Не чувствуя надлежащего преследования, волки наглеют, такова уж природа этого зверя. Так что охотникам за волками надо пошевелиться.

И в заключение, возможно, самое главное.

В письме из села Шейн-Майдан есть горькая строчка. Антонина Семеновна с благодарностью отзывается о врачах районной больницы, спасавших ей жизнь, но говорит также о запоздавшей помощи в час, когда она больше всего в ней нуждалась.

«Я лежала в крови, и побежали позвать медсестру — живет по соседству. А она не пошла. Сказала: «Вы не мои. Я работаю в санатории. Идите за вашей сельской сестрой». А та живет далеко. Пока добежали за ней, пока она прибежала, я уже еле дышала…»

Вот такие дела. И не знаешь, где больше драмы — в нападении зверя или в глухом равнодушии человека. Врачебная этика, сострадание, даже простое человеческое любопытство — все напрочь отсутствует — «Вы не мои. Я работаю в санатории…». Справедливость требует рядом с достойным уважения именем Антонины Семеновны Грошевой упомянуть имя односельчанки ее — медсестры: Крашенинникова Мария Ларионовна.

Каждому своя слава. Кому-хорошая, кому-худая.

_{Фото автора. 18 февраля 1979 г.}

Старик и птица

(Окно в природу)

Старик Абляким трусит на мохнатой серой лошадке по равнине, постепенно переходящей в горы. На правой руке Аблякима сидит орел.

Большая птица спокойна — на глазах у нее черный кожаный колпачок. Спокоен и Абляким. Ему восемьдесят четыре. И все, что сильно могло волновать человека, уже позади. И все-таки огонек прежней страсти блестит в глазах старика.

Волчья шуба с воротником из барса, лисья шапка, добротные мягкие сапоги и большая перчатка из прочной кожи служат охотнику Аблякину уже давно, и справлен этот богатый наряд из трофеев, добытых в здешних местах.

Едет старик без дороги, по бурой жесткой траве, торчащей из снега. Глаза слезятся.

И все-таки Аблякин вовремя замечает в рыжих травах рыжую тень лисы. И вот она, вспышка молодых сил, — орел на руке приподнят, кожаный колпачок с головы его сдернут. С криком «Ка!» старик толкает орла с руки, и все дальнейшее происходит в считанные мгновения.

Орел взмывает кверху, делает полукруг и сейчас же, заметив лису, несется к ней сверху по крутой невидимой горке, потом он тенью скользит у самой земли и, выбросив вперед лапы, хватает лису. В бинокль хорошо видно: хватает за морду и за крестец. Вот орел оглянулся, как будто соображает: что же делать теперь с добычей?

Но уже молодецкой рысцой спешит на серой кобыле к орлу Абляким. Вот он оставил седло, наклонился, поманил чем-то орла, протянул руку в огромной, до локтя, перчатке, и происходит то, чему трудно поверить: орел оставляет еще живую добычу, принимая из рук человека подачку — кусочек бескровного заранее припасенного мяса.

Абляким забирает лису, снова садится в седло. И опять едет по рыжим травам — иногда в день такая охота приносит две-три лисы.

* * *

Вечером мы сидим с Аблякимом за низким столом посреди дома. Сидим на ковре, поджав ноги, и пьем чай с духовитой румяной лепешкой. Абляким говорит об орлах, о давних охотах, когда ружей не знали и охотились только с орлом. Охотились на джейранов, на зайцев, лисиц, даже и на волков.

Абляким охотится с юности и пережил девять орлов. Жизнь у птицы некоротка — один орел служил Аблякиму тридцать три года. Но орлы, случается, разбиваются на охоте, — на большой скорости падая на добычу, орел промахивается, ударяется грудью о землю и уже не может взлететь.

С одним из орлов охотник простился, когда уходил на войну. Получая из дома письма, казах Абляким Сантанкулов среди всего прочего обязательно находил в письме строчки и об орле: как себя чувствует, чем его кормят и что ждет, мол, хозяина. Это были приятные вести для Аблякина. «Я ложился на спину, закрывал глаза и видел в небе любимую птицу-друга».

