– Черт побери, мне это также хорошо известно, как и вам, – отрезал Хоугтон. Однако француз, не переставляя парусов с целью обогнуть остров Блок, прямиком устремился в пролив Лонг-Айленд.

– Они сошли с ума! Они сами отрезают себе выход…

– Мистер Хэмбли! Живее! Какая максимальная ширина пролива?

– Ну, к северу между Мотноком и песчаной косой острова, пожалуй, миль семь.

– Тогда можно. Значит, севернее, мистер Хэмбли. Позаботьтесь о том, чтобы держаться поближе к середине пролива. Американцы проводят границу на расстоянии одной лиги от самой низкой точки отлива, это оставляет нам одну милю для свободного плавания.

– Так точно, сэр, – ответил Хэмбли, следя за французом, которого, судя по всему, ничуть не волновали подобные условности.

Оставив остров Блок с левого борта, «Крепкий» вошел в просторный проход в залив, держась с наветренной стороны. Два английских корабля закрыли французу выход из пролива, захват неприятельского судна оставался лишь вопросом времени.

– Он просто тянет время, – фыркнул недовольно Хоугтон.

– Сэр, вспомните, французы союзники американцев, поскольку они поддерживали их во время последней войны, – вступил в разговор Ренци, поднявшийся с пушечной палубы.

– Ба! Чепуха! Они знают, как ведут себя французские революционеры, и не пожелают вступать в какие бы ни было отношения с негодяями и разбойниками.

– Тогда, что означает теперь его маневр? – вежливо спросил Ренци.

Приватир поднял огромный трехцветный флаг, развеваемый ветром, он был хорошо различим на расстоянии двух миль. Француз повернул паруса, чтобы пройти сквозь пролив шириной около мили во внутренние территориальные воды.

– Одна лига, сэр.

– Да, да, помню, – Хоугтон закусил губу, глядя на ускользавшего врага. – Бросить лот. Думаю, надо бросать якорь. Точно на расстоянии одной лиги от берега.

Проводив долгим взглядом французский капер, бывший уже на расстоянии около шести миль и готовящийся зайти в небольшой порт, Кидд присоединился к остальным офицерам в капитанской каюте. Хоугтон не находил себе места:

– Есть какие-нибудь предложения?

– Захватить их, и дело с концом, – нетерпеливо проворчал Брайант. – И плевать на последствия. Это не порт, а одно недоразумение, кроме рыболовных суденышек, там ничего больше нет. А как я слышал, у американцев вообще нет военно-морского флота.

– Что верно, то верно, – задумчиво протянул Хоугтон. – Но я напомню вам, согласно закону это рассматривается, как вынужденный поиск убежища в нейтральном порту, и на того, кто осмелится нарушить закон, посмотрят косо.

– А кто узнает? Замаскировать название нашего корабля, ночью посадить людей в шлюпки, и я ручаюсь за успех…

– Я уважаю вашу изобретательность, мистер Брайант, но боюсь, как бы это не повлекло за собой нежелательных последствий.

– Пловцы! Под покровом ночи, они просверлят борта капера, и он затонет там, где стоит…

– Мистер Брайант! Считайте, я ничего не слышал. Кроме того, без шума никак нельзя просверлить медную обшивку днища.

В каюте повисла тишина, наконец Ренци вымолвил:

– Исходя из предположения, что симпатии американцев лежат на стороне французов, я склонен считать, что они вряд ли пойдут на нарушение законов, действующих в условиях нейтралитета. Для того чтобы сохранить пристойную мину, можно постоять некоторое время в заливе на якоре. Затем ничего больше не остается, как вернуться восвояси, к нашему великому сожалению.

Брайнт возмущенно фыркнул и, не найдя что возразить, сказал:

– Пока мы будем болтаться здесь, адмирал лишится одной из главных боевых единиц своей флотилии, ведь номинально мы находимся под его командованием…

Хоугтон проворчал:

– Да, дела, но у этого пирата очень большой корабль. Если не положить конец его грязным делам, он может натворить еще много бед, захватывая призы. Если мы ничего не предпримем, то, конечно, определенная доля вины будет лежать и на нас.

