— Я полагаю, без сюрпризов? — спокойно спросил хозяин дома. — Ни ментов, ни журналюг, ни неотомщённых призраков за твоей спиной нет?

— Нет. Я один. Вот документ, — услышал свой голос Давид. Он не ощущал себя единым с телом и смотрел на себя как бы со стороны. Этот феномен уже приключался с ним, когда он отходил от анестезии.

— Прекрасно! Идём, дружок! — И Горинов повёл парня в дом. В тот самый — проклятый, забытый, но такой добротный и богатый. Вместо того чтобы направиться в гостиную или в кабинет, Андрон подтолкнул «гостя» к кухне. Прошли по пустому царству кастрюль и свернули к узкой дверце, которая ведёт в подвал. Давид никогда там не был, не случилось… Горинов повернул вставленный ключ, включил свет на лестнице и подтолкнул Давида вниз. — Извини, твоя комната переделана. Апартаментов не жди!

Они спустились на тёмное дно этого помпезного дома. Андрон подталкивал Давида по неосвещённому коридорчику прямо, направо, прямо, направо, почти сразу налево, прямо… Упёрлись ещё в одну дверь. Хозяин загремел ключами, и отсыревшее дерево отворило проход в небольшую комнатку — подвальное помещение. Андрон щёлкнул выключателем, и оба зажмурились от режущего глаза света, исходившего от лампы накаливания, уныло висящей на шнуре. В узком помещении была длинная скамья с рулончиком клетчатого байкового одеяла, в углу стояло ведро, около противоположной стены было небольшое заграждение — по-видимому, за ним должна была храниться картошка. Выше находились пустые полки. Впрочем, на одной из них стояла открытая бутылка водки. Андрон пихнул «гостя» посильнее, и тот оказался на скамье, больно ударившись коленом.

— Ну, вот! Обживайся! Твой телефон? Давай его! — язвительно произнёс Горинов, облапал парня по груди и по бёдрам, вытащил телефон. И тут же присел рядом на скамью, развернул пленника к себе: — Ну-ка я рассмотрю тебя… Давид. — Ухватился за подбородок и стал пристально всматриваться в черты лица Давида, иногда трогал пальцами левой руки то брови, то веки, то уши, то волосы… — Вот ты какой. Интересно. И швов нет? Надо же! Совсем другой человек! Жалко родинку на брови, была прикольная. Ушки стали, конечно, более аристократичными. А вот нос… нет, мне определённо не нравится. Искусственно смотрится, тот маленький был, таким шустреньким и любопытным. Разрез глаз, конечно, красивый, но те глаза были лучше… Жаль. Каким бы ты был сейчас, если бы тогда не вытворил это…

— Скорее всего мёртвым, — холодно ответил Давид. — А если бы был жив, то с выбитыми зубами, сломанным носом, заплывшими, слезящимися глазами, слабый, трясущийся энурезник. Хотя с твоей фантазией, может, портрет был бы ещё ужаснее.

— Не изменился! — торжествующе улыбнулся Андрон. — Всё тот же! Дерзит, наглеет, не боится! Умница! Цвет волос идиотский. Так, что в папочке? — Он открыл папку и вынул оттуда сначала один документ, просмотрел, потом второй документ, потом магнитный ключ. — Фух-х-х… Думаю, восстановят! Мне сейчас эти деньги край как нужны! Если же вы сделали ксероксы счетов, то знайте, они никакой силы иметь не будут!

— Это оригинал, и нет никаких ксероксов. Мы выполнили условия. Теперь ты: Безуглая Галина Семёновна должна приехать домой.

— Приедет, обязательно. Только через недельку: у неё закончится санаторное лечение, а у меня выборы. Я всё делаю так, как условились!

— Скажи, зачем тебе я? Ты получил доступ к счетам. Игрушка тебе уже не нужна, да и мэру опасно иметь такие пристрастия. Конкурентов у тебя уже нет, чтобы с моей помощью их держать в узде…

— Для того, чтобы меня никто в узде не держал, — Андрон сел поглубже на скамье, привалился спиной к грязной бетонной стене, закрыл глаза. — Я никому не могу позволить разрушить всё то, что создано. Ты даже не представляешь, сколько я работал эти пять лет! Ты прав, конкурентов нет. Я ведь подмял под себя Архаровское хозяйство. Был его воспитанником, можно сказать…

— Убил сына и заменил его собой?

