский направил свои силы и знания на борьбу против действия иприта и выиграл эту борьбу, защитив воинов своим противогазом.