Только теперь доктор Сток понял, что самолет давно уже кружится над одним местом в океане: солнце быстро перемещалось справа налево, обходило самолет сзади и снова накатывалось с правого бока. Но внизу по-прежнему ничего не было, кроме выпуклой – дном вверх – чаши темной воды. Астролог счел нужным успокоить Стока:

– Нио прикрыт силовым экраном. Установят, что мы – те, кого ждут, и раскроют объятия. Через час будем в гостинице.

Внизу разлился широкий голубоватый свет. Вначале он был просто шаром сияющего тумана, шар взметнулся из недр океана, вздымался вверх, достиг самолета, окутал самолет, ушел в небо. Под самолетом открылся город нарядных зданий и парков. Самолет сел на желтую гравийную площадку. Пассажиры чинно выходили наружу. К доктору Стоку подошел высокий средних лет мужчина с приветливым лицом и с такой величавой фигурой, что казался древней статуей, сошедшей с пьедестала.

– Меня зовут Спадавеккия, – проговорил он звучным, торжественным голосом. – Хирон Спадавеккия, если не возражаете, доктор Сток. В гостинице вас ждут. Вы хотели номер тринадцатый, не правда ли? Мы освободили его.

– Я не высказывал желания, чтобы для меня освобождали занятый номер, – заметил доктор Сток.

– Вы объявили, что «тринадцать» у вас счастливое число. Такое объяснение равносильно приказанию. Наша обязанность создавать всем на Нио радость существования.

Доктор Сток поискал глазами Арчибальда Боймера: сказать о тринадцатом числе мог только он. Но профессор экспериментальной астрологии пропал, словно его и не было. Хирон Спадавеккия усадил Стока в роскошный лимузин, сам повел его. Для человека, величественного, как античный бог, он неплохо управлялся с рулем. Гостиница выглядела королевским дворцом, а не обителью случайных приезжих. Номер тринадцатый складывался из трех комнат, не считая ванной, та тоже могла сойти за кабинет: в ней кроме мраморного бассейна стоял диван, столик и два кресла.

– Вы, мне показалось, искали профессора Боймера, – сказал Хирон Спадавеккия. – Ровно в шестнадцать часов вас пригласят в ресторан. Там вы увидите профессора. В ресторане у каждого свой столик. Его номер – одиннадцатый, а ваш…

– Естественно, тринадцатый, – иронически подсказал Сток.

– Вы не ошиблись, – торжественно подтвердил Спадавеккия. – Ресторан, доктор Сток, на Нио служит не только для принятия пищи, но местом встреч. Он вроде единого для всех клуба.

– Единого для всех? На Нио так мало жителей?

– Когда мы говорим «всех», это означает «всех удостоенных особости». У нас много званных, но мало избранных. Кстати, код вашей особости тоже тринадцатый.

– Я, стало быть, отношусь к избранным?

– Совершенно справедливо, доктор Сток, – величаво ответствовал Хирон Спадавеккия и учтиво поклонился.

До шестнадцати оставалось больше двух часов. Доктор Сток с наслаждением поплескался в бассейне, полчасика вздремнул. Переодевшись, он направился в ресторан. Ресторан занимал весь нижний этаж. В обеденном зале стояло около двадцати столиков, но только одно сиденье у каждого столика показывало, что здесь пищу вкушают в одиночестве. Тринадцатый столик поместили у окна. За одиннадцатым, в глубине, уже сидел профессор экспериментальной астрологии. Доктор Сток поклонился, Арчибальд Боймер хмуро моргнул, – это, вероятно, было эквивалентно поклону. За столик номер двенадцать села мужиковатая дама лет тридцати, – впрочем, лицо ее, составленное из одних крупных деталей, уродливым не было. Доктору Стоку даже понравились темные глаза под широкими мужскими бровями и большой красивый рот – полные губы были не то подкрашены багрово-красной помадой, не то обладали природной вампирной окраской. Дама с равнодушием отнеслась к тому, что ее разглядывают, и доктор Сток счел нужным обратить на себя внимание иным способом:

– Доктор Альфред Сток, химическая физика, особость тринадцатая, с вашего разрешения, сударыня.

– Разрешаю, – сказала дама. Приятный, мелодичный голос не очень вязался с грубоватой фигурой и резкими чертами лица. – Протяните мне вашу правую руку, Сток!

