Лев Бердников

Полет во сне и наяву

(С. Львов: "первый фаворит большого фаворита" Екатерины Великой)

Сардинский посланник при русском дворе в 1783√1787 гг. маркиз де Парело говорит об унизительной роли шута в окружении светлейшего князя Г. А. Потемкина-Таврического. "При князе, - сообщает маркиз, - [роль эта] принадлежит одному полковнику, который ищет повышения помимо военных подвигов", и относит его к числу "прихлебателей" и "униженных прислужников". Историк В. Г. Кипнис установил, что полковник этот - не кто иной, как Сергей Лаврентьевич Львов (1742√1812), и также аттестовал его резко отрицательно: "Карьерист, угодливый придворный человек с сомнительной нравственной репутацией". Современники, однако, говорили прямо противоположное: человек этот "заслужил уважение и по уму, и по нравственным качествам". И в пользу cего как раз и свидетельствует тот факт, что Львов долгое время был любимцем проницательного Потемкина ("первым фаворитом большого фаворита", как шутливо назвал его писатель Н. Ф. Эмин). А Потемкин, по общему признанию, обладал "величайшим познанием людей"! Как мы покажем, Львов, без сомнения, был человеком духовно близким князю Тавриды, пленившим его как своими военными талантами, так и неистощимым остроумием.

В самом деле, обвинение Львова в карьеризме покажется совершенно несостоятельным, если мы обратимся к его беспорочной ратной службе на благо Отечества. Профессиональный военный, он после окончания Артиллейского кадетского корпуса был произведен в штык-юнкеры и принял участие в первой и второй турецких войнах. Его усердие и расторопность обратили на себя внимание начальства, и он был определен к генерал-фельдцейхмейстеру, сперва флигель-адъютантом, а потом генерал-адъютантом. Именно благодаря собственным заслугам (а не по протекции Потемкина, с коим он находился в дальнем родстве) Сергей Лаврентьевич в 1776 г. был произведен в подполковники, в 1782 г. √ в полковники, в 1787 г. - в бригадиры. В день Очаковской баталии, 6 декабря 1788 г., бригадир Львов, начальствуя над первой частью второй колонны, под жестоким огнем бесстрашно врывается в крепость. "Во уважение за усердную службу и отличную храбрость, оказанную при взятии приступом города и крепости Очакова" он был пожалован орденом Св. Георгия 3-го класса и званием генерал-майора. При штурме Измаила в декабре 1790 г. Львов возглавляет первую колонну правого крыла, проявляя чудеса храбрости. Стремительно приближаясь ко рву и палисаду, преграждавшему путь от каменной казематной батареи к Дунаю, он первым перескакивает через палисад, овладевает батареями и быстро следует к Бросским воротам, и получает при этом тяжелое ранение. За сей подвиг сам великий А. В. Суворов представил его к награждению орденом Св. Анны 1-й степени. Впоследствии Львова пожалуют званиями генерал-лейтенанта (1797 г.) и генерала от инфантерии (1800 г.).

Сергей Лаврентьевич сопровождал Потемкина не только на поле брани - он был его неизменным спутником и в часы досуга. Он обладал даром имитатора-пародиста (сим искусством блистательно владел и светлейший) и мог со свойственным ему комизмом в точности передать манеру речи, интонации и даже телодвижения изображаемого лица.

Только Львов своей игривой искрометной шуткой мог чудесным образом разогнать хандру, часто овладевавшую патроном. Рассказывают, что однажды он ехал с Потемкиным в Царское село и всю дорогу должен был сидеть, прижавшись в угол экипажа, не смея проронить ни слова, потому что князь находился в самом мрачном расположении духа и упорно молчал. Когда Потемкин вышел, наконец, из кареты, Львов остановил его и с умоляющим видом сказал: "Ваша Светлость, у меня к Вам покорнейшая просьба." - "Какая?" - спросил изумленный Потемкин. - "Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чем мы с Вами говорили дорогой." Потемкин расхохотался, и хандра, конечно, тут же отступила. В другой раз Потемкин спросил у Львова: "Что ты нынче так бледен?" - "Cидел рядом с графиней Н., - ответствовал тот, - и с ее стороны дул ветер. А она, как Вы знаете, сильно белится и пудрится."