— Макса убил ты, сучёнок. Ты, а не я! Сначала мне пришлось импровизировать на ходу, ты же меня не предупредил о своём фортеле, — Андрон так и сидел с закрытыми глазами и с блаженной улыбкой на губах. — Мне пришлось стрелять в плечо ещё раз, потом стенать и разыгрывать депрессию… Матвей Архаров как только услышал о похищенных документах, так сразу же поверил в твою вину. Судил по себе: он бы убил, значит, и другие должны… Труднее было с дружком твоим. Он не хотел верить. Он решил тебя найти. И мне нужно было найти тебя раньше. Ты высосал из меня кучу денег: Безуглый ведь не единственный, кого я нанимал, тем более что найти нужно было не только тебя…

— Ты нашёл охранника Владимира?

— Глупый вопрос! Он-то не делал пластики!

— Он жив?

— Зачем тебе знать? Пусть тебя интересует твоя судьба.

— И какова же моя судьба?

— Конечно, тебя тоже нужно убирать. Твои останки даже искать никто не будет. Но… во-первых, у тебя появился неожиданный друг. Соблазнил мужичка? Если он узнает, что ты мёртв, то молчать не будет, а у него ещё и брат знаменитый. Вот, блядь, запара! Во-вторых, как-то жалко уничтожить то, во что вложено так много усилий, денег, времени. Искал, ловил, преследовал — и просто пристукнуть? В-третьих, у меня сейчас другое положение, я во много крат осторожнее, чем раньше. Понятно, что электорат схавает любую лажу, но народная любовь изменчива, любая сплетня, всплывшая история, подозрительные связи могут разрушить созданное. А я что-то так устал… Бегу, бегу… Вокруг одни тугодумы или слабаки, отец — не помощник, а вздумаешь передохнуть — тут как тут борзые новички или старые бандюганы разных мастей. Устал…

— Уж не пожалеть ли мне тебя? — ехидно вставил в эту неожиданную лирику Давид.

— Сучё-о-онок! Я по тебе так соскучился! Ты знаешь меня настоящего, никакого притворства, никаких рамок, я чувствую себя с тобой свободным!

— Отличное объяснение! Я рад за тебя. Только вот я по тебе не соскучился нисколько. Я ненавижу тебя. Ты насильник, шантажист, садист, псих, убийца, в конце концов.

— У-ха-ха! — заржал Горинов. — Ну вот кто мне ещё такое скажет? Только ты, мой щеночек! Насильник! Это звучит гордо! Я был просто первооткрывателем. И тебя, и нового мира для тебя. Я же видел, что ты не смотришь на девчонок. А мальчики в этом возрасте должны и порнуху смотреть, и дрочить, и за старшенькими подглядывать, и к девулькам под юбчонки лезть. А ты нулёвенький был! Я хорошо запомнил, как однажды мы трахались с кем-то… не помню даже, с кем, с какой-то блядью, а ты в уголочке на коврике типа спал. В стенку уткнулся! И ни разу не повернул свой любопытный носик! Ни разу! А деваха-то ноги раскинула, рачком встала, булками крутит, лижет показательно. Смотри и наслаждайся! Нет. Ты никогда не смотрел. Тебе было нужно другое. Мы, пожалуй, возобновим наш радостный секс, но после… Всё будет после. Осталась одна неделя. И там я решу, что с тобой делать…

— У родного города появится мэр-извращенец! Что ж, веяние времени!

— Пф-ф-ф… Я ещё душка по сравнению с некоторыми уродами! Заметь, со старыми уродами! Мне весь мозг выклевали уже своим главным упрёком: «Молод! Слишком молод!» Им нужны старые пердуны, которые боятся даже зад поднять со стула, которые не знают, что такое бизнес и зачем нужна власть.

— А ты знаешь! Ты ужасен, жаль, что ты этого не понимаешь…

— Я не понимаю, с чего это ты растявкался? И ещё не понимаю, почему мне не весело? Вроде практически решил проблему, победил. Ты у меня, счета тоже, пять лет поисков не прошли зря… Почему же нихрена это не радует? — Андрон растёр ладонями виски.

— Это предчувствие. Не всегда тебе побеждать!

— Не говори ерунды! Я всегда «в дамках»! Это моя роль! Просто устал, наверное. Ну-ка, — Горинов ухватил Давида за толстовку и дёрнул на себя. — Может, попробовать нового сучёнка? — Больно впился в губы, прокусил до крови, вжал парня в угол тюремной ямы. Давид с силой оттолкнул и лягнул по нападавшему так, что тот отлетел к двери, ударив локоть.

— Запомни, я не позволю тебе этого! — выдохнул Давид.