Тед передвинул бедро так, что оно мягко ткнулось в ногу Алекса. Никакой реакции. Когда Алекс опять остановился на мультфильмах, Тед начал занимать кресло. Он подумал, что если сделает это исподтишка, то мальчик может оказаться у него на коленях. Набивка кресла была мягкой, в ней можно было сделать норку. Алекс на его левом колене… просунуть чуть дальше… теперь бедро, — но вдруг Алекс оторвал взгляд от экрана и как будто в первый раз заметил присутствие Теда.

— Эй, это мое место!

— Здесь хватит места для двоих…

— Нет, не хватит!

Алекс пихнул его ногой, а Тед пихнул его своей. При обычных обстоятельствах не было бы никакой борьбы, но Тед позволил мальчику толкать его, пока они не соединились в середине. Они секунду держались в этом положении, но потом Тед приподнял ногу — и Алекс вдруг съехал под нее. Вскоре он уже наполовину оказался под Тедом, который прижал мальчика ногой и не давал ему выбраться. Ерзающий мальчик под тяжестью его тела — это было восхитительно.

— Так нечестно!

Алекс колотил по ягодицам Теда, возмущаясь приглушенным голосом.

Отец Теда иногда садился на сына, когда в шутку боролся с ним, или зажимал его между ногами. Никакого способа выбраться, только ощущение неподъемного большого тела рядом с маленьким. В такие минуты, которые повторялись нечасто, отец отдавал ему все свое внимание.

Тед посмотрел вниз на Алекса, прижатого к креслу с вытянутыми руками. Безволосые предплечья, высовывающиеся из рукавов серой футболки, беззащитные подмышки. Тед протянул руку и пощекотал нежные впадины, отчего мальчик разразился измученным смехом:

— Перестаньте, перестаньте!

Алекс попытался увернуться, но он был крепко зажат. Он хотел закрыться, но Тед приподнял ногу и стал щекотать живот Алекса. А когда Алекс стал яростно колотить по рукам, ползающим у него по животу, Тед сжал его бедро с внутренней стороны и взял в руку выступающий бугорок, как птенца. Алекс брыкался и извивался, казалось, стены комнаты наклонились и верхняя половина расплылась. Тед тряхнул головой, муть в его глазах очистилась, но головокружение осталось. Его руки стали жесткими, как когтистые лапы, его вес стал мертвой глыбой, из-под которой медленно выползал Алекс. Когда он поднял глаза, мальчик стоял рядом с креслом и с упреком глядел на него. Потом он заговорил ясным и пронзительным голосом:

— Это неправильно. Вам бы понравилось, если бы я вас защекотал?

Этого Тед не ожидал. Он поднял руки вверх и отдался на милость мальчику. Маленькие ручки дотянулись до его плеч и пробрались внутрь. Тед прижал руки к бокам, и ладони перебежали на его шею, и Тед затряс головой в притворном гневе. Стены снова покачнулись, и Тед съехал назад и упал на пол. Алекс последовал за ним, вскарабкался к нему на бедра и щекотал ему ребра. Тед какое-то время позволял ему делать то, что он хочет, тяжесть мальчишеского тела чуть не довела его до эякуляции. Но он забыл о том, что надо вырываться, и Алексу стало неинтересно. Мальчик соскочил с Теда и заявил, что ему скучно. По телевизору снова шли «Ох уж эти детки!», где близнецы только что завладели куклой Анжелики. Они несли ее на кухню и бог знает что собирались с ней сделать.

— Теперь моя очередь! — с надеждой сказал Тед, протягивая руки.

Но Алекс отскочил подальше, и Тед, у которого все еще слегка кружилась голова, решил не настаивать. Пока. Он чувствовал, что подступает припадок.

Надо было выпить таблетки.

Алекс стоял за креслом, по-командирски сложив руки на груди.

— Я хочу есть.

— Ладно, пора ужинать. — Тед, дрожа, поднялся. Он выключил телевизор и показал, чтобы Алекс шел за ним. — Макаронные колечки.

— Правда? — Алекс пробежал мимо Теда на кухню, обогнав его. — Мы таких макарон дома никогда не едим!

— Зря. Это мои любимые.

Тед открыл шкафчик с продуктами и мягко протиснулся мимо мальчика. Он снял с верхней полки две знакомые красно-белые банки и шлепнул их рядом с плитой. Натренированным движением он открыл обе банки и вывалил содержимое в блестящую литровую кастрюлю. Он зажег средний огонь и пристально смотрел на него, как будто наблюдал за ходом научного эксперимента.

— Ужин будет готов примерно через три минуты.

