…В эту ночь мне снился громадный стол, уставленный яствами — мясом с хрустящей корочкой, деликатесами на громадных серебряных блюдах, но стоило открыть глаза, всё это таяло, а в животе по-прежнему урчало от голода…

За час до зари я на пустой желудок пустился в путь с Нордрупом. Меня ждал монастырь Пхуктал, лежащий километрах в пятнадцати в стороне от нашей тропы.

С первыми проблесками солнца мы прошли деревню Сурле. Затем тропинка начала круто спускаться к реке, где притаился ещё один подвесной мост. Я заранее переживал, что надо идти по нему, и паниковал, будто шёл на приём к дантисту, а это портило всё удовольствие от скорой встречи с самым сказочным монастырём Заскара. Ещё были свежи воспоминания о мосте у Падама и в Зангла. Вообще я не очень труслив по натуре, но сейчас мои страхи умножались от голода и холода.

Солнце едва окрасило вершины гор, когда мы вышли к мосту. Я спросил у Нордрупа, не боится ли он.

— Нет, к этому быстро привыкаешь, — с улыбкой ответил он. — Несчастные случаи бывают редко. Последний был лет пятнадцать назад. Обрушился мост Зангла, и два человека утонули.

Меня очень беспокоили верёвки, на которых висел мост. Они выглядели очень древними. Их следовало менять каждые два года… Может быть, местные жители забыли это сделать?

— Идите, держась как можно ближе ко мне, — посоветовал Нордруп, — мост будет меньше качаться.

Я робко ступил на скрипящие верёвки, боясь, что из-за пустого желудка у меня начнётся головокружение.

Вода под ногами кипела в холодном свете зари, из-за быстрого течения казалось, что мост куда-то несётся. Чтобы не смотреть вниз, я уставился на пятки Нордрупа. Лёгкое сотрясение моста отзывалось во мне сильнейшей дрожью. Я машинально считал шаги. Наконец ступил на твёрдую землю. И сразу страха как не бывало, я даже расхохотался, радуясь, что последний висячий мост остался позади. Из монастыря мы отправимся уже по другой дороге, через «мост для лошадей» солидной конструкции из дерева. Я полагал, что уже исчерпал все заскарские «прелести», не зная ещё тогда, что впереди нас ждут новые испытания.

Отдохнув, мы решительно полезли вверх по крутой тропе к деревне Чар, десятку полуразвалившихся домов, торчащих среди ячменных полей на широком горном карнизе над рекой. До первых хижин добрались в ледяном полумраке рассвета и с удовольствием приняли приглашение какого-то мальчугана отпить чаю у него в доме.

Я согнулся вдвое, карабкаясь в темноте по ступенькам, и оказался в комнате, застеленной ковром. В углу стояло несколько фигурок старинных божков из обожжённой глины. Мальчик сказал, что они предназначены для молельни, которую собирался строить его отец.

В ожидании чая я расхаживал по комнате. Через приотворённую дверь увидел старуху, которая длинной палкой мешала варево в громадном медном казане, подвешенном над яростным огнём. Старуха готовила чанг для какой-то религиозной церемонии. Из-за беззубого рта в багровых отблесках пламени она походила на колдунью в момент варки волшебного зелья. Вскоре появился мальчик с солёным чаем и горстью стручков зелёного горошка, которые мы быстро очистили и съели. Зелёный горошек с чаем — странный, но очень полезный завтрак.

Поскольку нас ждал долгий путь и множество дел до встречи с Лобсангом, мы поблагодарили мальчика за гостеприимство и поспешили откланяться. Я несколько поторопился и… вскрикнув от боли, схватился руками за голову. Я уже, наверное, в десятый раз расшибал череп, ударяясь о низкие балки здешних строений, но этот дом был каменным, и поэтому удар оказался очень болезненным — посыпались даже искры из глаз. Нордруп жалел меня, но ничем не мог облегчить моих страданий. Я неверным шагом шёл за ним, задыхаясь от нехватки кислорода и потирая голову.