Мир тесен. Абляким воевал под Воронежем.

С удивлением слушаю произносимые на казахский лад названия сел: Рамонь, Чертовицкое.

Это мои родные места. Я говорю Аблякиму об этом и он, отвыкший уже волноваться, вдруг ставит на стол пиалу и с любопытством, как будто мы встречались тогда в лесах под Воронежем, смотрит на гостя.

Охотник-казах был на войне снайпером. От Воронежа по степям, через Харьков и Белгород он прошел до Полтавы и там был ранен.

В ауле Аксай говорят, что ата Абляким убил на войне более сотни фашистов. Однако сам старик ответил, что не считал — «стрелял и все».

Но счет какой-то все-таки на войне велся. Сын Аблякима, спросив разрешения у отца, приносит в комнату шелковый узелок, кладет из него на ладонь старику два ордена Славы. Молча Абляким наблюдает, как все стоящие у стола почтительно разглядывают чуть потускневшие серебристые звезды, потом кладет награды в лоскут, еще раз сказав: «Не считал…»

Зато убитых волков Абляким хорошо помнит. Их было сто восемнадцать. Одни попали в капкан, другие — под выстрел, но особо гордится охотник добычей, взятой с орлом. Хороший, сильный орел может остановить волка.

Такие орлы всегда и были у Аблякима. «За хорошую птицу в давнее время давали сотню баранов, коня или невесту».

Вернувшись с войны, Абляким охотой с орлом кормил весь аул. «Ловил джейранов, лис ловил, не считая». Старик уверен: охота с орлом прибавила ему жизни. В свои восемьдесят четыре года он легко садится на лошадь и может с утра до ночи пробыть в седле. Шкуры лисиц, висящие на дощатом сарае, — свидетельство: и глаза старика еще не утратили зоркости.

А орел по-прежнему чувствует в нем повелителя.

Я спрашиваю: как приручают орлов? Почему здоровая сильная птица, взлетев с руки, на нее же и возвращается? Что мешает ей улететь?

И много ли надо сил, чтобы вольное существо стало служить человеку?

— Орлов всегда заставляли служить, — говорит Абляким. — Были орлы у отца и у деда. И никто не знает, когда это все началось.

* * *

Сначала птицу надо поймать. Это не трудное дело. Сеть с голубем, зайцем или кекликом для приманки сделает свое дело, надо лишь вовремя выскочить из засады и быстро связать орла.

Превращение вольного дикаря в послушное существо занимает всего лишь три-четыре недели. Но какие они для орла! Птице сразу же надевают на голову кожаный колпачок, и мир для нее исчезает. Но это еще полбеды. Главное в том, что орла, привыкшего ощущать под лапой скалу, сажают на зыбкий аркан, натянутый в юрте или сарае. Не упасть! Все силы у птицы уходят на это.

Представьте канатоходца, которому завязали глаза и обрекли день и ночь стоять на канате, да к тому же канат время от времени дергают. Именно так поступают с орлом. Кто бы ни проходил мимо, обязательно тронет аркан, и орел, нахохлившись, распустив крылья, снова и снова с трудом добивается равновесия. Ни часу покоя! Ночью проходит кто-либо мимо орла — обязательно дернет аркан. Сам охотник специально встанет под утро встряхнуть задремавшую птицу.

Но эта пытка имеет и перерывы. Время от времени охотник подходит к растерявшей весь свой характер, обессилевшей птице, ласково гладит ее по перьям, снимает с головы колпачок, чтобы птица увидела избавителя от страданий, и дает ей кусочек вымоченного мяса — подставляет руку в прочной большой перчатке, и голодный орел, потянувшись за пищей, садится на руку. Но снова надет на голову колпачок.

Опять темнота и зыбкий аркан. А потом вновь лицо и рука «избавителя». И так три-четыре недели. И вот уже нет для орла ничего милее лица хозяина и перчатки, садясь на которую, обретаешь покой и получаешь еду. Все, орел готов служить человеку!

Былую страсть орла-охотника будоражат сначала лисьим хвостом — тянут его на бечевке за скачущим всадником. Награда — опять же кусочек мяса.