Конрад вернул солдату оружие. Внутренний Голос подсказал, что этому коренастому уродливому крестьянину можно верить. Конрад понимал, что совершилось абсолютно непредвиденное и чрезвычайно опасное событие: он, отнюдь этого не желая, замахнулся на само правительство и так преуспел, что один из влиятельнейших его членов, его военный вождь, превращен рукой Конрада в горку мусора. Сбывались мрачные предсказания отца: тот не ждал ничего хорошего от выхода сына в самостоятельность и грозил заранее его покарать собственными узловатыми кулаками за преступления, какие он, несомненно, совершит по выходе из дома. От отцовских кулаков удалось увильнуть, от отцовского предвидения — нет. Конрад два часа шагал по правой дороге «наобум Лазаря», со смутной надеждой чем-нибудь выдвинуться в городской смуте. Как страшно сузилась сейчас дорога, показавшаяся поначалу столь широкой! Она обернулась кривой тропкой в мятеж. И, хоть повинуясь ору Внутреннего Голоса и доброму совету неизвестного солдата, Конрад своевременно, до того как тот покончил с ним, расправился с грозным вождем правительственных войск, теперь его бил запоздалый страх. Дальнейшая жизнь стала чудовищно необеспеченной. И Конрада утешала спокойная рассудительность, с какой этот немолодой, крестьянского вида правительственный воин рассуждал о переходе в мятеж, сразу причислив самого Конрада к мятежникам и согласившись служить ему верным охранником, будто он уже был в мятеже крупной фигурой. Раз так — значит, мятеж, отчаянно решил Конрад, и Внутренний Голос одобрительно рявкнул: «Молоток! Что я тебе говорил? Размахивайся пошире! А крепко бить умеешь, это точно!»

— Стреломобиль Фигероя поврежден, господин мятежник! — заговорил солдат. — По приказу господина майора я метнул в этот стреломобиль крылатую гранату, и господин майор похвалил меня за удачное попадание. Но наш стреломобиль в исправности, господин мятежник, мы на нем отлично доберемся в Анатру.

— Как тебя зовут, солдат? — поинтересовался Кондрад, усаживаясь на второе сиденье стреломобиля и с облегчением вытягивая порядком уставшие на каменистом шоссе ноги.

— Микаэл Убуби, с вашего разрешения, господин мятежник. И не сочтите нескромностью с моей стороны полюбопытствовать, как вас величать и каков ваш высокий чин и ответственный пост в мятеже?

— Зови меня Конрадом Подольски — и не ошибешься. А что до чина, то еще не удостоен чинов, а посты пока занимал не ответственные, а безответные.

— Ха-ха, господин Конрад, — не ответственные, а безответные, сдержанно посмеялся солдат Микаэл Убуби и тут же уверенно предсказал: Такому геройскому мятежнику, как вы, господин Конрад, судьба идти на высоты, я это сразу понял, когда вы так решительно метнули тот решающий камень в господина майора.

— Решающий камень? — переспросил Конрад.

— Так точно — решающий. Ибо он решил не только исход сражения между вами и страшным господином майором Шуруданом, но всю судьбу мятежа. Правительство без своего военного вождя теряет половину силы.

Разговаривая, солдат Микаэл Убуби ловко оперировал клавиатурой стреломобиля. Стреломобиль сперва неуклюже потоптался на шоссе, переваливаясь с колеса на колесо, потом приподнялся над грунтом, вытянул крылья и взмыл. Микаэл Убуби для осторожности нажатием кнопки переменил рыжую окраску машины на красновато-фиолетовую — под цвет неба. Под крыльями стреломобиля неторопливо пробегали каменистые рыжие сопки, сухие русла бывших ручьев и рек, одинокие крестьянские домики. Конрад мысленно прикидывал, как держаться в Анатре. Главное — не напороться на правительственные отряды, встреча с которыми добром не кончится. Он отыщет подпольную квартиру мятежников и попросит зачислить его в боевую дружину. Он объяснит, что хорошо владеет импульсатором и что после убийства майора Шурудана можно не сомневаться в его верности мятежу. Мятежники смелы, но подозрительны, об этом говорил отец, они часто страдают от измен, но он убедит их, что не предатель. «Как я могу перейти на службу правительству, — скажет он, — когда столь провинился перед ним, а ведь законная власть свирепа и беспощадна. Вот так я объяснюсь с вождем мятежа», — закончил Конрад размышление, и Внутренний Голос одобрил: «Правильно, старик, что я тебе говорил? Так держать!»

