— Извини, но мне нужно знать. Секс с Андроном. Только боль?
— Первые несколько раз — да. Хотя он пытался растягивать и даже приобрёл анальную пробку, — Давид скосил взгляд на Сергея. Тот сидел красный как маков цвет. — Потом было не так больно, я научился расслабляться. Но могу с гордостью сказать, что психу ни разу не удалось меня завести. Как он ни пытался, если вы понимаете, о чём я говорю…
— Понимаем, будь уверен, — ухмыльнулся Семён. — А зачем ему нужно было, чтобы ты заводился?
— Как ни странно, он хотел, чтобы я привязался к нему и был зависим. Говорил мне: «Ты будешь умолять меня, ты будешь выпрашивать, я приучу тебя к себе!» Не приучил.
— Но ведь он привлекательный парень, — щёлкнул по весёлой фотке Семён.
— При чём тут привлекательность? Она не имеет никакого значения. Может, для молодых девочек в мартовский сезон под воздействием смазливых киногероев и полуголых рок-идолов внешность и имеет определяющее значение. Но это проходит вместе с глупостью. Меня, скорее, даже отталкивает красота. Редко Бог награждает кого-то и красотой, и добротой, и умом. Обычно это разные блюда, а из этого меню я выберу не первое блюдо. Им не насытишься.
— Н-да… Не дитя. Я ошибся, — сделал вывод Семён. — Но сам-то ты красив.
— А это не моё.
— И ещё вопрос. Куда наш герой папки с документами дел? — продолжил опрос Семён. Давид приподнял бровь:
— А это разве важно?
— Конечно! В них всё дело!
— А как бы вы поступили на месте Давида? Давайте вместе придумаем.
— Вариантов много. Если Давид дурак, он документы выбросил. Если он рисковый и отважный герой, то изучит папочки и будет мстить с их помощью. Если он просто напуганный ребёнок, то он где-то спрятал бумаги, чтобы сообщить Максу об их местонахождении позже. Есть ещё абсолютно жизненный вариант: он их потерял, или его обокрали. Но тогда нужен новый поворот сюжета и новая линия героев…
— Думаю, для вашего романа подходит вариант «рискованного и отважного супер-боя».
— А в твоём романе как? — вдруг вклинился Сергей.
— А в моём романе я дурак. Я кинул папки в мусорку, которую пацаны подожгли.
— Хм… и не полюбопытствовал, что внутри? Как так?
— Поверьте, мне было не до исследований. Я только и думал о том, как ноги унести. Да и меня больше всего впечатляло количество денег в моём рюкзаке. Ну, и вы сами сказали, был дурак.
Братья переглянулись, один тсыкнул сквозь зубы, другой почесал ухо. «Один еле сдерживается что-то сказать, другому не нравится то, что он слышит», — невольно вспомнил пособие по НЛП Давид. Он вообще обратил внимание, что Безуглый-писатель всю беседу провёл, искусно зеркаля Давида, кивая мягко головой, поднимая открытую ладонь к нему, смотря в глаза с правильным интервалом отрыва, не перемещаясь по комнате, застыв на жалкой табуретке в углу. «Знаем, читали, — улыбался про себя Давид. — У Греча каких только талмудов не перебрал».
Но несмотря на то, что Семён Безуглый, по мнению Давида, всё-таки больше не беседовал, а допрашивал, да и многие его вопросы не имели к будущей книге никакого отношения, все остались встречей довольны. Семён пообещал окончить работу за месяц, потом ещё корректура, потом работа издательства, ну и через два месяца пилотный экземпляр в подарок гарантирован. Давид отправился в туалет, а после, как в каком-то дешёвом сериале, смог подслушать даже шёпот братьев, так как с защёлкой не разобрался и не стал париться, дверь же открылась бесшумно.
— Ты охуел? Он ребёнок! Ему двадцать три! А тебе?
— Не нужно мне капать на мозги, мне и без твоих мудрых советов херово.
— Возраст это одно. Но Горинов по-любому выйдет на него, если ты останешься с мальчиком. Не нужно его недооценивать. Он сложит всё как дважды два!
— Горинов без документов бессилен, мы расскажем Архарову правду, кто убил его сына. Давид — главный свидетель. Он ему поверит.
— Не пори горячку! Ты думаешь, что Андрон допустит эту встречу? Он его убьёт раньше, тем более если узнает, что компры нет.
