Строительство на берегах и сопутствующее ему «преобразование реки» — дело более серьезное. Вся пагубность застройки берегов, мы думаем, достаточно ясна. Необходимо только добавить: Воронеж — не единственная река, где это все наблюдается. Мы считаем, эта проблема должна решаться законодательными мерами.
И очень важно, чтобы нас услышали в Комиссии по охране природы Верховного Совета СССР.
И, наконец, «о хозяине реки», о ведомстве, которое следило бы за соблюдением уже принятых законов, за возникающими проблемами, регулировало бы отношения водопользователей и пресекало бы нарушения. Мы уже говорили, что деятельность «Гидрохимической лаборатории» (Липецк) и «Бассейновой инспекции» (Воронеж) перед лицом обозначенных проблем практически близка к нулю. Возможны такие решения.
Учредить самостоятельный контрольный орган по охране внутренних водоемов. (Нынешнее совмещение в Министерстве мелиорации и водного хозяйства РСФСР производственных и контрольных функций приводит к преобладанию чисто практических интересов над интересами охраны ресурсов и окружающей среды.)
Если же будет найдено, что организационную структуру менять не следует, то надо резко повысить роль существующих «бассейновых инспекций», поднять их работу до высоты возникших задач. Тут многое надо менять: бюджет, технические возможности, правовой уровень, степень ответственности и компетентности.
Это должен быть в полном смысле строгий государственный глаз за использованием воды.
Надо, чтобы руководитель этого ведомства имел бы не робкий совещательный голос, с которым хозяйственные руководители, как правило, не считаются, а веское слово «в пользу воды», когда налицо равнодушие, заблуждение, злоупотребление или сиюминутные интересы. Руководитель инспекции должен иметь право вето в случае, если какой-то проект или волевое решение нарушают закон водопользования, он должен искать наказание для виновных и сам нести ответственность, если что-нибудь проморгал. Только при этих условиях законы водопользования будут работать.
Штат у инспекции должен быть достаточным, чтобы иметь технически оснащенную оперативную группу для надзора за всем, что происходит на важнейших реках бассейна.
Сейчас можно встретить патрульный надзор за движением лодок (что-то вроде речного ГАИ), сама же река, берега реки находятся без какого-либо присмотра.
…Всякое соприкосновение с текущей водой лишний раз убеждает: рек незначительных нет, у каждой свое предназначение, и о каждой можно сказать словом народной мудрости: «Река — это жизнь», или, например, строчкой судебного протокола: «Река не только источник наслаждения, она — настоящее богатство» (из решения Верховного суда по делу природопользования). О Кривке старый лесник Яков Никитич Полянский сказал: «Извелась речка — как будто кровь у меня по жилам течь перестала.
Вся жизнь прошла на этой реке». «Она все еще хороша…» — сказал о реке Воронеж Савелий Васильевич Ратников. «Все еще хороша» — состояние, как мы увидели, нестабильное. И надо торопиться реке на помощь. Важно, чтобы внук Савелия Ратникова, принимающий реку сейчас такой, какая она досталась ему в наследство, на склоне лет мог бы сказать: «Она все еще хороша…»
Фото В. Пескова и из архива автора.
В. Дежкин, эколог. В. Песков.
19–23 ноября 1975 г.
1976
Дикая жизнь
(Окно в природу)
Первый раз я увидел их года четыре назад.
В осеннем лесу вечером пугающе громко листья шуршат даже под лапками мыши. На меня же из темноты сквозь белесые стебли сухой крапивы явно неслись кабаны. И только в последний момент я понял, что это собаки. И испугался.
Откуда собаки на ночь глядя в лесу?
Собаки, как видно, тоже не ждали встречи, гавкая, они смешались и кинулись врассыпную. Но через долю минуты я их увидел бегущими строгой цепочкой. Поляна между дубами, и по ней друг за дружкой — быстрые тени. Я насчитал их более десяти.
