– Внизу никакого шевеления, – сообщил Манньон. – Разве они не должны уже быть здесь? Может, надеются, что туман рассеется?

– Похоже, обстановка все ухудшается, и мадам это знает, – заметил Питер. – Они скоро будут.

Манньон пощелкал кнопками и улыбнулся. На его грубом помятом лице улыбки смотрелись странно, однако они никогда не появлялись без достаточных поводов.

– Что там?

– Нашли Такаши. Целым. Он прилично побит, и наши не уверены, что он выкарабкается, но ты же знаешь нашего парнишку. Куда уж маменькину сынку, будь он хоть трижды миллиардер, тягаться с закоренелым якудза.

– Уже что–то, – одобрил Питер, возвращаясь на пост.

Внизу стоял черный седан, и Питер готов был поклясться, что мотор работал. Были ли в машине дети? Или Ван Дорн обманул и уже убил их?

В Комитете решили: велика вероятность, что в конце сделки Гарри нарушит слово. Лживый до мозга костей миллиардер опасен, особенно в одном из своих вспыльчивых настроений, ему до смерти хотелось бы их всех надуть. Ван Дорн верил в свою неприкосновенность, верил, что мог улизнуть от ответа за что угодно, неважно насколько отвратительны его деяния. Он оторвался от реальности и от того был еще более опасен.

Туман сместился, и Питер увидел машину очень ясно. Никакого признака детей и вообще чего–либо. А потом услышал, как подъехала другая машина, и ему не понадобилось сообщение от Манньона, что появилась Дженни.

Питер не хотел, чтобы она шла на это. Ему стоило ей об этом сказать, но что–то его удержало, а теперь Дженни может умереть, потому что он свалял дурака и промолчал. Машина подъехала к тяжелым кованым воротам и остановилась в ожидании. Все замерли. У Питера пересохло во рту.

У Манньона хватило здравого смысла продолжать молчать. Питер, как приклеенный, сосредоточил внимание на сцене внизу, не глядя на устройство для убийства в руке.

Вокруг засели снайперы, но ни у кого не было такой четкой и выгодной позиции для наблюдения, как у Питера. И он знал, что в конце концов все ляжет на него. Он никогда не промахивался, неважно, как трудна была цель. Он мог видеть в тумане в безлунную ночь, он мог увидеть через что угодно, лишь бы защитить Женевьеву. И не мог терять время, ища оправданий или обманывая себя – сейчас все стало на свои места. Главное, чтобы она выжила. Потому что свершилось нечто немыслимое. Во второй раз в жизни агент Мэдсен полюбил, хотя даже не верил в то, что это возможно.

Какой к черту секс. И дело не том, что сумасшедшее желание защитить ее владело Питером: куча людей ведь могли бы точно также по долгу службы хорошо выполнить эту работу.

И вовсе не хотел он провести с ней остаток жизни. Может, и влюбился в Дженни, только искренне надеялся, что никогда ее снова не увидит после сегодняшнего дня. Он хотел вернуть свою старую, холодную, спокойную жизнь. Ему не по нутру был огонь, топивший ледяной панцирь вокруг сердца.

Медленно распахнулись железные ворота, и одновременно открылась задняя дверь машины. Сначала Питер увидел белокурые волосы и задержал дыхание. Насколько он мог судить, Гарри не расставил таких же снайперов, но Питер не мог рисковать ее жизнью, доверившись этому факту.

Дженни стояла очень спокойно, и Мэдсен смотрел сверху на нее, на подъездную дорогу, где белым покрывалом Женевьеву окутывал туман. Она стояла высокая, гордо выпрямившаяся, наверно, из–за доспехов, которыми они ее обеспечили, не оглядывалась вокруг, не смотрела назад. Гарри точно знал, что Дженни не одна. Она сделала шаг вперед, потом другой. Открылась дверь лимузина, и вылез Ван Дорн. Питер видел его как на ладони, идеальная мишень, и тут вдруг миллиардер снова пропал в наплывших клубах густого тумана.

– Питер! – настойчиво позвал Манньон.

– Заткнись, – прошипел тот. – Я ни черта не вижу.

– Стреляй, мужик. Детей у него нет. Их обнаружили. Бродили в лесу в стороне от триста тридцатого. Ей нет нужды идти.

