Большинство ребят интересовало, где найти табак и укромное место, чтобы там покурить.

Первое время, по наивности, я не отделял художественную литературу от учебников. Был случай на уроке истории, когда проходили восстание Спартака. Я у доски при ответе нарисовал такую картину, которую почерпнул у Джованьоли, итальянского писателя-историка. Учительница, очевидно не читавшая этого романа, была явно заинтересована и даже не знала, как реагировать на мои подобные знания, которые я очень убедительно изложил. Одноклассники тоже внимательно слушали, и им, наверно, казалось, что я сам участвовал в этом восстании Спартака.

Что же касается учебников, таких как: География, История, Ботаника, Зоология, уж не говоря о Литературе, – то тут лишь бы никто не мешал мне вникать в их мир – мир умный, увлекательный, познавательный. Зоология и Ботаника лишь стимулировали меня внимательнее относиться к окружающей природе. Ну что может быть увлекательнее путешествия по географическим картам, где красными стрелочками были отмечены маршруты путешествий Магеллана, Колумба, Крузенштерна, Лазарева и других мореплавателей и путешественников-землепроходцев. Я даже стал отдавать предпочтение контурным картам, так как не было нужды в надписях названий.

С математикой, физикой, химией обстояло дело сложнее. Эти синусы, катализаторы, электроны, бегающие по проводам, не имели для меня прикладного значения. Не было лабораторий, где можно было бы проводить опыты: собрать электрическую цепь, что-нибудь поджечь в ретортах и этим вызвать интерес к предмету. Так что недополученные знания по этим предметам неприятно отразились на дальнейшей учёбе в техническом колледже. А пока в школе я пожинал лавры гуманитария и мечтал, что это надолго, если не навсегда.

Так что из вышеизложенного следует: природа являет собой абсолютное многообразие. Но, как это ни странно многим слышать, в ней отсутствует равенство. Случись в природе равенство, баланс, ещё какое-нибудь равновесие – и развитие жизни тут же прекратится, остановится. Ничто так не утомляет, как одинаковость. Только по этой причине каждый человек считает себя лучше других. Этим он раздражает своё окружение, провоцирует на соревнование с ним. «Мы тоже не хуже! Нас тоже не в крапиве нашли…» – примитивный пример, но точный и действенный, стимулирует прогресс. Приведём пример антагонизма города и деревни: горожанин поднимает планку самохвальства, самодовольства значительно выше уровня развития сельского жителя.

Вспомним, как стольный киевский князь обозвал Илью Муромца – «деревенщиной». И это нужно было понимать как оскорбление, а в итоге именно эта «деревенщина» и спасла стольный град Киев.

Я почитаю за счастье, что родился, провёл своё детство, отрочество и начало юности в деревне. Как говорится, «каждый кулик своё болото хвалит». С этим нельзя не согласиться. «Где родился – там и пригодился».

Нельзя не отметить, что деревня располагалась на очень бойком историческом месте. Война, конечно, дело скверное, но она даёт сильный импульс для развития. Я с детства понимал, что жить в деревне мне будет тесно, готовил себя для жизни в городе.

На лето в деревню к родственникам приезжали ребята из города, из Москвы. Я присматривался к ним. Их язык, их речь отличались от деревенского говора. Но я тут же отметил, что такой же язык в книгах, которые я мог легко озвучивать, то есть разговаривать. В деревне приходилось говорить по-деревенски, чтобы не вызывать насмешек односельчан: «Чего это он задаётся!»

Начитавшись книг, я для себя оправдывал себя: «С волками жить – по-волчьи выть» – или: «Вой не вой, а ходи серой». Так я себя утешал и старался ничем не выделяться – так спокойнее. Доступ к книгам по различным каналам у меня сильно возрос. Газеты, которые для меня выписывала сестра, тщательно прочитывал. Но самым большим достижением, как бы сейчас сказали, прорывным, для меня явилось радио, которое являлось в то время властелином эфира.