Боль потихоньку отступила, а к тому же начало греть солнце — день обещал выдаться чудесным. В глубине долины сине-молочный Заскар сливался с серыми водами своего главного притока. Оба потока разноцветными лентами тянулись среди лунного пейзажа в окружении гор. Сколь же прекрасна здешняя природа! Словно орлы, угнездившиеся на узеньком карнизе, мы любовались этой красотой. Нордруп, взволнованный не меньше меня, воскликнул: «Как я счастлив!» Счастье, радость и красота — синонимы в гималайском мире, где знают, что без умения ценить прекрасное человек не может быть счастлив.

Тропа, выбитая в красной породе, несомненно богатой железом, продолжала идти вверх по обрыву. Мы добирались до монастыря целых два часа, с трудом продираясь сквозь каменные завалы и спотыкаясь о булыжники, которые срывались в ущелье… Я молил небо спасти меня от падения вслед за ними.

Было всего девять часов утра, но лучи солнца стали уже жгучими, поэтому я с облегчением вздохнул, когда заметил ручей, пересекавший тропу. Утолив жажду, мы с наслаждением окунули головы в ледяную воду. На солнце и в сухом воздухе волосы высохли за несколько минут. Затем я решил постирать носки — это следовало сделать давным-давно. Но носки не желали сохнуть, поэтому ботинки пришлось надеть на босу ногу.

В столь странном облачении я и попал в монастырь Пхуктал. Подход к монастырю обозначен двенадцатью чхортенами, возведёнными на изъеденном эрозией почти отвесном склоне, который поднимается на двести семьдесят метров над рекой Заскар. А посредине склона висит самый удивительный из виденных мной монастырей — каскад белых строений, либо приклеившихся к откосу, либо выступающих наружу из гигантской тёмной пещеры. Эта пещера и дала название монастырю, поскольку пхук означает «грот». Чтобы войти в монастырь, следовало подняться по вертикальной стене, к которой крепилось несколько лестниц.

Пока мы карабкались к этому «осиному гнезду», я слышал громкую религиозную музыку — это играли монахи. Мы пришли в Пхуктал в период, когда все монахи готовились к чтению ста восьми священных томов «Ганджура». Они сидели на террасе одной из кумирен прямо над пропастью. Своды пещеры были метрах в двадцати над их головами. Монахи заметили нашу группу. Один из них по лестницам вывел нас на террасу. Нашу группу обступило человек тридцать монахов, каждый из которых держал листки священного писания, от чтения которого мы их оторвали. Они с удивлением разглядывали меня, и я чувствовал себя неловко из-за голых ног и засаленной одежды.

Нордруп быстро объяснил им, что я — «учёный, исходивший Гималаи вдоль и поперёк». Робко согласившись с этим комплиментом, я сказал, что потрясён красотой их монастыря, а сам торопливо пытался спрятать мокрые носки, которые, как назло, не хотели лезть в карман.

На памяти монахов я был пятым европейцем, посетившим Пхуктал.

Пещера Пхуктал

Дюжина монахов в красных одеяниях повела нас в глубь пещеры к небольшой лестнице, оканчивающейся у священного источника. В темноте я едва различал свод пещеры, который завершался большой аркой у края пропасти. Пропорции этой природной пещеры столь совершенны, что она кажется делом рук человека. Сверху доносились пронзительные крики летучих мышей и воркование птиц. Перед входом летала пара галок с чёрным оперением и жёлтыми клювами. В глубине пещеры пряталось несколько маленьких зданий, похожих на склады. Раньше здесь, наверное, размещались кельи монахов, а теперь их приспособили для хозяйственных нужд. Запасы дров были сложены у источника. В передней части пещеры находились большой молитвенный зал и трёхэтажная кумирня, а затем до самого края пропасти расстилалась терраса. Она была как бы сердцем монастыря.