Пришла пора проявить твердость.

— Алекс.

Нет ответа. Я услышал включенный телевизор.

— Алекс.

Иногда ответ сверхъестественно запаздывал. Как будто мы находились в разных часовых поясах.

— Что…

— Ну-ка, давай подними рюкзак и куртку. Сейчас же.

Еще одна пауза, заполненная телерекламой.

— Ты слышал, что я сказал?

Некоторое время назад Джейн подумала, что он и вправду стал глуховат, и мы отвели его к отоларингологу. Во всяком случае, мы узнали, что проблема не в ушах. Хотя, возможно, между ушами. Я направился в гостиную.

— Мне надоело подбирать за тобой вещи.

— Папа, ты загораживаешь мне телевизор!

Развалясь на диване, он был похож на маленького султана, и я почувствовал, как моя нижняя челюсть устанавливается в новое, странное положение. Меня обуяла черная, стальная ярость. Я положил нож и выключил телевизор.

— Я. Хочу. Чтобы. Ты. Подобрал. Свои. Вещи.

— Включи!

— Ты будешь делать то, что я сказал?

— Сначала включи телевизор.

— Ну все, с меня хватит.

Я бросился к нему, схватил за ноги и перевернул. Зажав его между ногами, чтобы он не мог двинуться, я врезал ему пять, ровным счетом пять, крепких шлепков по мягкому месту. Во всяком случае, я собирался остановиться на пяти. Но не остановился. Я бил все сильнее и сильнее — я так рассердился на мальчишку, который — шлеп! — не слушает — шлеп! — то, что ему говорят. Когда я наконец остановился, он был так удивлен и напуган, что просто молча смотрел на меня. Как годовалый ребенок, который упал на детской площадке и на секунду замер, еще не сообразив, как ему реагировать.

Потом лицо Алекса превратилось в чашу мучения. Он ревел не меньше четверти часа.

Я никогда не делал ничего подобного. Сначала я хотел было сесть рядом с ним на диван, но он отполз от меня. Я попытался извиниться, он только завыл еще громче.

— Т-ты-ы изби-ил м-меня-а-а!

— Да, и я прошу прощения.

Я протянул руку, чтобы похлопать его, но вместо этого похлопал по диванной подушке. Он даже не смотрел. Банальные родительские фразы завертелись у меня в голове: «Это ради твоей же пользы», «Мне от этого больнее, чем тебе», «Ты получил по заслугам». Иными словами, многие родители поднимают руку на детей, но мы этого никогда не допускали. И это был не просто подзатыльник. И не пригородный стресс. Ни разу не слышал, чтобы Джерри сказал, что написал об этом у себя в книге.

Пока Алекс ревел, я думал, кто же прав. По правде, когда я ударил сына, мне стало легче. Это был ясный и оправданный поступок. Но одновременно это было и ужасно — и, черт побери, почему он не перестанет реветь? Я встал, чтобы пройтись, потом сел. У меня опять заболело плечо, может быть, от утренних упражнений. Может, было бы лучше, если бы я просто закрыл глаза на выходку Алекса? Или сначала предупредил бы его, что он заслужил порку? Мой отец как бы устранился от дисциплины и возложил ее на плечи матери, которая ударила меня только один раз. Когда я однажды ужасно на нее разозлился и бросил в нее ботинком, потому что она не дала мне смотреть телевизор.

Грехи отцов… Не знаю, как поступали родители Джейн. Может, слишком миндальничали. А все этот доктор Спок. Который развелся с женой, прожив с ней почти пятьдесят лет, и женился на другой. Или это был доктор Сьюс?[12] Вокруг столько фактов, которые только засоряют и путают мозги родителям.

Алекс уже почти перестал хныкать, только изредка шмыгал носом. Останется ли в нем след на всю жизнь? Я стал искать в нем признаки зарождения подростковой преступности, но увидел только маленькое аккуратное лицо, губы, сжатые в идеальный розовый лук Амура, голубые глаза, уставленные в сторону.

— Послушай, — сказал я ему, шумно поднимаясь с дивана, — мне пора готовить ужин. Ты как?

— Нормально…

— Вот и хорошо. Мама вернется… наверное, поздно, как обычно.

Я взял нож и отправился на кухню.