– Но если мы не в силах найти выход по причине чрезвычайных обстоятельств, наши действия, увы, предопределены. Придется нам отступить.

После долгой паузы капитан произнес:

– У нас запасов провианта всего на несколько дней. Мы не рассчитывали надолго выходить в море. Выбора нет.

Брайант с яростью принялся сопеть, со свистом выпуская из себя воздух:

– Уйти?

– Да, – твердо произнес капитан, приняв окончательное решение. Но вдруг он добавил: – Тем не менее есть один выход.

– Слушаю, сэр.

– Я все-таки пошлю на берег офицера, чтобы он вступил в переговоры с американцами. Против этого вряд ли кто-нибудь посмеет возражать. Надо попытаться заставить их понять, в чем они больше заинтересованы, но на основании закона. Таким вот образом.

– Рискованная попытка, осмелюсь заметить, сэр, – донесся слабый голос Прингла. – Вы кого собираетесь отправить?

– Именно это вызывает у меня наибольшую озабоченность. Если я отправлю первого лейтенанта, то, несомненно, возникнет некое напряжение, которого желательно избегать. Горячность Брайанта здесь тоже не годится. Если переговоры с местными властями будет вести какой-нибудь важный офицер, то делу могут придать ненужный оттенок значимости. Вот почему я считаю, что кандидатура лейтенанта Кидда наиболее приемлема в данной ситуации.

Глава IX

– Мистер президент, полномочный посланник Великобритании. Сэр, президент Соединенных Штатов. – Советник, вошедший вместе с посланником Листоном в просторную гостиную, удалился.

– Роберт, рад видеть вас, – сказал стоявший возле высокого мраморного камина Джон Адамc[14] и протянул ему руку. – Присаживайтесь.

– Благодарю вас, мистер президент, – Листон изящно кивнул и уселся в кресле у камина. – Можно мне узнать, как себя чувствует Ребекка в Трентоне? Очень благоразумная мера – отправить ее из Филадельфии на время эпидемии.

– Она здорова, благослови ее Господь, – ответил Адамc. В кабинете во время встречи никого больше не было, и Адамc сам налил в бокалы шерри. – Ваше здоровье, Роберт.

Листон ждал, наблюдая за президентом поверх края своего бокала. Адамc, низкий, коренастый, внешне более походил на сельского сквайра, хотя его ни в коем случае не следовало недооценивать. Они оба многое повидали в накаленной страстями политической борьбе нового государства, Листон хорошо разбирался в этих тонкостях, но, увы, сейчас разговор шел о другом. Его позвали в связи с возникшими дипломатическими трениями.

Адамc поставил свой бокал.

– Нельзя позволить, чтобы такое положение – проверки и захват судов в открытых водах – существовало и дальше. Ни конгресс, ни народ не намерены больше терпеть это. Активные действия ваших военных кораблей, какие бы причины ни лежали в их основе, провоцируют и усугубляют положение. Кроме того, насильно вербуются матросы прямо с палубы торговых американских кораблей. Это неслыханно, должны же вы это понимать. А британские суды на Карибских островах рассматривают задержанные вами наши торговые корабли как призы.

Листон пробормотал что-то в оправдание. Это была застарелая проблема, и про запас у него были хорошо известные возражения, однако на сей раз он избрал иную тактику.

– Мистер президент, не могу не оценить вашей непосредственной озабоченности, но поймите, что здесь перед нами конфликт между доверием и законом. Вы устанавливаете законы в вашей стране, но, сэр, мы приняли соглашение в 1756 году, регулирующее правила войны, и оно одобрено другими странами. Так почему же мы должны менять его?

Адамc приподнял бокал и улыбнулся.

– Хорошо известно почему, Роберт. Потому что договор составлен явно с учетом интересов Короны.

– А Франция, – продолжал Листон, – с ее требованиями нового этикета и декретами…

– Мы твердо надеемся, что будут соблюдаться условия договора 1778 года.