Требование было столь неожиданно, что доктор Сток какую-то секунду колебался. Дама наклонилась и, не дотрагиваясь до руки Стока, внимательно ее оглядела. Доктор Сток натужно пошутил:

– Уверяю вас, она чистая.

– Это несущественно. Ваша рука мне подходит, беру ее.

Доктор Сток не упустил возможности пошутить:

– Надеюсь, вместе с сердцем? Вы требуете моей руки и сердца, я так вас понял, сударыня?..

– Агнесса Коростошевская. Зачем мне ваше сердце? У меня отличный набор сердец. А рука хорошая. Давно не видела красивых мужских рук. Именно такую я хотела бы иметь для своего ребенка.

Только большим усилием воли Сток не разрешил себе парировать неожиданное предложение какой-нибудь остро́той. Он постарался, чтобы новый вопрос звучал серьезней:

– Вы хотите меня в отцы вашего ребенка, Агнесса?

– В частичные отцы. На одни руки. – Она с тем же вниманием, с каким только что осматривала руку, оглядела голову доктора Стока. – Лицо у вас заурядное, но голова интересна. Не удлиненная, а шароподобная. Голову, пожалуй, я тоже возьму.

– Если я разрешу, – сказал он. Его начал раздражать разговор.

Агнесса Коростошевская искренно удивилась:

– Вы возражаете? Разве я предлагаю что-либо плохое?

– Во всяком случае, непонятное. К вашему сведению, я уже ровно три часа на острове, но пока еще…

– Ах, так! – воскликнула Агнесса и засмеялась. Смеялась она хорошо. Доктор Сток верил, что улыбка – это дверь души, а смех – выход души наружу. У плохих людей не может быть добрых улыбок, у злодеев и смех зловещий, доказывал он на ученых собраниях «Коней Армагеддона». Если это было верно, то профессора Арчибальда Боймера следовало зачислить в плохие люди, а мужиковатую Агнессу – в хорошие. – Ах, так! – повторила она уже спокойней. – Вам, стало быть, не разъяснили, чем мы занимаемся на острове?

– Меня интересует, чем занимаетесь вы, Агнесса, и почему вам понадобилось лишать меня рук, а заодно и головы?

– И руки, и голова останутся при вас и после того, как я их заберу. Моя научная тема – усовершенствование человека. Я создаю Бриарея.

– Бриарея? В детстве я читал легенду о сторуком великане…

– Нет, сто рук – конструктивное излишество. Я сторонник умеренности. Я остановилась на восьми руках – две передних, четыре боковых, две задних. Ваша рука подойдет в боковые, на них меньше нагрузки, зато эстетические требования к ним больше. Мой ребенок должен быть красив, без этого я его не выпущу в свет.

– Мне льстит, что возглавлять туловище вашего красавца сына будет моя голова.

– Две головы, только одна из них – ваша. Бриарей создается двухголовым. Отсутствие заднего обзора – большая конструктивная недоработка человека. К тому же художественное впечатление от одноголовости невелико. Разве вы не согласны, что мы с вами выглядим уродами?

– Благодарю за оценку. Вы сказали, Агнесса, что создаете Бриарея. Если я правильно понял…

– Вы правильно поняли, доктор Сток. Лаборатория номер двенадцать специализируется на геноусовершенствованиях человека. Инженерные схемы наших аппаратов животворения разработал еще великий Томас Габа, но лишь на острове Нио спустя тридцать два года после безвременной кончины Габы удалось построить производственную модель. Я, кажется, отвлекаю вас, доктор Сток? Заказывайте блюда, пульт-меню перед вами.

Только сейчас доктор Сток заметил, что на столе лежит красиво оформленная табличка снедей и около каждой надписи кнопочка. Сток нажал на кнопки: «Суп с гренками», «Баранья отбивная», «Мороженое», «Кофе». Заказанную еду подкатил благообразный робот. Доктор Сток, прожевывая пищу, размышлял об Агнессе Коростошевской. Дама с огромными глазами под широкими бровями, видимо, многих знает на острове, это надо использовать. Доктор Сток оглядел зал. Среди обедающих были и два вчерашних пассажира – из самых зверообразных.

– Вы, насколько я понял, специалист по инженерной генетике, верно? – обратился Сток к Коростошевской.