Но на это можно взглянуть иначе, — продолжал Король. — Человечество ведет вперед сама способность к мутации как таковая. Взгляните на природу! Хотя на дворе не весна, там царит удивительное изобилие и разнообразие. Ни одна снежинка не похожа на другие, цветы и кусты под снегом таят в себе массу завитушек и деталей. У каждого зверя свое лицо. Хотя и говорится, что выживает только сильнейший, на самом деле природа не настолько скупа. Ее сила — в многообразии. Альбиносам надо воздавать почести как нобелевским лауреатам. Их надо демонстрировать в качестве священных примеров удивительной способности человеческого рода к мутации.

Король три раза топнул ногой.

— Помните, что мы жертвовали собой. Остальные брали, а мы давали. И кроме того: помните, что мы похожи на античных красавцев, которые до сих пор стоят в виде мраморных статуй, являя собой идеал человеческой красоты. Не забывайте, что в других культурах нас бы с самого рождения назначили шаманами или мудрецами. Время, которое мы провели в темноте и одиночестве, не прошло впустую, оно дало нам мысли и ответы, которые никогда не давались обычным людям. Мы есть во всем мире, во всех культурах, во всех эпохах. Я где-то читал, что, возможно, мы представляем собой древнейшее из существующих генетических состояний.

Король выдержал долгую паузу; костер догорел и превратился в угли.

— Но прежде всего мы с вами — обычные люди. Как солнце светит собственным светом, так и мы пребываем сами в себе. Мы — не луны, которые вращаются вокруг чего-то другого. Мы живем вопреки, поэтому мы сильнее, чем тот, кому дано все.

Ему зааплодировали. У многих на глазах выступили слезы, и они исчезли в темноте общей спальни. Каспар так и остался сидеть, он дрожал, хотя от камина шел жар. Во время речи он ощутил, что на него кто-то смотрит. Каспар осторожно осмотрелся и поймал взгляд врача. Врач подошел и сел рядом с ним.

— Как тебя зовут?

— Каспар.

— Ты очень необычный альбинос, — сказал он. — Тебя когда-нибудь показывали специалисту?

Каспар смотрел на него.

— Я специалист, и я думаю тебя обследовать.

Он открыл свою сумку.

— Самый верный признак — полностью или частично прозрачная сетчатка.

Он достал маленький фонарик и уже собирался взять Каспара за лицо, но Каспар принялся кричать и плеваться:

— Альбинос я, альбинос!

Врач покачал головой, огляделся по сторонам и прошептал:

— Каспар, если ты не альбинос, то тебе придется выйти из этого общества. И ты больше не встретишься с остальными. Наверно, кое-кто разозлится на тебя за то, что ты был здесь и слышал все, о чем здесь сегодня говорили. Но в глубине души, в самой глубине, куда они и сами не могут заглянуть, они будут тебе завидовать. Потому что им хочется быть такими, как все.

Каспар вбежал в общую спальню и заполз в темноту спального мешка. Он ждал, что за ним вот-вот придут со слепящими фонарями. Но ничего не случилось.

Каспар не спал и ждал рассвета. Остальные храпели, закрыв прозрачные веки, а он осторожно собрал вещи и оставил записку о том, что поехал домой. Он намазался солнцезащитным кремом, достал темные очки, надел на плечи рюкзак и пошел обратно по той дороге, по которой их привезли на автобусе.

Выпало много снега, и Каспар первым взрыл снежную целину. Стояли холода, путь был неблизкий, но это нестрашно. Солнце скрылось за тучами, и все было хорошо. «Как будто я — единственный человек на земле», — подумал он и прошептал, что идти по Млечному Пути, наверно, — точно так же.

Каспар шел в сторону синих гор у горизонта, мерцавших как далекие сказки. Он всегда был в помещении, кругом были соседи, — а здесь он мог громко кричать, и никто не слышал его, это было здорово. Каспар пел, раскидывал руки, дышал полной грудью и был на седьмом небе от счастья.

На станции он залез в спальный мешок и стал ждать поезда. Вдруг прилетела птица и села ему на ногу. Заяц-беляк показался из белизны и остановился у его руки. Они спокойно смотрели на него и дали потрогать себя. «Что я могу?» — подумал Каспар, и тут рельсы задрожали, и подкатил поезд. Каспар сел в вагон, погрузился в приятную дрему и проснулся только тогда, когда поезд остановился на Центральном вокзале. Когда он беззвучно вошел в дом, был уже поздний вечер. Мама лежала в постели и читала журналы. Она испуганно приподнялась в кровати:

— Я думала, ты приедешь завтра.