Неподражаемы были анекдоты нашего героя на военные темы. Однажды его спросили, храбро ли сражаются австрийцы с турками? "О, прехрабро! - отвечал он. - Знаете ли, как они ловят турок? Однажды во время сражения один австрияк закричал товарищам: "Эй, братцы, я поймал турка!" - "Так веди его к нам!" - отвечают ему. - "Да он не идет!" - "Ну, так ты иди сюда !" - "Да он не пускает!".

Остроты Сергея Лаврентьевича имели большой успех и передавались из уст в уста. Наш остроумец находил, что секретари имеют некое сходство с часовой пружиной, потому что они тоже медленно направляют ход. А вот как однажды он разыграл саму Семирамиду Севера. Когда императрице Екатерине II подарили огромный телескоп и придворные уверяли, что, наводя его на небо, различают даже горы на Луне, Львов парировал: "Я не только вижу горы, но и лес" - "Ты возбуждаешь во мне любопытство!" - сказала заинтригованная императрица, вставая с кресел. - "Торопитесь, Ваше Величество, - продолжал он, - лес уже начали рубить; подойти не успеете, как его срубят."

Cветлейший князь не только сам смеялся шуткам Львова, но и использовал его дар остроумца, чтобы одергивать зарвавшихся сиятельных спесивцев, кичившихся своим показным величием. Так, тщеславный генерал-аншеф М. Н. Кречетников, сделавшись тульским наместником, окружил себя поистине царской пышностью и обращался чрезвычайно надменно не только с подчиненными, но даже с лицами, равными ему по положению. Потемкин, призвав к себе Сергея Лаврентьевича, попросил: "Кречетников слишком заважничался! Поезжай и сбавь ему спеси!". Львов поспешил в Тулу. И вот в праздничный день, когда чванный Кречетников, окруженный толпой услужливых ординарцев, чиновников, секретарей, парадно разодетых официантов и прочей челяди, появился в приемной зале, среди воцарившейся тишины раздался вдруг отчаянный крик мужика, одетого в нарочито поношенное платье: "Браво, Кречетников, браво, брависсимо!". Изумленные взоры обратились на смельчака, который стоял на стуле и что есть сил хлопал в ладоши. Каково же было удивление гостей, когда сам наместник подошел к сему непрезентабельного вида простолюдину и, ласково протягивая ему руку, сказал: "Как я рад, уважаемый Сергей Лаврентьевич, что вижу Вас. Надолго ли к нам пожаловали?". Но посланец всесильного Потемкина, заливаясь смехом, начал убеждать Кречетникова "воротиться в гостиную и еще раз позабавить его пышным выходом".

- Бога ради, перестаньте шутить, - бормотал растерявшийся наместник, - позвольте лучше Вас обнять.

- Нет, - кричал Львов, - не сойду с места, пока не исполните моей просьбы. Мастерски играете свою роль.

Сконфуженному Кречетникову стоило немалых усилий уговорить Львова слезть со стула и прекратить злую шутку, которая, надо полагать, достигла цели. Обаяние Сергея Лаврентьевича было столь неотразимым, что на него просто невозможно было долго сердиться. Однажды Потемкин за что-то обиделся на Львова и перестал с ним разговаривать. Наш герой как будто не обратил на это внимания и продолжал обедать у князя, но при этом стал заметно худеть. Наконец, Потемкин заметил это, удивился и спросил генерала :

- Отчего ты так похудел?

- По милости Вашей Светлости. Если бы Вы еще продолжали на меня дуться, я умер бы с голода. Прежде все оставляли меня в покое. А теперь едва только поднесу кусок ко рту, меня отвлекают вопросами. Не смел же я не отвечать, находясь в опале!

Но нельзя не сказать об одной непривлекательной черте характера нашего героя: Сергей Лаврентьевич был отъявленным картежником, кутилой и мотом. Он всегда был в долгах как в шелках, и при этом никогда не любил платить по счетам. Однажды это навлекло на него гнев самой императрицы. По словам ее личного секретаря А. В. Храповицкого, Екатерина II, собираясь в путешествие в Крым, исключила из своей свиты Львова, бросив: "Бесчестный человек в моем сообществе жить не может". Впрочем, монархиня скоро простила Львова и в дальнейшем щедро награждала его по представлениям Потемкина. Не исключено, что Сергей Лаврентьевич был также и непременным участником оргий женолюбивого светлейшего: не случайно писатель Фаддей Булгарин назовет его потом "известным бонвиваном".