Через неделю в деревне Зименки я заглянул к пастуху Василию Ивановичу Боровикову, полагая, что озадачу его рассказом. Но он не раз уже видел эту компанию.
— Дикие. Они тут хуже волков. Будешь идти опушкой — возле ручья увидишь мертвого кабана. Считаю, они загнали…
Так состоялось знакомство со стаей. С тех пор следы ее жизни я наблюдаю почти всякий раз, когда приезжаю в знакомый мне до последней тропинки лес к востоку от Внукова.
Зимой в стогу обнаружилось логово, где собаки спасались от холодов. В другой раз по следам удалось проследить, как собаки гнались за лосем. Одолеть огромного зверя они не сумели, и, возможно, охота была лишь спортивным азартом. Но кровь на снегу говорила, что дело дошло до зубов, и лосю пришлось защищаться.
Нетрудно было представить при встрече с собаками участь лосенка, зайца, лисы и всех, кто не в силах был постоять за себя. Зубастый гребешок своры буквально прочесывал лес. Повсюду, где раньше встречались узоры разных следов, теперь встречались только следы собачьи.
Однако дичь сравнительно небольшой территории не могла прокормить ораву прожорливых хищников, и я не удивился, когда застал однажды собак на примыкающей к лесу пашне — артель охотилась за мышами.
В бинокль я в отдельности разглядел каждого землекопа. Их было двенадцать. Лапы и морды у всех перепачканы черноземом. И только эта деталь окраски как-то объединяла разношерстную, разнокалиберную компанию. Верховодил в этой артели кофейного цвета ловкий поджарый кобель.
Несомненно, этот странный и необычный коллектив был как-то организован. Распределение ролей на охоте, дележ добычи, взаимоотношения полов, степени подчинения, соблюдение дисциплины, манера передвижения — все это регулировалось какими-то незримыми для меня правилами. И удивительней всего — правила эти были «написаны» заново, как только возникла эта собачья вольница. Впрочем, так ли уж заново? Скорей всего, в каждой из этих собак ожило наследство стайной, подчиненной стройным законам жизни. Однако и опыт общения с человеком тут не забыт. Живут почти на виду у людей. Но как удивительно ловко избегают они опасность! В который раз наблюдаю за ними. Но только бинокль помогает как следует их рассмотреть. Дистанция в восемьсот метров предельна.
* * *
Историю их появления удалось проследить без труда. За деревней Летово одну из лесных полян отвели под огромную свалку. То, что мы с вами спускаем в мусоропровод и что потом с наших дворов увозят мусоросборщики, попадает сюда, за город, на свалки. В хаосе всяких отбросов, обрывков, обломков и отслуживших вещей есть и остатки пищи. Для бездомных собак свалка — это просто обетованная земля.
И очень много бродячих псов, избежав ловчей петли санслужбы, нашло дорогу за город и осело у свалок. Тут тоже не вполне безопасно — санитарная служба не дремлет. И все же, добывая в мусоре пропитание, легко увернуться от выстрелов — рядом лес.
По наблюдению знакомого мне пастуха, у свалки в Летово образовались, как сказал бы ученый, две популяции собак. Одна была прочно привязана к свалке (и, конечно, ее без большого труда истребили), другая почувствовала вкус дикой жизни и превратилась в стаю вольных охотников. (Возможно, и не в одну стаю.) Можно представить, каким суровым и жестким был в этой группе отбор.
И, надо полагать, только немногим удалось приспособиться к дикой жизни. Однако потомство от новоявленных дикарей было, конечно, жизнеспособным.
Однажды летом на дорожке в густом орешнике меня облаял прелестный щенок. Это был лоснящийся темно-бурый футбольный мяч с хвостиком, с торчащими вверх ушами и двумя угольками глаз. Держался он с покоряющей смелостью. Я присел достать из мешка фотокамеру, а щенок лаял, загородив тропинку, уверенный: этот лес принадлежит ему и только ему.