— А я на что? Я защищу!
— Защитит он: один против отлаженной машины. Капец! Слушай, неужели он действительно всё выбросил? Святая простота! Вот так лёгким жестом глупого ребёнка рушатся империи.
— Я не уверен, что он уничтожил документы. Он понимал, что они очень важные. Он же не знал, что Макс убит, и он должен был бумаги ему передать. Не такой уж Давид был ребёнок!
— Серый! Он ребёнок! Он и сейчас ребёнок! А ты… педофил! — писатель истерично заржал, с трудом сдерживая звук, а потом закашлялся, видимо, получив от младшего брата ощутимый удар. — Блин, дождался, младшенький меня избивает… Где те счастливые времена, когда я запирал тебя в туалете и пугал дурным голосом… у-ха-ха…
— Пошёл ты! — смеясь, ответил Сергей.
— Нет, уж лучше мы пойдём, — объявился Давид. И они стали прощаться. Семён даже свой телефон Давиду записал, сказал, что ждёт в гости, а после «со своей благоверной познакомит» и с детьми.
Вечер провели правильно: после героической починки холодильника Анны Ивановны был совместный просмотр голливудского триллера, когда оба сидели с отпавшей челюстью от задумки сценариста и таланта оператора, а Давид зарылся под футболку смелого товарища. И даже когда фильм закончился, не вылезал оттуда, на что Сергей счастливо улыбался.
— Тебя смущает мой нежный возраст? — пробубнил Давид в пузо Сергею.
— Н-н-нет, — улыбка сразу превратилась в растерянную хмурость.
— Твой брат назвал тебя педофилом, я слышал!
— Я с ним не согласился.
— Тогда давай уже сделаем это как люди…
— Как люди? — испугался детектив. — Какие люди?
— Отказываешься? Ссышь? — Давид по-прежнему общался с животом, который начал судорожно дышать.
— Ну, так-то ссу, конечно, — сознался Сергей, задирая футболку и разглядывая грустное лицо соблазнителя. — Я «как люди» не умею.
— Мог бы хотя бы теоретически подготовиться, — обиженно парировал рыжий.
— А теоретически я давно готов, уже четыре дня! — растерянно оправдывался Сергей, оставаясь с задранной футболкой. — Я даже презик купил… Вот, — и вынул из кармана, — «Контекс», икс икс эль, суперпрочные, какая-то резина особая…
— Нифига себе! И даже в карман положил?
— Ну… А куда класть-то?
— На меня… — шёпотом сказал Давид и потянул растерянного, пунцового сожителя целоваться. — Эх ты, а ещё педофил…
— М-м-м… — ответил в губы Сергей. А дальше текст был уже непонятен. Тем более звуки быстро перенеслись в комнату Давида, на более удобный диван.
Сергей вымотался: столько нервов и терпения у него не отнимал ни один секс в жизни. В самые острые моменты он всё портил, спрашивая испуганно:
— Тебе не больно? Правда?
После чего всё приходилось начинать с начала.
Но когда уже задыхался, когда отключился мозг, оставляя в живых только инстинкты и какие-то отрывки слов, он выгнулся и закричал:
— Оу-у-у! Вот как у людей… вот…
А потом засыпали, не укрываясь одеялом, так как жара, и нега, и марево состоявшегося. Нужно было остыть и набраться энергии от лупоглазой наглой луны, которая бесстыдно подсматривала за любовью. В комнате Анны Ивановны брякнули старые настенные часы — наверное, два ночи.
— Серёж! — шепчет Давид. — Тебе опасно будет со мной. Тс-с-с… Не перебивай. Когда выйдет книга, я отправлю её Илье и Горинову. Да, ему тоже. Я хочу, чтобы он понимал, что я жив и я рассказал правду. Но потом я уеду. Без тебя. И мне будет легче, и тебе. Это правильно. Не перебивай! Но… пока Горинов не в курсе, я хочу съездить в С. На кладбище. У меня там все. Поможешь мне? А то один я не решусь.
— Конечно, съездим. И без меня ты даже не планируй. Ни «до», ни «после»!
— Тогда через две недели. Я попрошу отпуск, что ли… Положен же мне он раз в три года? И к маме с папой…
— 12 —
То, что Факаидис дал Дейву отпуск в виде трёх недель покоя, вызвало в «Патрике» немалый ажиотаж.