— Без коровы никак нельзя, — упрямо стоит на своем Марья Васильевна и берется отбивать косу, чтобы завтра с росою снова пойти косить.

Мы уезжаем за Волгу и возвращаемся в сумерках. Сестры сидят у остывшего самовара.

Разговор прежний.

— Всю жизнь держали, и вот теперь — на, продавать! — вполголоса говорит Марья Васильевна.

— Господи, — шепчет Арина и смотрит с надеждой по очереди на сестер.

— Кто же против. Но я-то, видите, молоком запиваю таблетки, — хрипловато, но очень миролюбиво и даже ласково возражает младшая из сестер.

В открытые окна летят на свет бабочки.

В палисаднике чутко ходит собака. А за углом во дворе пережевывает жвачку и шумно вздыхает корова.

Мы пьем поставленное в светелке для нас молоко.

— Настоящее. Не то что в пакетах, — говорит шофер, наливая вторую кружку.

— Без коровы нельзя, — подытоживает на кухне разговор Марья Васильевна и выключает свет по очереди в сенях, в соседних двух комнатках, в пристройке для кур…

Утром проснулись мы рано, но сестры были уже на ногах.

— Греем кости чайком. Садитесь-ка с нами, — позвала Анастасья Васильевна.

Мы сели. Побеседовали о том о сем. Но разговор опять подался в прежнее русло.

— Грех такую корову на мясо. Грех! — утверждала свою позицию Марья Васильевна.

Сестры молчали, соглашаясь, что «на мясо» это действительно грех.

У проблемы, оказывается, была еще одна важная сторона. Продать кому-либо корову — это еще полбеды. «Будем видеть ее, да и молока, глядишь, купим». А вот на мясо — сестры единодушны — это никак не годится.

Оказывается, нет охотников покупать дойную и очень хорошей породы корову.

— Молодые не интересуются. Говорят: зачем? А старые — видите сами, — объясняет ситуацию Марья Васильевна.

На этой точке дискуссия о корове утром остановилась. Мы, попрощавшись, поехали.

А три сестры принялись каждая за свое дело.

Младшая села за письмо дочери в Ленинград. Арина взялась мыть посуду. А Марья Васильевна пошла за косою…

На взгорке мы остановились — последний раз взглянуть на деревню. Разыскали глазами знакомую крышу за садом, дорожку от дома к Волге и на откосе увидели человеческую фигурку в коричневой кофте и пестром платочке.

— Марья Васильевна! Косит! — восхищенно сказал шофер. — Косит. Вот человек!..

В дороге мы много раз еще вспоминали ночлег у старушек Цветковых и слова Марьи Васильевны о житейских заботах: «Как не косить. Косить надо. Отец еще, помню, говаривал: умирать собирайся, а рожь сей».

_{Деревня Сытьково, Верхняя Волга.}

Сестры

Неглубокую воду возле моста переходило стадо. День был на редкость жаркий, и коровы посреди речки остановились. Надо было спросить дорогу, и мы ожидали: вот сейчас из высоких кустов выйдет на берег пастух. Но, подгоняя хромавшую телку, у воды появились две эти девчушки. Появились вот так, сидя вдвоем на лошади. С любопытством поглядели на нас, стоявших возле автомобиля. Потом старшая похлопала резиновым сапожком в крутой лошадиный бок.

— Ну давай, давай, Мальчик!

Мальчик неторопливо спустился к воде, наклонился напиться, пил долго, пофыркивая и отгоняя хвостом оводов. Старшая всадница все это время, умело отпустив повод, держала в седле себя и обхватившую ее сзади за талию компаньонку. Заметив, что все это мы наблюдаем с большим интересом, девчушки слегка засмущались, но тут же с подчеркнутым безразличием занялись делом.

— Ну пошли, пошли… Пошли, кому я сказала!

Коровы нехотя, но послушно вылезли из воды и гуськом потянулись на горку. Следом за ними на берег вышел и Мальчик с наездницами.

— Галя, прыгай, — сказала старшая.

Сидевшая сзади ловко скользнула на землю, а следом за нею, держась за седло, соскочила и управлявшая Мальчиком Таня.

