Ещё через какое-то время шёпот прямо около двери кабинета:

— Наружка что?

— Он не выходил! Сто процентов! — Давид узнал голос «мил человека».

— Блядь! Хрена ли вам платят, что вы не можете сучёныша мелкого найти? На этом этаже? Ключи на месте?

— Да. Ключи висят там, где висели, на месте. — Давид возблагодарил Бога, что тот его надоумил не брать всю связку, а лишь снять нужный ключ.

— Чердак! Туда дуйте!

И голоса опять исчезли, только ритмичный бумкающий звук драм-установки, одинокие визги, изредка бегающие по лестницам шаги вверх-вниз. Давид решил, что ему удалось. И плевать, что наверняка после вечеринки его изобьют, главное — не быть на глазах толпы и не позориться сейчас. Сколько он так просидел, напрягая спину и навострив слух, неизвестно. Но с каждой минутой тревога успокаивалась. Потом он стал осматриваться, «ходить пальцами» по ножкам кресла и по частям стола. Высунул нос, отодвинул кресло. Попробовал открыть ящики стола. Открылось два из трёх, в одном аккуратной пачкой газетные вырезки с фотографиями и упоминаниями о его первейшестве, две пачки шоколада, пилка для ногтей, штопор. В другом журналы с голыми тётками, какие-то таблетки, пачка сигарет, флешки, пульт от кондиционера, чёрный блокнотик, где на каждой странице были подписаны месяца и небольшой столбик цифр. Закрыв ящики, уныло обозревая подстолье в полутьме, Давид вдруг обнаружил в углу столешницы, с нижней стороны, квадратную кнопочку. Подполз. Ничего не написано. Страшно захотелось надавить. Мальчишка боролся с собой пару минут. И всё-таки детское любопытство взяло верх. Он зажмурился и нажал.

Никакой сирены или взрыва не последовало. Только мягкий шум в дополнении того, что бухал сверху. Ш-ш-ш-с… Давид на четвереньках выбрался из-под стола, прищурился и всё-таки разглядел в тёмной комнате перемену. Там, где ещё недавно висела картина в золочёной раме с изобильным натюрмортом, был проём, а картина открылась наподобие дверцы. Давид встал и, прижимая к себе фиолетовые ботинки, на носочках подошёл к окошку. Железная дверь с круглой ручкой и семью маленькими квадратиками с мигающими точками внутри. Клавиатура с цифрами и кнопками «Block» и «Enter». Сейф. Сообразительный мальчик поставил ботинки на пол и вернулся к столу. Достал блокнотик. Во всех месяцах, включая август, по четыре ряда цифр, а в сентябре и последующих три. Ага!

Совершенно не думая, что за такими действиями может следовать катастрофа, забыв, что его разыскивают по всему дому, Давид стал нажимать поочерёдно семь цифр из столбика «август». Вместо точек отражались зелёные 3349021. И теперь «Enter». Дверка слабо пискнула и загудела. Давид дёрнул за круглую ручку, сейф открыт.

— Вот дурак! — восторженно прошептал юный медвежатник, явно имея в виду не себя. Заглянул. И глаза расширились. В глубине сложены стопки, перетянутые бумагой — деньги! Тут же какая-то толстая папка. Несколько шкатулок разной формы. Но самое страшное на нижней полке — пистолет! Вещичка старухи с косой! Давид испугался и захлопнул дверцу, ткнул в «Block». Зелёные цифры исчезли, и в квадратиках опять замигали точки. Держась за ребро золочёной рамы он вернул картину в изначальное положение. Прижал и… ш-ш-ш-с — она намертво преградила путь к сейфу. И Давид завороженно стал разглядывать на холсте потные виноградины, золотые яблоки, целлюлитные груши, скрюченные листья и почему-то дохлую рыбу с удивлённым глазом. Так и стоял, уставившись в рыбий глаз. Пока от двери не послышался скрежет замка, она распахнулась, выливая на стоявшего у картины мальчишку сноп света.

— Что ж ты делаешь? Зачем нарываешься? — Это «мил человек» — руки в боки. Он надвигался на Давида, и было уже невозможно спрятаться и исчезнуть. Поскольку за шкирку было не ухватить, охранник больно взялся за шею, подобрал с явной брезгливостью с пола уродливые боты и поволок пропажу «в люди».

Люди не сразу заметили новичка с охранником, так как угар всех приготовленных средств увеселения плюс заводящая музыка уже притупили восприятие реальности для большинства присутствующих. «Мил человек» толкнул парня в корсете и в юбке прямо к пуфу, на котором полулежал Антон и девица восточного вида в блистающем зелёном платье. Будучи в колготках Давид поскользнулся и свалился носом в навороченные джинсы.