Первым обладателем радиоприёмника стал житель деревни Константин, или, как все его звали, Костик. Приёмник носил претенциозное название «Родина». По технической характеристике он отмечался как «супергетеродин». Но скорее всего, супером было то, что у этого радиоприёмника был диапазон коротких волн. А это, тут приложите палец к губам, взывая к молчанию, в ночной тишине можно было, пошарив по коротким волнам, поймать «Голос Америки». Стоило поймать этот «Голос», услышать несколько неясных прерывистых фраз, как тут же наваливались глушилки, кричалки, скрежеталки, как говорится: «поп своё – чёрт своё». Так и проходило это состязание.

Пусть по обрывкам фраз, отдельным словам, всё же появлялась другая пропагандистская картина, отличная от тотальной советской тенденциозной идеологии. Будничный эфир был заполнен новостями со строек, с полей. Праздники отличались большими праздничными концертами, воскресные дни иногда осчастливливались «Театром у микрофона». Самыми заядлыми радиослушателями оказались сам Костик и я. Пока мы с ним по ночам «обшаривали» эфир, его семья дружно спала, и никто никому, по всей видимости, не мешал. Заходили, иногда, и другие интересанты этого чуда техники, но их это быстро утомляло, и после их ухода Костик и я облегчённо вздыхали.

Глава 3. Выбор цели

Как широко известно, судьбу юных отпрысков решают родители, а то и семейный совет.

Я в этом смысле был предоставлен самому себе полностью. Никто не брал меня за руки белые, не сажал за столы дубовые, и, помимо повседневных житейских вопросов: что, где, когда? – появилась главная проблема: как, кем, куда? Так что, когда я находился наедине с собой и в руках у меня не было книги, я умом окунался в эту проблему. Начинал с того, что навеяли книги.

Вот я лётчик-истребитель, но уже не пропеллер перед глазами, а рёв реактивного двигателя позади, не гашетка пулемёта, а пушечка, а то и ракетки…

Бессмысленно летать, оставлять за собой белую полосу, когда нет войны и некого сбивать в голубом небе.

В детстве, правда, я мечтал стать шофёром, но, увидев, какие шофёры грязные, перемазанные, я задумался. Я не любил немытых рук, немытого лица и частенько в свой адрес слышал шипение: белоручка…

Всё же один случай вызвал во мне восторг. Однажды мы шли в школу, голосовали обычно бортовым машинам, но в тот раз их было мало, и они не останавливались, видимо, им было не до нас.

Как вдруг, к нашему неописуемому удивлению, остановилась легковая машина. Это была новенькая «Победа», по тем временам, почти несбыточная мечта всех автомобилистов. Ошеломлённые, мы стояли, не двигаясь, боясь прикоснуться к этой красавице. Тогда водитель открыл переднюю дверь и скомандовал: садитесь. Я оказался первым и уселся рядом с шофёром. Тогда он, перегнувшись через спинку сиденья, открыл заднюю дверь. На заднее сиденье уселось несколько ребят, заполнив его полностью. Остальные, не поместившиеся, робко топтались возле машины. Хозяин машины, а по всему было видно, что он хозяин машины, одет был в гражданскую одежду, на груди у него сверкал орден Героя Советского Союза, а это важнее медалей во всю грудь.

– Забирайтесь все, – теперь уже повелительно скомандовал герой. Так что все ребята поместились в машине, расположились сидя, стоя и лёжа пластом.

Когда мы у школы покидали машину, на наше возбуждённое «спасибо» герой протёр глаза платком и пробормотал: «только учитесь хорошо, ребятки».

Я тут же в грядущих своих планах сделал заметку: если уж за руль, то только уж в таком качестве.

В дальнейших рассуждениях о своей судьбе я решительно отмёл ещё две профессии: учителя и врача.

Единожды выбрать на всю жизнь профессию учителя, чтобы потом париться с этими шкодливыми ребятами, или врача, работающего с больными, кашляющими, харкающими, стонущими, да ещё и помирающими – ну что может быть хуже? Если учесть к тому же мою природную застенчивость, непереносимость чужой боли и вульгарную брезгливость…

Тут уместны вопросы: а что же мне в жизни больше всего нравилось? Чего жаждала душа? К чему стремился разум? На этот счёт у меня сомнений не было. Это была литература! Интересовали также философия и психология. Но это всё было в книгах, и я мог всё это постичь самостоятельно.