Девочки были сестрами. Старшей исполнилось десять, младшей — «шестой миновал».

Отец у девчушек пастух. Сестры носят ему обед.

И старшая Таня с шести лет уже научилась ездить на лошади. И не просто ездит, а помогает отцу пасти стадо — две с половиной сотни коров.

По ее рассказу было понятно: делает она это с удовольствием, даже с радостью.

— Мальчик — он умный. Он меня слушает даже лучше, чем папу. И его никто не боится.

Один раз лисица вон там на пашне за речкой ловила мышей. Я подъехала к ней ну вот так. И она не бежит. Папа сказал, что лисы и зайцы лошадей и коров не боятся…

Младшая Галя с восхищением глядит на сестру и, когда улыбается, прикрывает ладошкой щербатый рот.

Сегодня день — особо ответственный. Отец заболел, и стадо пасет соседка Елизавета Григорьевна Чагина. Но она не садится на лошадь. Она только смотрит за стадом, а пасут его Таня и Галя Гавриловы.

Таня и Галя — в одном седле.

Мы поговорили еще о школьных отметках, о передачах по телевидению, о деревеньке девчушек, которая называлась Кривая Часовня и которую называют теперь Заря.

— Когда будете посылать фотокарточки, пишите хоть Заря, хоть Часовня — дойдет все равно, — сказала Таня, мимоходом кивнув сестренке на двух коров, соблазнившихся выйти к овсам.

— Сбегай-ка их огрей, да как следует…

Перед тем как проститься, я спросил у Татьяны:

— В седло тебя-то подсаживают?

— Нет, я сама. — Она подвела Мальчика к луговой кочке, ловко подпрыгнула, подтянулась и вот уже помогает забраться в седло сестренке.

Мы постояли, наблюдая, как по лугу затрусила немолодая умная лошадь и как уверенно сидели на ней две наездницы. Вспомнился сразу некрасовский шестилетний мальчишка «в больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок».

Взрослых людей в деревенских детях всегда покоряет причастность их с раннего возраста ко всем делам и заботам, которыми заняты взрослые. Одно они делают играючи, с удовольствием, к другому их приучают. Но все это в жизни потом идет им на пользу. Ну посмотрите на этих девчонок. Взрослый позавидовать может сноровке и покоряющей жизнестойкости двух молодых ростков на земле.

_{Фото автора. Демянский район, Новгородская область.}

 _{14 сентября 1978 г.}

Ключи от Волги

(Проселки)

Ну вот и пришли. Запоминайте минуту… Мы оглянулись. На горке виднелась деревня, мимо которой мы только что шли. За нею — дорога по освещенным солнцем холмам, и еще одна кроткая деревенька с названием Вороново, а далее лес — хранитель здешнего таинства, зарожденья великой речи.

Лес вековой в полном смысле этого слова.

Топор его не касался. Прорубили только дорогу, по которой когда-то ездили на телегах, но теперь дорога доступна лишь пешему. Она почти скрыта пологом елей, огромных дуплистых осин, темнотой черемухи и ольхи. Лужи на этой дороге не высыхают все лето. И все кругом пронизано влагой. Шаг в сторону от дороги — под ногою, как губка, сочится мох, упавшее дерево мокро и скользко, грибы тоже какие-то водянистые, и даже позеленевший камень, кажется, будет сочиться, если как следует сжать его в кулаке.

Шумно хлопая крыльями, улетают с дороги не очень пугливые тут глухари. Часто видишь на мягкой глине четкий след лося. Отпечаток собачьего следа? Нет, это волки прошли за лосем.

Леший если и водится, то, несомненно, в таких вот лесах, сырых, непролазных и старых, как сам Валдай.

Пеший путь — километров десять — двенадцать — посильное испытание всякому, кто хочет видеть, как зарождается Волга. Сама ее колыбелька, освещенная солнцем, лежит у холмов, поросших ромашками, и приходящего к ней встречают оркестры кузнечиков. Однако дорога лесом напоминает: места глухие, удаленные от сует, веками лежат они в тишине и покое.

Человеку надлежит прийти сюда поклониться и тихо вернуться к шумным своим дорогам.