корабль, мгновенно дал выход на Ивана. На экране вспыхнул холм, на вершине его валялся Иван с блаженно устремленным вверх лицом, с закрытыми глазами — он кейфовал, не подозревая, что совершается. У подножья бурлила рыжая масса — карены чаще рыжего, иногда черного цвета. Их становилось все больше, они извивались, крутились, вскакивали один на другого, в общем, неистовствовали. Нага, теряя самообладание, умолял:

— Арн, они через две-три минуты ринутся наверх, у меня нет возможности отогнать их, кроме физического истребления, а на это я никогда не пойду! Спасайте его, спасайте сами, пока не поздно!

Ему легко было кричать: «Спасайте сами!», а что мы могли сделать на отдалении, кроме как воспользоваться охранными полями, а их фокусирование на холме неизбежно искалечит кишащих там каренов. Я бросился наружу. Фома, на редкость хладнокровная голова, в трудные минуты отчаянно быстр. Я лишь высунул ногу, авиетка уже покачивалась у люка. Все остальное заняло не больше минуты. Рухнув на вершину, я пнул Ивана ногой, он вскочил, вытаращил ошалелые глаза, хотел дать сдачи — мне бы не поздоровилось, он сильней меня, — но тут до него дошел «кошмар ситуации», как он потом написал в рапорте: именно в эту минуту карены начали нападение.

Они ползли по склонам сплошной массой, дешифратор доносил нам яростный вопль: «Убить опасника! Убить опасника!» Иван вскочил в авиетку, отпихнув троих, вцепившихся в него, с силой рванул меня к себе. Но я видел, что на меня никто не покушается, а расправиться жаждут только с ним, крикнул, чтобы он поскорей улепетывал, а я как-нибудь обойдусь. Он не решился меня оставить. В это время от «Икара» пошла вторая авиетка с Петром. Иван захлопнул дверь в момент, когда его уже пытались оттуда извлечь разъяренные карены, я одного оттащил, еще двоих он сам оттолкнул. Петр выскочил мне на помощь, но на меня по-прежнему никто не нападал, Петра тоже не трогали. Карены, взлетая, пустились догонять Ивана. Они пикировали на авиетку сверху, бросались навстречу, он летел в толчее рыжих тел — и так неторопливо, что я встревожился, в порядке ли двигатель. Он по передатчику успокоил — с двигателем — порядок, но помешавшиеся бестии так остервенело сталкиваются с авиеткой, что многие получают повреждения, а увеличь он скорость, вниз посыпятся не травмированные, а трупы. Преследователей все прибывало, Иван все сбрасывал скорость, чтоб никого не поранить, мы с Петром плелись позади зрителями, а не участниками — нас продолжали игнорировать. И мы еще не добрались до «Икара», как вокруг звездолета кишело месиво копошащихся, возбужденно летающих туземцев. Опасаясь, чтобы кто-нибудь не проник на корабль, трое — Гюнтер, Мишель и Алексей отталкивали от люка самых настырных проныр. Иван влетел внутрь, за ним мы с Петром. Люк задраили.

— Говори теперь, Иван, какого шута ты привел в неистовство все местное общество? — приказал я.

Одного взгляда на его растерянное лицо было достаточно, чтобы поверить в ответ:

— Арн, честное слово, я ничего не делал, просто отдыхал!

— Итак, имеем новый факт: ничего не делать, иначе, просто отдыхать на Карене — по местным законам преступление, — язвительно прокомментировал Хаяси.

А Елена деловито поинтересовалась:

— В чем, конкретно, выразилось Иваново ничегонеделание?

— По корабельным законам ничегонеделание, равно как и непредусмотренный отдых во время поиска, — проступок. Выношу тебе за это выговор, — постановил я.

На корабль прибыл Нага. Он поздравил с избавлением от смертельной опасности члена экипажа и попросил поскорей разобраться в происшествии. Волнение не утихает. Все работы прекращены, карены летят и бегут к «Икару», требуя наказания нового «государственного опасника!» Объяснений нет, кроме яростного обвинения: «Опасник!»

— Голова кружится! — устало сказал Нага. — Так надеялся, что распутаете загадки, а взамен — чуть не восстание… Возьмите дневник событий, зарегистрированных на Станции. Точность — до одной минуты.