— Вау! — тут же заорал, перекрикивая бит, Антон, отталкивая от себя девицу с размазанной губной помадой. — Господа! Мой сучёныш обнаружился! — и в сторону охранника: — Пшёл!

Антон, лицо которого казалось неестественно белым, а глаза неестественно чёрными, кривя рот и перебирая пальцами, подскочил к упавшему мальчишке и, никого не стесняясь, пнул прямо в живот. Рывком поднял корчащегося парня и кинул о ближайшую стену, стал наносить ему удар за ударом. Кроме цветобликов, гонимых агрессивным драммом, никто не двигался, все гости — пьяные, укуренные и не очень — застыли. Хозяина остановил только вопль девицы в белом костюме, на которую брызнула кровь с лица Давида:

— Анто-о-он! Ты чо наделал?

Садист опомнился, оглянулся на неё, поднял руки вверх, как победитель на ринге, безумно оскалился и заорал:

— Йо-ху! Будем играть! Вот моя игрушка! Звать… э-э-э… Никак! Пол? — он подскочил к размазанному по стене Давиду и задрал юбку. — Мальчиковый пол! Возраст? Нежный! Сорт? Высший, из красавчиков! — Он вцепился в подбородок жертвы и покрутил его головой. — Щас не очень, конечно, симпатичный, но мы поправим! Люсь! Дай-ка свою чёрную помаду! Сделаем из сучёныша богиню чернососку! — Ему кто-то подал помаду, и тот, грубо нажимая на губы и размазывая по опухшему и окровавленному лицу тёмный жирный палец, выдавил всё, что было в футляре. — Йо-хо! Ну-ка! Танцуй для нас, котёнок! — И оттолкнул Давида от стены в центр комнаты. Тот еле удержался, но стоять было трудно, он стал медленно сгибаться, чтобы лечь, и будь что будет.

— Куда? Никто команды «лежать» не давал! Танцев, значит, не будет?

— Тоха, харэ, нафига нам его танцы? — вдруг подал голос один из парней. — У нас вон девули есть!

— Не, Макс, понимаешь, он не въезжает, что я его хозяин! — возмущённо ударяя себя в грудь, орал Антон. — Его наказать надо!

— Наказал уже, противно смотреть! — По-видимому, этот Макс был равным по крутости Антону.

— А мы шоу сделаем, и будет не противно! — Антон опять пихнул избитого парня к стене, выбежал из комнаты и мигом вернулся назад. В руках у него был большой круг мишени для дартса, что висел бесполезно в комнате Давида. Антон покрутил мишень, выругался, откинул её в сторону, оставив в руках только пучок дротиков. — А будем мы тебя, краля, дротить! Йо-ху! Стена нормальная, гипсокартон пористый, ткань сверху! Нормалёк! Ну-ка, встань вот так! — Он прижал Давида спиной к стене. Расправил руки, как на распятие. Поднял голову. — Смотреть на меня! Не дёргайся! Господа! Шоу начинается. Наша мишень ничего не боится! Я стреляю первый! Внимание!

Псих отошёл от распятого у стены, измазанного кровью и помадой Давида, отсчитал четыре больших шага, вытащил дротик, взялся как положено, тремя пальцами, прищурился, усмехнулся и метнул… Давид не успел отреагировать, реакции вообще тормозились. Дротик воткнулся прямо рядом с ухом. Девчонка в зелёном платье заулюлюкала и захлопала в ладоши. Ещё «выстрел». Дротик воткнулся, но выпал прямо под рукой избитой мишени. Последний, третий дротик. Бросок! И игла больно укусила Давида в ребро. Но кожаный корсет сыграл роль гламурного бронежилета против иголок!

— Мои двадцать очков! — опять заорал Антон. — Следующий?

— Давайте я! — томно заявилась Люся. Неровной походкой подошла к тому месту, с которого стрелял первый, получила из его рук дротики. Прицелилась… Всхлип! На шее кровь, кулаки сжимаются, колени трясутся… А все охнули, кто-то взвизгнул. Второй дротик застрял в складках юбки, не долетев до тела. Третий… Метнув, Люська крикнула, как будто ожидала эйсовый удар. Игла впилась в щёку… глубоко… больно… страшно… не кричать… Но Давид не смог стоять прямо, сжался, руки к лицу, вытаскивает дротик, задыхается, от боли, от обиды, от ненависти…