— Правительственные машины! — с тревогой сказал солдат, проворно втянул крылья в бока стреломобиля и снова сменил высотную окраску на защитную рыжую, для бреющего полета: теперь машина мчалась над холмиками и впадинами, держа дистанцию метров двадцать от грунта. Личная боевая машина командира правительственных войск была отменного качества, но Конрад, схватившись за поручни, предпочел бы пассажирский аппарат попроще: те неспособны так точно держать высоту, зато их не швыряет и не качает столь жестоко над неровностями почвы. У Конрада кружилась голова, его тошнило.

— Пронесло! — бодро сказал солдат и стал сбрасывать скорость: показались первые городские здания.

Машина по-прежнему летела стрелой, не выпуская крыльев, но больше не трясло. Испугавшие солдата правительственные машины — три маленьких, почти неразличимых пятнышка в сумрачном полудневном небе — исчезли в стороне. Они, по-видимому, патрулировали над городом, пресекая попытки мятежников завоевать господство в воздухе. Благодаря умелому маневру Микаэла Убуби с уборкой крыльев, переменой окраски и быстрым снижением, патрульные стреломобили не обнаружили их машины. Теперь опасностей надо было ждать не с воздуха, а с земли, ибо на улицах шло сражение: там бежали люди, слышались хлопки гранат, зудящее пенье больших орудийных импульсаторов. Конрад хотел было приказать своему спутнику не ввязываться с бухты-барахты в уличный бой, но солдат и сам разобрался в обстановке. Он привалил стреломобиль к стене продовольственного склада и ловко набрал на клавиатуре окраску машины под кирпич, и скоро уже в двадцати шагах нельзя было различить, где стена, а где летательный аппарат.

— Быстрей наружу, господин мятежник! — крикнул солдат и помог Конраду выбраться на улицу, ибо, оставаясь в машине, они демаскировали ее цветом своей одежды.

— Пойдемте искать штаб боевых дружин, — сказал Конрад и двинулся в глубь города. Солдат Микаэл Убуби шел следом, страхуя своего нового начальника от нападения сзади.

Они прошли всего несколько шагов, как из-за угла вывернулась орава вооруженных, разномастных, дико орущих людей. Последний, наставив импульсатор на Конрада, яростно закричал:

— Стой, кто идет? Почему в армейской форме? Солдаты правительства у нас в тылу! К стенке шпионов!

У Конрада от страха перехватило горло. Внутренний Голос не подал голоса — видимо, тоже растерялся. Но солдат Микаэл Убуби смело шагнул вперед и молодцевато отрапортовал:

— Я больше не солдат правительства, я личный охранник господина Конрада Подольски. Мой славный командир стоит перед вами, господин предводитель, и ждет знаков почтения, ибо он собственной своей геройской рукой…

— С ума слезть, какое вранье! Еще ни один шпион не уходил живым из могучих рук Франциска Охлопяна! К стенке, говорю вам!

К предводителю подошел высокий, страшно худой человек в одежде летающего монаха и положил руку на его плечо.

— Умерься, Франциск! Надо допросить этих молодцов. Если они из правительственных войск, то они смогут рассказать, по какой дороге нам безопаснее скрыться.

К ярости в голосе Франциска Охлопяна стало примешиваться отчаяние. Он все так же неистово орал, но в его выкриках слышался уже не только гнев, но и слезы.

— О чем допрашивать? Для чего? Мы окружены! С минуты на минуту прибудет их страшный дракон Фердинанд Шурудан и заглотает нас всех. Солдаты ждут только его прилета, чтобы двинуться в последнее наступление. А Фигероя нет и нет! Пропал наш великий Марк Фигерой! Сгинул, провалился в преисподнюю! Бежим, Антон Пустероде, бежим, пока живы. Вот-вот в небе промчится стреломобиль дракона! Расправимся с этими правительственными ублюдками — и деру!

— Можете не опасаться прилета господина майора Шурудана! — промолвил солдат Микаэл Убуби. — Майор импульсирован, а его стреломобиль стоит вон у той стенки, мы на нем прилетели. Я был личным охранником майора Шурудана, а теперь я — верный охранник господина Конрада Подольски, который на моих глазах своей бестрепетной рукой предал майора заслуженной казни.