В Репетеке я беседовал с доктором Франклином. Он убежден в необходимости совместных исследований и верит: развиваться они будут успешно.

 _{Фото автора. 2 июня 1976 г.}

Украшение неба

(Окно в природу)

Мы подъезжали к Кушке. Было раннее утро, но пассажиры уже стояли у окон. Дорога вела наш поезд мимо зеленых, еще не спаленных солнцем холмов. Низины между холмами и у дороги были заполнены красным разливом маков.

Небо было сияюще синим, воздух — без единой пылинки. Но украшением утра были, конечно, птицы. Они сидели на телеграфных столбах, большие, небоязливые, библейски спокойные.

Почти на каждом столбе. Я насчитал их четыре десятка и сбился, вернее, отвлекся, потому что в небе увидел вдруг птичий парад. Вороны, сипы, грифы, орлы и черные коршуны парили в небе. Глаз нельзя было отвести от плавного неспешного хоровода. Ни крика, ни взмаха крылом. Огромные птицы огромным числом висели в небе, описывая круги над какой-то привлекательной для них точкой.

Этой точкою была бойня. Двумя днями позже я приехал на склон холма и спокойно из-за укрытия мог наблюдать и величавый небесный парад, и пир хищников на земле.

Вряд ли в нашей стране есть еще место, где можно увидеть подобное зрелище. Хищные птицы повсюду теперь очень редки. Тут же, на юге Туркмении, в районе Бадхызского заповедника, птицы, парящие в небе или сидящие у дороги, — обычное зрелище. Обилие пищи (главным образом грызунов), спокойствие заповедника, удаленность этих земель от мест обитания человека сохранили тут множество видов пернатых хищников — от огромного грифа до маленькой пустельги.

К бойне у населенного пункта крупные хищные птицы собирались, как видно, всегда.

Но в этом году запоздавшее лето с обилием влаги вызвало небывалое буйство травы. Непросто сверху увидеть в зеленых джунглях добычу, и потому птицы даже из очень далеких мест слетаются к бойне. Тут удается не только вблизи рассмотреть великанов, но даже и проследить их повадки.

Самыми первыми к падшей овце приблизились вороны. Они и в природе первыми бросятся на добычу. Они добьют обреченную жертву, если она еще движется. Им же при дележе всегда достанется лучший кусок. И никто в иерархии падальщиков этому не перечит — смелость и сметливый ум уважаются всеми, даже огромными грифами. Эти сильные птицы подступаются к жертве следом за вороном и ведут себя как хозяева — сила при дележе почитается.

Белоголовые сипы — птицы тоже немалые, но силенок порвать, к примеру, толстую шкуру кулана у них маловато — ждут, когда грифы разделяют тушу, и тогда, вытянув длинные шеи, начнут потрошить жертву. Грифу и ворону попадает частенько живая добыча. Сип же — падальщик профессиональный. Он ждет чьей-нибудь смерти.

Примерно раз в две недели судьба посылает ему обед. И если уж он добрался до пищи — ест жадно, шумно, дерется за каждый кусок.

Белоголовые сипы, грязно-белого цвета птицы-стервятники и черные коршуны образуют над тушей овцы кучу малу… И когда, кажется, ничего уже от овцы не осталось, с вершины холма «к столу» опустился орел-бородач. Его доля на этом пиру — сухожилия, кожа и кости.

Не слишком приятное зрелище — пир этой братии, но они благодетели жизни, санитарная служба природы. Хорошо налаженная служба.

На большой высоте птицы парят над степью. Раздался выстрел — сейчас же летят на звук, знают, что можно чем-нибудь поживиться. Зрение у парящих (иногда невидимых снизу) хищников превосходное. Заметивший первым добычу, начинает быстро снижаться, а это сигнал для соседнего «патруля». С большой территории, наблюдая друг друга, птицы в считанные минуты собираются к жертве. Это может быть павший ягненок, погибающий старый кулан, ослабшие волк и лисица. Еще живую добычу добьют, но если она уже разложилась, помехи в том нет — любой микроб в кишечнике санитара погибнет.