Каспар сел на кровать, мама держала его за руку, он начал всхлипывать. Она откинула край одеяла, и он залез к ней. Каспар не знал, как ему все это объяснить. Мама медленно гладила его по голове и говорила:

— Если ты думал, что твой отец альбинос… если ты поехал, потому что рассчитывал найти его там, то он не…

— Да нет, — шептал Каспар, — просто там был один врач, и он сказал… — он зарылся лицом в матрас и зажал уши, — что я, наверно, не альбинос.

Каспар расплакался, и унять его было невозможно.

— Когда ты был маленьким, я водила тебя к врачу, — сказала мама. — Ты самый настоящий альбинос, я тебе гарантирую.

С этого дня в глазах у Каспара появилось больше уверенности. Встречаясь с альбиносами, он кивал им. Они видели его белую кожу и тоже незаметно кивали в ответ.

Однажды Ханс и Анна-Грета все-таки уговорили Каспара пойти с ними куда-нибудь вечером. Они с Руском в течение нескольких недель возились с марками, а сейчас Руск опять начал выдирать марки из альбома, чтобы ему было что наклеивать. Он фальшиво насвистывает, а на шее у него намотана подвязка от чулка, очевидно, Лэркина.

Ресторанчик расположен во дворе в подвальном этаже. Когда Каспар входит, все посетители конечно же начинают на него глазеть, но тут подбегает Анна-Грета и крепко обнимает его. После этого люди смотрят уже по-другому и ведут себя как ни в чем не бывало. Ханс знакомит его с кучей народу.

— Так значит, ты Руска сменишь? — говорят они и хлопают Каспара по плечу: сперва осторожно, будто он фарфоровый, а потом уже сильно, словно они век знакомы.

Каспар берет большой стакан пива и присаживается рядышком с Анной-Гретой. Напротив него сидит краснощекая дама с красивым ртом. Она кусает зубочистку, перегибается через стол и приглушенным голосом спрашивает: «Как там в поселке?»

— Там овец много, — отвечает Каспар, допивает до дна и заказывает еще пива.

Дама говорит: «Ме-е», Каспар вторит ей. Они смеются, и тотчас все, кто сидит за столом, начинают изображать овец. Потом они болтают о всякой всячине. О том, что буран не кончается, и о том, что пишут в глянцевых журналах. Играет ритмичная музыка. Анна-Грета выходит в туалет, а когда возвращается, от нее резко пахнет духами. Она тяжело опускается рядом с Каспаром, вращает глазами и повисает на его руке.

— Каспар, — говорит она, — расскажи мне, что там в этом поселке, слышишь, непременно расскажи. По-моему, туда попасть труднее, чем на Южный полюс.

Анна-Грета шепчет влажными губами:

— Увидишь где-нибудь дырку в изгороди — дай мне знак.

Она целует Каспара в щеку и обнимает. Потом Анна-Грета отправляется потанцевать, а Ханс подсаживается к Каспару. На вид он совсем не пьян, а у Каспара вдруг начинают катиться слезы из глаз.

— Что с тобой?

— Не знаю.

Слезы все льются и льются, Каспар удивленно смотрит, как слезинки капают на стол.

— Что с тобой?

— Когда я пью, у меня так иногда бывает. Вдруг с мамой что-нибудь?

— С твоей матерью?

И Каспар рассказывает ему все. Про все курсы лечения, которые проходила мать. Про то, что врачи не ручались за ее выздоровление. И вот он сидит здесь, у него есть работа, о которой он мечтал всю жизнь, — а ведь ему надо быть рядом с матерью.

Каспар прижимается лицом к заляпанной жиром столешнице; Ханс гладит его по голове.

— Знакомая ситуация. Наши родители сейчас, через много лет, вдруг позвонили нам и хотят с нами встретиться. Но мы решили их игнорировать. Мы не можем и не хотим испытывать угрызения совести, даже если они плачут в трубку и просят прощения. У тебя, Каспар, появился шанс на личное счастье здесь, в Форехайме, — так не отказывайся от него! А если твоя мать не хочет, чтоб ее сын был счастлив, значит, и не стóит она твоих забот.