Питер вскочил, но все исчезло. Не белое покрывало тумана, а толстый ядовитый саван, сквозь который ничего нельзя разглядеть: ни машину внизу, ни стойкую фигурку Дженни, шагавшую навстречу смерти.

Питер не колебался.

– Беги, Дженни! К черту убегай оттуда! Беги! – заорал он.

И понесся вниз по склону, стараясь попасть на подъездную дорогу в непроницаемом тумане, который крошечными частицами льда прилипал к коже. И впервые внутри взорвался страх.

Питер скользил, катился с горы и наконец приземлился на широкой дороге в ту секунду, когда на него стремительно стали надвигаться передние фары машины. Он откатился в сторону, в кусты, и автомобиль пронесся мимо, подрезав двинувшуюся с места ожидавшую машину. И все погрузилось в молчание ватной темноты.

Питер с трудом встал на ноги. Винтовка все еще была с ним, когда из тумана возникла мадам Ламберт.

– Он забрал ее, – сообщила она, и Питеру чуть ли не послышались эмоции в ее холодном, полностью подчиненном своей хозяйке, голосе. – Сунул ее в лимузин и исчез. Мне жаль, Питер. По крайней мере, он не сможет увезти ее с гор – мы заблокировали все выезды. Если бы не чертов туман…

Питер никогда не слышал, чтобы она ругалась. Впрочем, неважно.

– Я беру машину, – заявил он.

– Тебе стоит подождать подкрепление…

– Я беру машину.

И секундой позже исчез в тумане. Темнота сомкнулась за ним.

Насколько Ван Дорн мог вспомнить, в таком отличном настроении он давненько не был. После нескольких недель, когда порушили его тщательно разработанные планы, когда его предали самые доверенные слуги, дела наконец–то стали налаживаться. На заднем сиденье рядом с ним сидела Женевьева Спенсер, бледная и испуганная. А он только что получил дар небес. Ему следовало помнить, что его позицию избранного никто не поколеблет.

– Значит, как оказалось, Питер жив, – потянувшись к мини–бару и наливая себе выпить, произнес Ван Дорн. – Могу я что–нибудь предложить вам, милочка? Увы, у меня нет этой вашей любимой выпендрежной содовой, от которой пучит живот, но все остальное имеется. Может, вам станет чуточку легче.

– Нет, спасибо, – отказалась Женевьева. – Я в порядке.

– Сомневаюсь, – загоготал Гарри. – Итак, почему вы не подумали рассказать мне, что в конце концов Питер выжил?

– С чего вы решили, что он жив?

– Не пытайтесь мне скормить это дерьмо. Я слышал его голос, он кричал, чтобы вы сматывали удочки. Немного поздновато, но, с другой стороны, вы ведь навечно стали его самым худшим кошмаром, правда? Если бы не вы, я бы уже был хладным трупом.

– Тогда, я думаю, вы должны быть чуточку благодарны, – сказала она.

Он съездил тыльной стороной ладони ей по лицу, как бы случайно, но голова ее дернулась назад.

– Мне не нравятся болтливые женщины, разве я вам не говорил? Вашим боссам следовало бы прежде подумать, когда посылали мне болтливую бабу.

– Адвокаты все болтуны.

Ван Дорн снова ударил Женевьеву и на сей раз разбил губу. Ему понравилось, но он не хотел, чтобы в салоне осталась какая–нибудь грязь: уже придется избавиться от этой машины из–за детей, которых рвало на обивку. Он высадил их посреди сгоревшего леса, они никогда не найдут дороги обратно среди голых остовов деревьев и замерзнут до смерти в холодную апрельскую ночь в горах. Как же вовремя подвернулся этот туман.

Гарри еще не придумал историю для прикрытия, все еще глаз не мог оторвать от олицетворения мести в восхитительной упаковке, сидевшей рядом с ним. Если детей найдут, то никто им не поверит, только не когда обаятельный миллиардер придумает благовидное объяснение. Он еще не знал, что скажет, но его осенит за долю секунды. Ему дан в этом благословенный талант. Все любят Гарри Ван Дорна – он не может совершить ничего плохого.

– Следите за собой, мисси. Я собираюсь вами заняться и не желаю, чтобы вы раздражали меня. Итак, Питер жив. Это меняет все. Значит, он придет за вами.

– Не глупите. Будь он жив и хоть чуточку ему было бы до меня дело, то не позволил бы отправиться в это путешествие.