Снова бродит луна

По полям бесконечных скитаний.

Словно в очередь к богу,

Вразвалку лежат мертвецы…

Засыхает слюна

Над застрявшей в гортани

Отсыревшей полоской мацы…

Чтобы спрятать свой стыд.

Чтобы скрыть свой позор от людей,

Небеса над землей

Опускают ночной горизонт…

Беспощадная ночь,

Ты бы стала немного светлей,

Если б ты поняла,

Как смертельно устал Либерзон…

Дилижанс трясется и скрипит,

Самуил Израилевич спит.

Впереди

Круговоротом верст

Распростерся

Полевой ковер.

Ветром донесло издалека

Пьяное дыханье мужика.

Бродит полночь неживая

По местечкам разоренным,

Свежий ветер обдувает

Мещанина Либерзона.

— Господи!

Еще недоставало

В тухлом дилижансе простудиться…

Одолжи мне, боже, покрывало

На мою худую колесницу!

Или мало просьбы человека?

Или я молился мало?

Или мертвая моя Ревекка

Обо мне еще не рассказала?

Ты ведь видел

Этих трупов груды,

Дочерей моих ты видел тоже,

Ты смотрел на розовые груди,

Ты смотрел и… засмотрелся, боже!

Через тучи песков,

Через версты пустынь,

Через черную зелень еврейской весны,

Неумыт и обшарпан,

Я пришел на Волынь —

Кочевой гражданин

Неизвестной страны.

И если, о господи,

На одном из небес

Ты найдешь мое счастье, —

То сжалься над ним,

Вынь все лучшие звезды свои и повесь

Над заплаканным счастьем моим!..

Что то дует сильно,

Что-то спится слабо…

Разреши, всесильный,

Повернуться на бок…

Дилижанс трясется и скрипит,

Самуил Израилевич спит…

Лунная корона

Гаснет в полумгле,

Окна занавешены

Изморозью белою,

Тихою походкой

Бродит по земле

Жирная суббота,

Ничего не делая.

Звезды пожелтели —

Божьи плоды,

Позднее время —

Половина второго…

               Тишина

От земли до звезды,

От Меркурия

До Могилева…

Как струна в музыкальном ящике,

Ветер вздрогнул среди домов.

Звезды тихие и дрожащие,

Словно божии приказчики

За прилавками облаков.

Ветра взбалмошная походка

Вдоль по вывеске прокатилась,

Где мечтательная селедка

На сосиски облокотилась.

Ветер мечется и кружится,

Разговаривая неясно:

«Либерзон! Пора освежиться!

Либерзон! Погода прекрасна!»

Покупатель ушел последний,

Ужин праздничный приготовлен…

— Ну, сыночек мой, ну, наследник,

День закончен, конец торговле!

Вечер в окнах стоит,

Обрисован

Старомодною синевою…

Либерзон задвинул засовы,

Моет руки перед едою…

И сидит за одним столом,

Хлебом с маслом по горло сыт,

«Бакалейный торговый дом —

Самуил Либерзон и Сын».

Самовара большой костер

Потухает в изнеможенье.

Начинается разговор

Философского направленья:

— Что ты видел, цыпленок куцый,

У окошка родного дома? —

Отблеск маленькой революции

И пожар большого погрома…

Озираясь на склоне дней,

Тихо прошлое провожая,

Не забудь, дорогой Моисей,

Это имя — Игнат Можаев.

От погрома уйдя назад

В лицемерный приют полей,

Он живет — Можаев Игнат, —

Чтоб кормить и колоть свиней…

Ночь на мир положила лапы,

Всем живущим смежив ресницы.

Огонек одинокой лампы

В закопченном стекле томится.

Ночь раскинулась, вырастая.

Звезды в окнах —

Кругом пламенным…

Молодой Либерзон читает,

Подготавливаясь к экзаменам.

Ах, как много учиться надо.

Бродит взгляд его опущенный

По страницам «Александра

Сергеевича Пушкина…»

Соблазнительная подушка

Так заманчиво обнажена…

«Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?..»

Суровая полночь

Приносит грозу,

Фейерверк молний

И гром отдаленный,

И ангел увидел,

Как где-то внизу

В обнимку

Сном праведных

Спят Либерзоны,

И Пушкин склонился над ними

                                      во мгле,

С любовью над юным,

С улыбкой над старым…

«Как ныне сбирается вещий Олег

Отмстить неразумным хозарам…»