— Папа. — Прорезавшийся голос пронзил меня, когда я на полпути споткнулся о его рюкзак. — Можно мне опять включить телевизор? Пожалуйста?

Скажем, мы достигли взаимовыгодной договоренности. Повесив рюкзак и куртку на стул, Алекс пошел смотреть мультфильм о приключениях губки и морской звезды. На кухне я порубил мясо, помидоры, лук, зеленый перец, морковь и грибы и вывалил в стеклянное жаропрочное блюдо. Настоящие мужики едят тушеное рагу с мясом, или как? Потом я плюхнул туда банку томатного супа-пюре (старый семейный рецепт) и установил микроволновку на пятнадцать минут. Пока рагу готовилось, я достал из холодильника банку пива. Я предпочел бы стаканчик божоле, но оно не соответствовало моему теперешнему образу. Я сделал большой глоток и задумался об отцовских обязанностях.

Микроволновка звякнула.

— Ужин! — крикнул я.

Никто не пришел. Телевизор по-прежнему вопил, или, может быть, виновата была избирательная глухота Алекса. Когда я вошел в гостиную, собираясь так позвать его, чтобы он понял, на диване оказалось пусто.

Господи, опять он за свое.

— Алекс, ты прячешься? — Я посмотрел во всех очевидных местах, в том числе под диваном. — Алекс, где ты прячешься?

Вот тогда я увидел открытую дверь в подвал. Я сбежал по лестнице через две ступеньки, меня совершенно не забавляло его поведение. В основном у нас в подвале было тепло и сухо, это была просторная комната с ковром, полками и столом для настольного тенниса, в который мы все время собирались поиграть. Но в соседней комнате был настоящий погреб. Там находилась топка и коробка плавких предохранителей, на полулежал потрескавшийся зеленый линолеум, который летом покрывался плесенью. Замерзшее створчатое окно под потолком было единственной связью с внешним миром. На самом деле окно казалось кривым — как-будто его выпихнула со своего места заледеневшая донная волна или что-то такое. Надо как-нибудь вызвать мастера, чтобы его поправить.

Алекс свернулся калачиком у топки, укрывшись потрепанным бежевым одеялом, как плащом-невидимкой. Когда я вошел, он посмотрел на меня разочарованно:

— Откуда ты узнал, что я здесь?

Я театрально взмахнул рукой:

— У отцов есть глаза на затылке.

Старая сказка, которая обманывала Алекса до четырех лет.

— Неправда.

Я вздохнул:

— Слушай, почему ты прячешься? Мы уже говорили об этом.

Я грубо потянул за одеяло, которое показалось мне чужим.

Алекс отпрянул:

— Ты что, меня ударишь?

«Еще бы, — ухмыльнулся Сногз, — вздуть его за надувательство!»

— Нет, — сказал я, — давай поднимайся наверх, ладно? Твой бедный папа так старался приготовить тебе ужин.

Конечно, Джейн опоздала, поэтому мы поужинали за кухонным столом в чисто мужской компании.

— Жесткое мясо, — пожаловался Алекс, кладя вилку после того, как съел один кусок. — Можно мне бутерброд с арахисовым маслом и джемом?

— Лучше съешь картошки или овощей.

Вам не кажется, что мальчик, которого только что выпороли, вел бы себя… как-то поскромнее, что ли? Он не только не стал рассказывать, чем занимался днем, более того, по всей видимости, в школе раздавали призы за какое-то соревнование по плаванию, и ему ничего не досталось, может, я дам ему приз, заявил он мне.

— С какой стати? Ты в последнее время очень плохо себя ведешь.

— Я знаю. Но мне хочется.

Я пустился в разглагольствования о том, как надо себя вести, чтобы получить награду, но он меня перебил:

— Если я съем картошку, ты мне дашь приз?

Я стукнул по столу:

— Никаких призов, ты меня понял?

После этого он замолчал. Какое-то время он жевал бутерброд с арахисовым маслом и джемом. Который я сделал ему, потому что… почему же? В какой степени нашу семью скрепляет любовь, а в какой — чувство вины?

Призов нельзя давать ни из-за первого, ни из-за второго. Но когда Джейн вернулась домой в восемь вечера, она достала из сумочки и вручила Алексу машинку, купленную в тот же день. Он сошел с ума от радости и сразу же пошел спать, как только мамочка попросила.