Я покинул укрытие возле бойни, когда от овцы осталось лишь место, где ее бросили. Пировавшие отдыхали поблизости. Сидя на бугорках, они дремали, чистили перья, не обращая внимания на шелудивую собачонку, шнырявшую в поисках чего-либо. Но вся компания поднялась сразу, как только увидела человека. Взлетели первыми осторожные вороны, за ними, скрипя маховыми перьями, поднялось сотни полторы грифов, сипов, стервятников, коршунов, сарычей и орлов. Армада огромных птиц! Такое мне приходилось видеть лишь в Африке. Через минуту небо над головой разрисовано было темными силуэтами. Скользя по кругу, птицы поднимались все выше и выше. Скоро их можно было различить лишь в бинокль. Потом они все исчезли — у каждой в бугристой степи была еще скрытая жизнь. Где-то в укромных местах их ждали гнезда с птенцами, родительские заботы…

Птенцы сарыча.

* * *

Проезжая по заповеднику, мы все время смотрели: не мелькнет ли где-либо гнездо? И наконец увидели, что искали. В десяти шагах от дороги единственный на большом пространстве кустик кандыма был придавлен огромным гнездом. С него взлетел сарыч, оставив на милость пришельцев трех белых пушистых птенцов.

В обычное лето родитель спасал бы детей под крыльями от жары, но в этот день птенцы нуждались в тепле. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу. На попытку притронуться к ним ладонью, старший ответил щипком крючковатого клюва.

В обычное лето птенцов было бы пять. Теперь же и трех прокормить, как видно, не просто.

Младший из братьев был хилым и прятался под живот старшего. В гнезде лежали три рыжих хвостика сусликов. Несомненно, первый кусок попадал в гнезде старшему. И родители поровну тут не делят — в трудное время пусть вырастает один, но сильный.

Пока мы снимали трех сарычат, родитель без крика, но беспокойно делал круги над гнездом. Любопытно, что гнездо сарыча и куст кандыма под ним служили приютом не только хищникам. Огромная грубая шапка гнезда была нашпигована мягкими гнездами воробьев. Удивительно было видеть в этой степи воробьев, но еще необычнее было это соседство. Сарыч летает искать добычу за многие километры (возможно, летает кормиться и к бойне), но возле гнезда закон жизни запрещает охоту. И воробьи это знают отлично. Да что воробьи! Прямо возле куста были норы песчанок и норка суслика.

Но и они чувствовали себя в безопасности под гнездом, в то время как наверху ждали пищи три сарычонка. А в небе плавала темная тень крупной птицы.

_{Фото автора. 20 июня 1976 г.}

Приемыш

(Окно в природу)

Машина пылит по широкой равнине. И мы наконец их видим. Небольшой табунок. Бегут параллельно дороге споро и ровно как заведенные.

Наши пути совпадают и можно дивиться выносливости этих не то лошадок, не то ослов. Поднятый шумом джейран уносится, еле касаясь земли. Они же не летят, они бегут по земле, тяжеловесные, но способные, кажется, без остановки одолеть всю эту степь, насколько бы она ни тянулась.

Наше соседство надоедает, и куланы включают скорость, какую на этой дороге машина развить не может. Мы видим мелькание по зелени розовато-песочных шкурок. Потом табунок силуэтом маячит на горизонте. И вот уже нет их. Когда-то куланов загоняли на лошадях. Но даже самая резвая лошадь догнать их не может. Лошадей меняли и гнали куланов до издыхания.

Сейчас на земле их немного, хотя когда-то они заполняли пространство на запад до Украины и до Урала на север. Их численность угасала, как свеча на ветру, по мере освоения равнин человеком. Человек отнимал у куланов водопои и пастбища, истреблял их самих ради мяса, жира и ради шкур, из которых получали превосходный сафьян. В начале века их видели из окон проходивших в Ашхабад поездов. В 30-х годах свечка готова была погаснуть — на самом юге Туркмении куланов осталось меньше двух сотен. Для их спасения осенью 1941 года был учрежден заповедник. Мера эта не запоздала. Число куланов перевалило теперь за тысячу.