Алекс выжидательно сидел за кухонным столом, пока Тед раскладывал вилки с Дональдом Даком и тарелки с Микки-Маусом. Тед никогда не принимал гостей, разве что в мечтах. Он помешал вываленную из банок массу деревянной ложкой с розовыми пятнами от томатного соуса. Переминаясь с ноги на ногу, он замурлыкал старую песню про красную малиновку, которая нравилась его матери. Ему до сих пор не верилось, что все это происходит на самом деле.

Алекс взял свою вилку и осмотрел ее.

— А у вас нет других вилок?

— Может, и есть. — Тед нахмурился. — А что с этой не так?

— Я терпеть не могу Дональда Дака.

У Теда был обиженный вид.

— Вот как? А по-моему, он классный.

Еще Тед подумал, что Дональд был чертовски симпатичный в своем матросском костюмчике с высовывающейся белой гузкой и хвостом. Но он порылся в ящике рядом с холодильником и выудил старую вилку из кафетерия. Он протянул ее так, чтобы Алексу пришлось взять вилку из его рук. Невинные пальчики прикоснулись к ней, свернулись, сжались. Поскольку на литом пластмассовом сиденье Алекс доставал до стола только грудью, он встал на стул коленями. Через минуту Тед с удовольствием разложил макароны в соусе по тарелкам, стараясь, чтобы порции были одинаковые. Он сел напротив Алекса и набрал полную вилку колечек.

— М-м-м, — промычал он.

Алекс поднял вилку с колечками и стал их разглядывать.

— У меня папа делает черные макароны.

— Да? И какие они на вкус?

— Это просто соус, и он такой же, как красный. — Алекс покачал вилку. — Правда, на вид странно.

— Еще бы. Ешь.

Тед три раза подряд быстро поднес вилку ко рту. Он оказался удивительно голоден и чувствовал, что мог бы съесть и порцию Алекса, и самого Алекса. Алекс, с другой стороны, копался в тарелке и набирал вилкой макароны, и половина их падала с вилки. Потом он стал втягивать колечки в рот одно за другим. Красные усы из липкого соуса скоро оказались на его верхней губе.

Тед подумал, что мог бы облизать эти усы одним движением языка, но вместо этого предложил мальчику бумажную салфетку из открытой коробки на столе. Алекс покачал головой. Потом, как будто услышав какой-то внутренний сигнал, он добавил:

— Спасибо, не надо.

Мать Теда всегда заставляла его говорить «пожалуйста», иногда даже для того, чтобы попроситься в туалет. «Развлекайся, пожалуйста», — говорила мать отцу, когда он выходил, чтобы напиться и сесть за руль.

Тед подождал, пока Алекс доест, глядя, как макароны исчезают в маленьком треугольнике рта. В конце Алекс вытер усы рукавом, но Тед ничего не сказал.

Алекс отодвинул тарелку.

— Что на десерт?

— У меня есть булочки с корицей.

— Это на завтрак!

— Нет. — Тед встал из-за стола, облизывая губы. — Они сладкие и липкие, как ты.

Алекс набычился.

— В каком это смысле?

Тед хотел броситься на мальчика, прижать его к линолеуму и стащить джинсы. Ничего такого он не сделал, но вместо этого уставился на него лукавым взглядом.

— Ты же знаешь, из чего сделаны мальчики. Из конфет и пирожных, из сластей всевозможных.

— Нет, неправильно. Из колючек, ракушек и зеленых лягушек. А из конфет сделаны девочки. — Алекс втрое растянул последнее слово.

— Может быть. Но некоторые мальчики тоже очень славные. Хочешь сыграть в игру?

— Давайте. У вас есть «Монополия»?

— Нет. Извини.

В коллекцию детских вещей Теда входило не много игр, так как в его детстве игр тоже было мало.

— Может, в костяшки?

Тед печально покачал головой. Алекс был недоволен:

— Во что же мы тогда будем играть?

Тед задумался над вопросом. Он знал несколько восхитительно скверных игр, одну под названием «Сосал-ка», а у другой не было даже названия, он сам с собой играл в нее в Темнице. Нет, они не подойдут — во всяком случае, не сейчас. Завоевать доверие ребенка, всегда говорил Заглот, и тогда можно делать все, что угодно, — правда, может, он сам не знал, о чем говорит. Да и все они. Если б хотя бы половина из того, что рассказывал Сперминатор, соответствовала действительности, он бы уже отсиживал двадцатилетний срок за решеткой. От одной только мысли об этом у Теда снова закружилась голова. Какого черта он возится с мальчишкой, подобранным на катке? Даже сейчас он еще мог остановиться, проводить ребенка до двери и сказать, что это все было ошибкой. «Ну и задница», — сказал бы Полпинты, потому что он всегда так говорил. Но если он остановится сейчас, какое этому можно дать объяснение? «Мальчик сказал, что хочет есть, вот я и отвел его домой и накормил ужином. Он плохо катался на роликах, и я дал ему персональный урок».