Кстати, именно во Франции началось сближение Михаила Орлова с Николаем Тургеневым, которое вскоре переросло в дружбу. Тургенев писал:

«Я познакомился здесь с двумя братьями Орловыми, которые здесь. Они, в особенности Михайло, очень мне нравятся… Я всегда радуюсь, когда нахожу между нашими русскими таких образованных людей, каков Мих. Орлов»^{224}.

Вторым из братьев Орловых был Алексей, который в чине полковника числился «по кавалерии» и состоял в отдельном отряде, боровшемся против французских партизан — кстати, тема для нас совершенно неизвестная.

В Русском клубе бывали практически все офицеры оккупационного корпуса, в том числе и граф Воронцов. Разговоры здесь велись весьма смелые, политических тем не избегали, что было неудивительно: именно в это время Венский конгресс решал судьбы Европы, приходившей в себя после Наполеоновских войн и «перекроек», а Россия как ни в чём не бывало возвращалась к своему старому жизненному укладу; государь, увлечённый международными делами и упоённый собственным успехом в верхах европейского общества, вновь откладывал осуществление давно обещанных преобразований… Офицеры это обсуждали и осуждали без всякого стеснения.

Если «в верхах» про то что-то и знали, то, скорее всего, пока что просто не обращали внимания — мол, поговорят, выговорятся и успокоятся. Но вскоре, 5 мая 1816 года, во французском Гренобле произошло восстание, руководимое неким адвокатом Дидье. «Это было незначительное и даже безумное предприятие, варварски подавленное генералом Донадьё и военными судами и стоившее жизни двадцати пяти участникам, в том числе шестнадцатилетнему юноше»^{225}.

Орлов и кое-кто из его друзей по Русскому клубу каким-то образом оказался связан с кем-то (всё достаточно туманно!) из руководителей восстания и французских эмигрантов, так сказать, «новой волны» — уже не роялистов, а наоборот. Для связи с ним попытались использовать возможности русского посольства в Париже, но тут, очевидно, в Петербурге возникли какие-то вопросы, и вскоре генерал-майор Орлов был отозван в Россию… Ещё раньше уехал из Франции Николай Тургенев.

Как мы сказали, в формулярном списке нашего героя последующий временной период выпадает, зато известно, что «…пылкий Орлов, тотчас по возвращении из-за границы, составил адрес императору Александру I об уничтожении крепостного права в России, подписанный многими из высших сановников, между прочим, князем И.В. Васильчиковым[138], графом Воронцовым[139] и Блудовым[140].

Таким образом, М.Ф. Орлову принадлежит первая в XIX столетии попытка уничтожить у нас крепостное право. Как отнёсся император Александр к адресу Орлова, неизвестно; во всяком случае, он по-прежнему благоволил молодому генералу; особенно близко стоял Орлов к государю в 1816 году, в котором ему пришлось сопровождать Его Величество в путешествии по России»^{226}.

Действительно, нигде нет никаких упоминаний о реакции императора на полученный им «адрес». Но, кстати, только в этом очерке Биографического словаря и говорится о том, что Михаил сопровождал государя в поездке по России. Между тем Александр I выехал из Петербурга в Москву — а потом и далее, на Украину и в Польшу, — 10 (22) августа, а возвратился из поездки уже 13 (25) октября, то есть в то время, когда Михаил ещё находился за границей…

По приезде в Петербург Орлов продолжал заниматься делами своего тайного общества. Хотя, честно говоря, на бумаге все эти дела кажутся гораздо более масштабными и значимыми, чем были в реальной жизни. Знаток декабристской темы академик Милица Васильевна Нечкина писала:

«“Орден русских рыцарей” — самая многочисленная из известных нам ранних “преддекабристских” организаций — состоял из его основателей М. Орлова, М. Дмитриева-Мамонова и причастных к нему Н. Тургенева, М.Н. Новикова, Дениса Давыдова и, по-видимому, М. Невзорова. Кроме того, по свидетельству Н. Тургенева, М. Орлов сказал ему, что в числе “приверженцев” “Ордена русских рыцарей” также находятся флигель-адъютант М. и Б., причём последний был соучеником Н. Тургенева по пансиону аббата Николя[141]; в этом случае можно подразумевать не кого иного, как А. X. Бенкендорфа, под первым же инициалом, очевидно, разумеется князь А.С. Меншиков, — о нём как о члене общества Орлова упоминает также в своих “Записках” декабрист С.П. Трубецкой.