На обзорном экране было видно, что руководитель Станции Космопомощи отнюдь не сгущает тревогу: толпа у «Икара» все прибывала, все исступленней становились прыжки, полеты и беготня.

— Нага, передайте по своим каналам населению, что преступление срочно расследуется, а когда расследование закончится, преступника, или, по-местному, опасника, накажут по всей строгости наших межзвездных законов. К вечеру приговор огласим.

Не знаю, поверил ли Нага, но вскоре возбуждение у звездолета порядком утихло. Впрочем, толпа не поредела и работы не возобновились. Карены, осадив «Икар» лагерем, ожидали возвещенного приговора. Не было сомнений, что буйство возобновится, если его сочтут слишком мягким.

— Итак, начинаем расследование и выносим приговор, — сказал я. Иван попытался снова было доказывать, что ничего предосудительного не делал, но я оборвал его: — Дело не в том, что ты сам считаешь предосудительным, а что нет. Нас интересует, какое злодеяние обнаружило местное население в твоем невинном ничегонеделании.

Гюнтер подал на экран запись действий и мыслей Ивана. Утро шло как утро, Иван ходил по стройплощадке, задавал каренам деловые вопросы, получал деловые ответы — оплошностей не было, открытий не совершилось. К полудню он взобрался на вершину холма и предался лицезрению окрестностей. Именно в это время автомат на Станции зафиксировал первые признаки беспокойства у каренов. Пейзаж был тускл и безрадостен, Иван стал мысленно его оживлять, фантазия постепенно разыгрывалась, он глядел на песчаную равнину с ее серыми холмами, воображение преобразило ее, она стала почти красивой: желтая звезда превратилась в белую, небо из светло-красноватого — в голубое, на холмах появились зелень, яркие цветы, высокие деревья, аммиачный ручеек обернулся горной речкой, мы увидели блеск стремящейся вниз воды… По небу проплывали белые облака — сроду их не бывало на Карене. И, погруженный в свои видения, Иван забыл и о каренах, и об «Икаре», и лишь мой удар ногой мигом стер в его мозгу фантастические картины. Следующие записи мыслей — да и действия — полностью отвечали реальности.

— Я замечтался, ребята, — смущенно оправдывался Иван. — Так, знаете, хотелось отвлечься.

— Надо было отключить предварительно дешифратор — сказала Анна. — В этом вся твоя вина, ты напрасно посвятил туземцев в свои мечтания. Елена не преминула построить логическую цепочку:

— Возмущение каренов вызвали мысли Ивана, в действиях не было криминала. Но в мыслях были только мечтательные картинки. Стало быть, они и есть причина волнений. Иначе говоря, на Карене мечтать опасно. Отныне надо остерегаться делать туземцев созрителями своих фантазий.

Все это было убедительно уже потому, что других объяснений не возникало. Я попросил Хаяси высказаться. Если есть возможность найти изъян в построениях Елены, Мишель такой возможности не пропустит. Но он согласился с ней. Суть происшествия в том, что мышление каренов совершается одинаково и одновременно во всех головах. На Карене нет интеллектуального индивида, есть один мыслительный процесс в миллионах копий. Это не может не обеднять постижение мира. У людей общественное сознание существует наряду с индивидуальным и обслуживает общие потребности, отнюдь не вторгаясь в частные. На Карене частное и общее — тождество. Но при бездне индивидуумов мыслить в каждом за каждого возможно лишь сосредотачиваясь на общем для всех. Выход за эту межу — непосилен. Самосохранение принуждает отвергать любые интеллектуальные излишества. Мышление каренов предельно утилитарно. У них и понятия нет об искусстве, например. Поэтические картины Ивана для них были опаснейшей интеллектуальной роскошью. Мышление человека, наоборот, непрерывно ищет выхода за межу грубой утилитарности, оно жаждет интеллектуального богатства, даже неандерталец предавался мечтам, фантазировал, творил примитивные картины, мастерил безделушки. Фантазия, поэтичность, преодоление узко утилитарного — не здесь ли мощь человеческого мышления? Но для современных каренов такие умственные полеты — гибель.