Однако весьма сомнительно, чтобы указанная шестёрка или восьмёрка хотя бы один раз заседала вместе за одним столом: против этого — итинерарий[142] постоянно передвигавшихся в разные стороны участников… Во всяком случае трудно счесть случайностью полное отсутствие сведений о каких-либо заседаниях “Ордена русских рыцарей” в документальном материале»^{227}.

Далее, наверное, можно и не объяснять…

История Ордена русских рыцарей вскоре закончится. А вот отрывок из написанного 15 ноября 1819 года письма Дениса Давыдова генералу Павлу Киселёву, бывшему кавалергарду, другу Михаила Орлова, который ещё появится на страницах нашего повествования, — своеобразная эпитафия ордену:

«Мне жалок Орлов с его заблуждением, вредным ему и бесполезным обществу; я ему говорил и говорю, что он болтовнёю своею воздвигает только преграды в службе своей, которою он мог быть истинно полезным отечеству. Как он ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть абсолютизма в России. Этот домовой долго ещё будет давить её тем свободнее, что, расслабясь ночною грёзою, она сама не хочет шевелиться, не только привстать разом. Но мне он не внимает. Опровергая мысли Орлова, я также не совсем и твоего мнения, чтобы ожидать от правительства законы, которые сами собою образуют народ. Вряд ли оно даст нам другие законы, как выгоды оседлости для военного поселения! или рекрутский набор в Донском войске! …Как военный человек, я всё представляю себе в военном виде: я представляю себе свободное правление как крепость у моря, которую нельзя взять блокадою; приступом — много стоит. Смотри Францию; но рано или поздно поведёт осаду и возьмёт её осадою, но без урона рабочих в сапах, особенно у гласиса, где взрывы унесут не малое их число; за то места взрывов будут служить ложементами, и осада всё будет продвигаться, пока, наконец, войдёт в крепость и раздробит монумент Аракчеева. Что всего лучше — это то, что правительство, не знаю почему само заготовляет осаждающим материалы — военным поселением, рекрутским набором на Дону, соединением Польши, свободою крестьян и проч. Но Орлов об осаде и знать не хочет; он идёт к крепости по чистому месту, думая, что за ним вся Россия двигается, — а выходит, что он, да бешеный Мамонов, как Ахилл и Патрокл (которые вдвоём хотели взять Трою), предприняли приступ… Но довольно об этом»^{228}. Действительно — довольно!

Глава одиннадцатая.

«О ДРУГИ СМЕЛЫХ МУЗ,

О ДИВНЫЙ АРЗАМАС!»

Знаменитый мемуарист Филипп Вигель[143] так передал своё впечатление о старших из братьев Орловых:

«Завидна была их участь в юности; завиднее её не находил я. Молоды, здоровы, красивы, храбры, богаты, но не расточительны, любимы и уважаемы в первых гвардейских полках, в которых служили, отлично приняты в лучших обществах, везде встречая нежные улыбки женщин, — не знаю, чего им недоставало. Судьба, к ним столь щедрая, спасла их даже от скуки, которую рождает пресыщение: они всем вполне наслаждались. Им стоило бы только не искушать Фортуну напрасными затеями, а с благодарностью принимать её дары. Старший брат, Алексей, это и делал. А второму, Михаилу, исполненному доброты и благородства, ими дышащему, казалось мало собственного благополучия: он беспрестанно мечтал о счастии сограждан и задумал устроить его, не распознав, на чём преимущественно оно может быть основано…